Радрадрабен
Шрифт:
Кстати, уши играли чрезвычайно важную роль в цивилизации недомерков. Начиная с того, что якобы лично присутствовавший при сотворении мира Харр благодаря своим выдающимся ушам подслушал Главное Сотворяющее Слово, что впоследствии, по верованиям карликов, и выдвинуло его в небесные лидеры – и кончая тем, что каждый карлик-воин должен был при достижении определённого возраста в подтверждение своего статуса добыть пару ушей врага. При этом уши женщин и детей, естественно, не котировались, имели значение только уши настоящих воинов, закалённых и зрелых мужчин. Таковых в окрестных племенах в связи с перманентной уходобывательной лихорадкой всегда катастрофически не хватало, поэтому с каждым подрастающим поколением приходилось организовывать дальние экспедиции за ушным дефицитом, наводя
Конечно, основная масса соискателей гибла. Случалось, из походов не возвращалось девять из десяти отправившихся, но те, кто сумел-таки заиметь бесценную реликвию, пользовались небывалым почётом, славой и безоговорочным авторитетом. И, самое главное, им разрешалось в мирное время носить штаны! Все же остальные пользовались такой привилегией лишь во время похода. Хотя, надо сказать, особых неудобств в связи с мягким климатом эти обстоятельства не вызывали.
Так вот, капитан Шпокар из-за некоторого созвучия своего имени с именем бога, счастливой похожести на земное воплощение грозного Харра и – главным образом – в силу простодушной доверчивости придурков-карликов был принят как нельзя лучше. Конечно, его спутники также были удостоены подобающих им почестей. Особую роль сыграло то обстоятельство, что появились они в самый подходящий момент: накануне от избытка жизненных сил скончался предыдущий главный карлик, и личное прибытие божества как нельзя более удачно вписывалось в обряд торжественной утилизации самодержавного трупа. Собственно, толпа как раз и направлялась к статуе Харра, чтобы с вытянутого её пальца сбросить голое тело предыдущего вождя в вечное и неизменное море. Стоит ли говорить, что парадные штаны покойного (равно как гарем, казна и всё прочее) перешли по наследству новому правителю?
Нового правителя звали Уц Сорок Восьмой, так как он был сорок восьмым представителем славной правящей династии, носящим это имя. Правда, никаких других имён в династии всё равно не было, а номера правителей сменялись достаточно быстро, что объяснялось неукротимым стремлением к жизненным переменам со стороны ещё не нумерованных Уцев.
После торжественного погребения, когда толпа разразилась так долго сдерживаемым фирменным воем и разбежалась по своим делам, почётные гости были приглашены в апартаменты нового владыки.
Жили карлики в затейливо сложенных из камня домах. И из-за этого возникло неожиданное осложнение: долговязый Шпокар должен был бы согнуться в три погибели, чтобы хоть как-то суметь проникнуть внутрь.
– Не смей, – шепнула Глендавейн собирающемуся опуститься на четвереньки капитану. – Это у них такая проверка: настоящий бог голову не склоняет! – после чего, как ни в чём не бывало отошла и присела на нагретый солнцем ноздреватый камень.
– Сломать это! – резко скомандовал опомнившийся Шпокар, ткнув пальцем в каменную кладку. Карлики, во главе с сорок восьмым Уцем, повалились на колени:
– О великий Харр! Не вели уничтожать этот ничтожный сарай, не достойный твоего внимания! Прикажи – и появится новый дворец, в котором ты по праву сможешь занять достойное место!
– Приказываю, – милостиво кивнул великолепный капитан, которому явно начинала нравиться свалившаяся на него божественная роль.
Карлики были многочисленны, трудолюбивы и упорны. К вечеру, действительно, новый дворец (если эту дикую архитектуру можно было именовать так) был практически готов. Все двери, окна, кровати, кресла, посуда и даже зубочистки были выполнены по меркам, снятым с барона Худа с соблюдением всех пышных церемоний. Это значило, что при каждом движении, слове или взгляде посетившего землю божества осчастливленный этим карлик шлёпался ниц, троекратно касался лбом земли и в дальнейшем передвигался исключительно на коленях. А поскольку Шпокар просто не мог не шевелиться, никуда не смотреть и постоянно молчать, всё карликовое окружение вскоре ползало вокруг него, постоянно распластываясь по земле в знак почтения. Это было неудобно: и без того низкорослые, недомерки с колен еле-еле доставали до наспех установленного под тенистым деревом стола, за которым компания ожидала окончания строительства. Поэтому несколько блюд было уронено и несколько подавальщиков тут же казнено, что, впрочем, не омрачило сам собой начавшийся пир. Шпокар, однако, выразил неудовольствие и приказал впредь в его присутствии передвигаться нормально – естественно, за исключением особо оговоренных случаев. Это повеление вызвало новую бурю восторгов, и все очередной раз чуть не оглохли от традиционного верноподданнического воя.
