Радужная вдова
Шрифт:
– Будьте счастливы, – говорит Лютый и отходит к Щедрину.
Начинаются поздравления. Объятия. Всем-всем много-много счастья.
Лучшие фотографии со свадьбы будут совсем другими. И за них дадут много денег.
– Горько! – кричит Лютый. Он дарит молодым джип – роскошный «мерседес». Это еще не все. Он финансирует их следующий фильм. Он готов вкладывать деньги в интересные проекты. Неплохая новость для прессы.
– Горько! – произносит Щедрин. Он дарит молодым пятикомнатную квартиру в элитном доме, полностью обставленную. – Дальше выкручивайтесь сами, – шутит банкир.
– Горько! – говорит Миша Монголец и кладет ключи от двухместного кабриолета «порше». Лютый понимает, что скорее всего это знак окончательного примирения.
– Горько! – кричат все гости, явно соревнуясь в блистательности своих подарков, в остроумии своих тостов.
– Горько! Горько!
В нескольких сотнях метров от накрытых столов бойцы ОМОНа в камуфляже двигаются вдоль рощи, расположенной напротив особняка Лютого. До них доносятся звуки веселой свадьбы, музыка, смех. Они занимают позиции.
– Действовать только по моему сигналу, – говорит тот, кто называл себя майором Гриневым.
Командир отряда Павел Лихачев кивает. Потом все же задает вопрос:
– А если опять будет команда «домой»? У Лютого многое замазано.
– Значит – домой. Мы здесь на всякий случай. На всякий пожарный…
– Я к тому, что там полный дом охраны.
Майор Гринев смотрит ему в глаза с холодным любопытством. Бойцы спецназа, прибывшие с Гриневым, – это снайперы. Сейчас они готовят свое оружие. Паше глубоко наплевать на Лютого. Он будет не против, если эти бандиты перебьют друг друга. Совсем не против. Но все равно это дело попахивает дерьмом.
– Покой мирных граждан, – произносит Гринев, – вот объект твоей заботы. Насильно мил не будешь, так ведь, а, Лихачев?
– Так точно.
– Если у них что начнется, какая заварушка, всех класть на землю! Чтобы тут вооруженные головорезы по поселку не бегали. По любым стрелкам – огонь на поражение.
– Можете не повторять. В моем отряде так заведено, что достаточно одного инструктажа.
– Думаешь, Лихачев, где-то есть по-другому?
– За других говорить не берусь.
– Все правильно. О, слышишь, «горько» кричат?
– Слышу.
– Кино-то видел?
– С Лютого братом? Хэ, туфта! Пацан. Как в сказке навертели. Баба ничего играет.
– Банкирская дочка.
– Стрельба с двух рук, пистолеты появляются, как у фокусника. Шоу оно и есть. Нежизненно.
– Моей дочке понравилось. В Ваню-киллера так просто влюбилась. Сидела, ревела, соплячка.
– Сколько ей?
– Четырнадцать.
– Барышня.
– Соплячка!
Паша Лихачев внимательно посмотрел на Гринева и спросил:
– Что вы мне хотели сказать? Вторая часть инструктажа?
Гринев вырвал травинку, погрыз сочную, близкую к корням часть стебля. Отбросил травинку в сторону.
– Еще не пришло время.
– Когда?
– Успеется. Это быстро. Эй, – Гринев обернулся, – не высовываться!
Паша поглядел на особняк – да, отгрохали себе хоромы. И сосны, и речка, и дом что дворец – коммуняки себе такого не позволяли. Даже лифт по стене ползет. Снова на свадьбе закричали «горько». Теперь уже кричали дольше. А где-то наверху, в кронах деревьев, заливался одинокий соловей – надо же, средь бела дня… Паша вспомнил свою свадьбу, в общежитии, о том, как брали лавки у соседей и посуду напрокат, но все равно – в тесноте, да не в обиде – отгуляли что надо, весело. «Горько» кричать прекратили, значит, сейчас пьют. До того места ограды, что их интересовало, было не больше пятидесяти метров открытого пространства. Они подошли близко. Очень близко к дому Лютого. Паша думал о второй части инструктажа и об ощущении, от которого он никак не мог избавиться: они подошли очень близко к дому Лютого, и это дело все больше и больше пахнет дерьмецом. Да нет, уже не дерьмецом, а просто откровенным дерьмом. К которому его подталкивают и на которое ему, конечно, не укажут до тех пор, пока он не вляпается. Так что Паше лучше быть очень внимательным. Лучше глядеть в оба.
К фасадной, почти полностью стеклянной стороне дома Лютого примыкал такой же стеклянный колпак, и в нем ползал лифт. Три этажа вверх и два – под землю. Там сауна, тренажерный зал с прекрасной вентиляцией, со вкусом отделанная бильярдная и ниже – подземный гараж, подсобки. Всего пять уровней. Колпак был темного, почти зеркального стекла, однако изнутри, из лифта, открывался прекрасный обзор на реку и сосновый бор.
Еще до начала свадьбы Лютый показывал Ворону дом, и они поднимались на лифте из бильярдной на третий этаж, где Игнату была отведена спальня. Здесь же, на третьем этаже, Игнат с удивлением обнаружил библиотеку.
– Ты чего, Рыжий, – спросил Ворон, – превращаешься в книжного человека?
– Да, в лютого библиотекаря!
Они рассмеялись, Владимир Ильич произнес:
– Ну, знаешь, для детей, братишка… Нормальное дело. Мы-то так дураками и помрем. Хотя, может, на старости лет… А если серьезно – я дам детям самое лучшее образование, чтобы были не чета нам. В Англии, наверное…
– Ничего, мы свои университеты в другом месте прошли.
– Это да. Но я не хочу им таких университетов. Хватит того, что их папки колотились.
– Потом вернутся и будут нудить – мол, папаша, вы не в той руке нож с вилкой держите.
– А это ерунда. Я этому научился быстро. Бизнес – это как жизнь, заставит.
– Я обратил внимание: там, внизу, официанты накрывают, столько приборов… Даже не знаю, как чем пользоваться?
– Говорю – ерунда, начинай с внешних вилок и ножей. А вообще – не забивай себе голову, ешь хоть руками. Ты же в моем доме…
– Кто тебе книжки-то подбирал?
– Деньги.
– Деньги?
– Конечно. Рыжий, который тебя привез, кому-то забашлял, и у меня здесь полный плезир. Зря смеешься, если честно, я даже кое-что почитывать стал, не мурню всякую, а таких знаменитых папок. И там есть очень даже, как ты говоришь, нормалды. Башковитые ребята.
– Значит – нормалды! – Ворон улыбнулся. На столе лежал томик Ницше.
– Только у меня совсем времени на все это нет. А жаль.
– Наверное, жаль.
Потом они вышли на лужайку перед домом, а потом началась свадьба.
Сейчас солнце покинуло зенит, и темный стеклянный колпак лифта перестал слепить глаза, утратив часть своих зеркальных свойств. Но не совсем. И быстрый солнечный зайчик пару раз блеснул на ровной глади стекла. Вполне возможно, кто-то баловался. Игнат смотрел на колпак лифта, где отражались причудливо изогнутые деревья за домом у реки, и в этом зеркале темно-синее небо, почему-то оранжевый росчерк – след реактивного самолета, снова деревья и еще что-то… Всего лишь мельком, какое-то быстрое, почти неуловимое движение.