Радрадрабен
Шрифт:
– Интересно, что это капитан наш выторговал? – раздался голос прямо над ухом Робина. Граф вздрогнул от неожиданности, но оказалось, что это был всего лишь Бека.
Сверкнула молния, на этот раз настоящая, без фокусов, за ней ещё одна, и ещё. Грохот, последовавший за этим, был ужасен – Робину показалось, что его вбило в палубу по колени.
– Бендик! – заорал Шпокар. – Бе-е-ендик!!! Ты давай делай что-нибудь! А то хрен баранов получишь!..
Молния, вспыхнувшая как бы в ответ на этот крик, была огромна. Это была царь-молния. Начавшись где-то в невообразимой высоте за тучами, она вилась и ветвилась, оплетая небо над яхтой причудливым мерцающим куполом. Робин сжался и заткнул уши –
Вообще-то отношения с богами у графа были двойственные: с одной стороны, не верить в них было невозможно – слишком уж часто они любили являть свою божественную сущность. А то и сами являлись в физическом, так сказать, теле. А с другой стороны, обилие богов сводило на нет тот благоговейный трепет, который каждый из них тщился внушить. Слишком много их было, поклоняться им всем оказывалось просто немыслимо, поэтому обычно человек выбирал себе одного, реже – двух-трёх богов по сословному, профессиональному или ещё какому-либо признаку. Так Робин, например, предпочёл для себя сурового Паха – покровителя солдат, забойщиков крупного рогатого скота и – между прочим – насильников по женской части.
Дед на колеснице был не Пах, поэтому Робин, равнодушно обозрев его от неопрятной седой головы до худых жёлтых икр, потерял к нему всякий интерес. Зато Шпокар, которому, видать, не впервой было говорить с богами, приосанился и довольно вызывающе спросил:
– Чем прогневали мы великого и могучего Кадаламуса?
Это прозвучало вроде небрежного «чем обязан?..». Очевидно, Кадаламус не принадлежал к покровителям клана Худов. Скорее даже наоборот.
Кадаламус, Кадаламус… Ага, вспомнил Робин, кажется, этот Кадаламус – повелитель Очень Сильного Северного Ветра. Или Западного.
Кадаламус же, услыхав Шпокара, сделал вид, что только сейчас заметил судёнышко и всех, на нём находящихся. Он нестрашно замахнулся кривым посохом и взревел, обращаясь неизвестно к кому:
– Что ты тут делаешь, недостойный?
Грозного баса, которым он начал фразу, хватило только до слова «делаешь». На слове «недостойный» Кадаламус позорно сорвался на фальцет.
Робин вздохнул: вопросы богов разнообразием сегодня не отличались.
Колесница вместе с конями просела и теперь висела над самым клотиком, как бы попирая гордый баронский штандарт Худа. Робин был уверен, что, постаравшись, он легко добросил бы камушком до живота любого из коней запряжки.
Кадаламус испуганно замахал посохом, испустил из правого глаза красивый оранжевый дым и что-то крикнул. Колесница опустилась ещё ниже и колесом зацепилась за верхушку мачты.
– Э-э-э, полегче там! – заорал Робин.
Повелитель Какого-То-Там-Ветра перегнулся через бортик своего светящегося экипажа и дребезжащим голосом, проклиная идиотов, сующихся не в свои дела, приказал им немедленно убираться. На резонное возражение Шпокара, что они бы и рады, да вот кое-кто тормозит, к тому же и ветра нет (то есть ветер, конечно, был, только яхте от него не было никакого толку), старик совсем взбеленился и, брызжа слюной, принялся объяснять, кто они такие и чем являются по отношению к нему, великому Кадаламусу. Короче, явно наговорил лишнего. Оказалось, что его наняли (это бога-то!) для обеспечения «своего» ветра – тьму, свечение и грохот делает кто-то другой, а кто – Кадаламус не знает и знать не желает. Все кругом халтурщики и неумехи, только рядящиеся в тоги настоящих, истинных богов.
Из истерических воплей Кадаламуса стало понятно, что всё это представление затевалось совсем для другого случая, а они случайно попали под горячую руку.
– Ну и что нам теперь делать? – вопросил Шпокар.
– Вот именно, что? – поддакнул Бека.
– Откуда я знаю?! – раздражённо гаркнул Кадаламус. – Ладно, попробую одну штучку, авось и проскочит…
Он опять замахал посохом, да так шибко, что казалось – отбивается от стаи невидимых летучих демонов. Памятуя, чем окончилось предыдущее подобное упражнение, Робин уже приготовился сигануть за борт, как только колесница рухнет на палубу. Но случилось по-другому: хотя кони даже для виду не перебирали ногами, яхта, влекомая за мачту, боком, угрожающе кренясь, сдвинулась наконец с места. Движение было плохое – толчки, рыскание, и главное – не понять куда.
Прошло время, за которое Робин успел бы умять хорошо откормленного гуся, и вдруг яхта оказалась среди бушующих волн. Тучи почти рассеялись, а солнце только-только высунулось из-за горизонта.
Кадаламус с проклятиями принялся отцеплять колесо от мачты, что было очень своевременно: его колымагу носило так, что кони болтались, словно вымпелы на свежем ветру. Как водится, ему немедленно стали подавать советы, особенно усердствовал Бека. Старик только рычал сквозь зубы. Наконец, мачта, заклинившаяся между ступиц, неожиданно легко выскользнула на волю, Кадаламус разогнулся, глянул вниз бешеными, налитыми кровью глазами и перетянул Шпокара длиннейшим бичом, в который на мгновение превратился его корявый посох. Не успел тот доорать до конца сакраментальное «за что?!», как экипаж бога Какого-То-Ветра просто растаял в воздухе.
Но всем уже было не до него: яхту трясло и швыряло, как горошину в погремушке сумасшедшего младенца. Каждый думал об одном: удержаться бы на палубе, которую то и дело перехлёстывали проснувшиеся волны.
Шпокар раздражённо пинал подворачивающихся матросов и одновременно взывал безнадёжным голосом:
– Бендик! Бендик! Чтоб тебе рыбиной подавиться, тварь неблагодарная! Баранов не дам! И петухов! Бендик!..
Он не унимался, даже приказал кому-то принести ведро жидкого дерьма из гальюна и мстительно вылил его за борт.
Робин и думать забыл об этом Бендике, а зря: море на десять саженей вокруг яхты вдруг стало гладким, как стекло, а под бортом опять появился Бендик. Он был раздражён:
– Не дашь, говоришь, баранов? И петухов не дашь? А бычков-трёхлеток – что, тоже не дашь?!
– Дак за что давать-то, Бендик?! Я ж что просил? Я ж домой или по крайности на Побережье просил! А ты что? Шторм дикий и земли никакой не видать… Не-а, никаких баранов! – решительно отрезал Шпокар Худ.
– Ты ещё спасибо скажи, что из черноты этой вытащил! Знал бы, что там сейчас творится!
– Так разве это ты?! Это ж Кадаламус!
– А колесо за мачту кто зацепил?!
– Ты, что ли? Ох, врёшь, по глазам вижу, что врёшь…
Робину они очень напоминали двух ослов, сошедшихся на узком мостике (Бендик к тому времени уже влез на палубу) – ни один из оппонентов не хотел уступать. Разговор пошёл на повышенных тонах, стали употребляться специфические слова, самыми ласковыми из которых были «неблагодарная свинья» и «фокусник липовый». Матросы между тем подходили всё ближе к спорщикам и наконец совсем заслонили их от Робина. Кое-кто уже сжимал в руках гандшпуг или вымбовку.