Вначале все карлики казались Робину на одно лицо. Но, когда глаза обвыкли, он стал замечать некоторые различия – вначале, конечно, в одежде, но затем и в очертаниях физиономий.
Первым он запомнил – кроме, разумеется, Уца номер сорок восемь – верховного шамана Кзла. Почему Козл носил титул верховного, было совершенно непонятно, ибо шаманом он был единственным на всё огромное племя. Как говорится, в семье не без урода – наотличку от остальных Козл был молчалив, хитёр и умён. Он прекрасно видел, что Шпокар никакой не бог, но благоразумно молчал, ожидая, откуда подует ветер. В принципе, Козл не видел ничего греховного в том, чтобы со своей стороны – со стороны официального служителя культа – поддержать лояльное к нему воплощение божества. И он несколькими якобы случайно оброненными фразами ясно дал уразуметь Робину эту позицию. Граф с облегчением вздохнул, встретив такое понимание и, поговорив с шаманом начистоту (что, кстати, посоветовала также и всё подмечающая Глендавейн), тут же принялся вырабатывать совместную политику на ближайшее время.
Решено было всеми силами поддержать Шпокара в его божественных притязаниях. За это новоиспечённый бог должен был, в свою очередь, всемерно возвысить статус верховного шамана, любыми доступными средствами подчёркивая принадлежность последнего к верхушке божественной администрации. Со временем планировалось даже официально объявить Козла святым. Единственное, что смущало потенциального святого, это то, что в любой момент мог вмешаться настоящий Харр, а в таком случае положение особы, приближённой к его лже-конкуренту, могло стать достаточно скользким. Впрочем, учитывая статистику предыдущих появлений явно загулявшего где-то на стороне бога, который ничем не давал о себе знать вот уже четыре столетия, Козл был готов рискнуть.
Обретя неожиданного союзника (и достаточно могучего союзника) – хотя, как прекрасно понимал граф, и временного, всего лишь до того момента, когда им предстояло благополучно отсюда улизнуть – Робин, не откладывая дела в долгий ящик, принялся улаживать свои проблемы:
– Слушай, Козл, где здесь поблизости ближайший порт?
– Это место, где стоят большие лодки? – Козл тонко улыбнулся, прекрасно поняв, к чему клонится такой вопрос.
– Да. Мы же, в конце концов, отсюда слиняем… А ты, разумеется, останешься за главного, – спохватившись, добавил Робин. – Так сказать, полный карт-бланш.
– Карт… Что?
– Ничего. Не обращай внимания. Это я так. Где порт?
– Далеко.
– Это я и сам сообразил. Как далеко? Сколько туда добираться?
– Если морем – три месяца. Только не доплыть сейчас морем. Не сезон. Ждать надо.
– Сколько ждать?
– Ещё три месяца. Течения должны перемениться, и ветра…
– Много. Слишком долго… А покороче пути нет?
– Покороче? Есть и покороче, как не быть! Только им не пройдёшь.
– Почему?
– Потому. Это ж через горы! Забудь об этом – целее будешь.
На этом и закончился первый разговор графа с верховным шаманом. Разомлевший от местного хмельного напитка Шпокар заснул прямо за столом, что автоматически означало конец пира и повеление всем убираться вон. Коленопреклонённые карлики со всеми полагающимися в таком случае ритуальными поклонами утащили своего бога в свежепостроенную опочивальню (туда же, естественно, срочно пригнали табунок смазливых карлиц), а остальным вежливо, но непреклонно было предложено устраиваться кто как может. Правду сказать, в новом дворце таких мест хватало с избытком. Робин с Бекой устроились на большой ворсистой шкуре неизвестного животного прямо во внутреннем садике, а Глендавейн, загадочно улыбнувшись, исчезла до утра неизвестно где.