Ради тебя одной
Шрифт:
Вепрев глухо постучал и, не дожидаясь ответа, открыл ее.
Кабинет был невелик. Прямо перед вошедшими – кожаный небольшой диван, правее, ближе к стене («Тоже с заложенным окном», – отметил Ефим), большой дорогой стол красного дерева. За ним, лицом к входящим, хозяин. «Лицом к щиту», – непонятно зачем сделал очередную зарубку Береславский.
– Здравствуйте, здравствуйте, Ефим Аркадьевич, – произнес человек, известный половине страны. – Очень рад вас видеть.
– Не могу сказать того же, – честно признался гость.
Хозяин кабинета нахмурился:
– Похоже, Ефим Аркадьевич, вы все-таки не отдаете себе отчета, во что вляпались. Присаживайтесь, пожалуйста, – указал он рукой на кожаное кресло напротив.
Береславский сел.
– Чаю, кофе? – Прохоров пока был сама любезность. («Ударит, что ли, через стол?» – подумал Ефим, уже знакомый с их манерой контрастного поведения.) Но никто его больше до конца встречи не ударил.
– Чаю. С лимоном.
Анатолий Алексеевич дал указание Эллочке и, больше не отвлекаясь, приступил к делу.
– Вы мне мешаете, Ефим Аркадьевич, – преодолевая одышку, сказал он. Толстые щеки Жабы слегка подрагивали.
– Чем же? – недоуменно спросил Ефим. – Моего старого друга выкрали, я уверен в этом. Сотрудника и его девушку пытаются убить. Приятеля ни за что ударили по лицу. Мне вот ботинком по физиономии заехали. Кто кому мешает, Анатолий Алексеевич?
– Шутник вы, да и только, – улыбнулся Прохоров. – Ну какое вам дело до вашего сотрудника? Вы давно его знаете?
– Недавно, – честно ответил Береславский.
– А его девушку? Вы что, дружили семьями? Вы ее хоть видели когда-нибудь?
– Один раз, – сказал Ефим и прикусил язык. Вдруг эта Жаба с такими умными и жестокими глазами поймет, когда и при каких обстоятельствах он ее видел!
– Ну вот, вы сами все сказали. Зачем вам из-за незнакомых людей лезть в пекло?
– Я никуда не лез, – начал злиться Береславский. – Отдайте мне старика, забудьте про Велегурова, и я объясню всем, что в студии на меня нашло затмение.
– Вон как у вас все просто, – печально сказал Жаба. – А так дела не делают. Слово – не воробей.
– Но фамилии не были названы.
– Если бы были, – глаза Жабы заледенели, – с вами бы говорили по-другому. И не только с вами. – И, уже обращаясь к Вепреву: – Костик, развлеки нашего гостя картинками.
Вепрев без энтузиазма (что тоже не ускользнуло от внимательного взгляда Ефима) достал пакет и начал выкладывать перед Береславским фотоснимки.
Вот Ивлиев лежит на какой-то железной койке, связанный и с кляпом во рту, а рядом с ним – здоровый дебил с туристским топориком. Вот Сашка Орлов с Леной и детьми на лыжах. «Это же позавчера!» – мелькнуло в голове.
– Их-то зачем? – спросил Береславский. – Они вообще ни при чем.
– Не бывает людей, которые вообще ни при чем, – мягко объяснил ему Прохоров. – Они небезразличны для вас. Значит – при чем.
На очередном снимке была Марина Ивановна, выходящая из офиса «Беора». Потом – мама Ефима, сфотографированная на прогулке с мопсом. На последних двух фото были Наталья с Лариской. На одном – они выходили из гостиницы. На другом – Лариска у пирса кормила то ли рыб, то ли чаек: в руке была ободранная булка, а Наталья, сзади справа, сидела на деревянной лавочке. Береславский сцепил зубы. В его мозгу постепенно зрело решение, которое еще пару дней назад было невозможным.
– Не хочется вас пугать, но эти люди могут умереть, – тихо сказал Прохоров.
– Что вы от меня хотите? – спросил Ефим.
– Это деловой разговор, – одобрил Жаба. – Мне нужен ваш дружок, Велегуров. И его шлюха.
– Но зачем? – предпринял последнюю попытку Ефим. – У него нет кассеты, понимаете? Он ее сжег! Зачем все это? Давайте забудем – и точка!
– Молодой человек. – Прохоров достал сигарету, прикурил от настольной зажигалки и сильно затянулся. – Вы сами все объяснили. Вы знаете про кассету. Ивлиев знает про кассету. Велегуров со своей девкой знают про кассету.
– Мало ли что знают! – перебил его Ефим. – Ее же нет! Ничего нельзя доказать!
– Я не договорил, – сухо произнес Прохоров. – Самое главное в этой жизни – ничего нельзя забывать! Понимаете! Ничего нельзя забывать!
– Из-за каких-то принципов убить людей? – снова не выдержал Ефим.
– Вы опять меня перебили, – со скрытой угрозой произнес Жаба. – А меня нельзя перебивать. Меня также нельзя обманывать. И уж точно мне нельзя сопротивляться. Правда, Костик? – улыбнулся он помощнику.
– Значит, мы не сможем договориться? – спросил Ефим.
– Почему же, – улыбнулся Прохоров. – Сможем. – И тут же пояснил, так и не убрав с лица улыбку: – Вы нам сдадите Велегурова и девчонку. Я верну вам старика и покой.
– Но я даже не знаю, где Серега прячется! – возмутился Ефим.
– Узнайте, – спокойно ответил Анатолий Алексеевич. – У вас еще есть время. Целых три дня.
– А потом? – машинально вырвалось у Ефима.
– Костик вам объяснит, – потерял интерес к беседе Прохоров. Ему опять стало трудно дышать, и Эллочка, принесшая чай, так и не предложила его гостям: побежала за шприцем.
Ефима выпроводили из помещения, и пока оставшиеся в кабинете колготились с Жабой, он от нечего делать промерил пространство шагами. По ширине секретарская, видимо, совпадала с шириной кабинета и соответственно с шириной рекламного щита. Только кресло сумасшедшего Прохорова было метра на два правее двери, а столик Эллочки стоял вплотную к боковой стене, то есть еще на полтора-два метра правее. Кстати, и в этой стене была выемка, похожая на заложенное в полкирпича окно. Он подошел к столику. Даже шкафа рядом с ним не было: чайник стоял на старой табуретке.