Ранний снег
Шрифт:
Ничего, мы прошли и по минным полям!
Длинной лентой движутся грузовые машины, фурманки с поклажей, пушки на конной и механической тяге, полковые кухни, бойцы в серых шинелях с ручными пулемётами и ПТР на плечах.
Впереди, за перелеском, что-то грохнуло глухо, тяжело, потом ещё раз, и ещё, и всё чаще и чаще. Кажется, там притопывают какие-то весёлые работнички - перед тем как ударить, - а потом бьют с размаху, приседая и ухая, - и что-то взрывается так, что глохнет в ушах.
Прямо над моей головой
Потом, прижимая людей и повозки к обочине, обдавая идущих запахом масла и нагретым, вонючим воздухом из жалюзи охлаждения, со мной поравнялись замасленные «тридцатьчетверки».
Танки заполняют долину своим низким, грохочущим рокотом.
Несмотря на то что они идут на большой скорости, они всё никак не могут нас обогнать - всю эту скрипучую, неповоротливую разноголосицу шлепающей по размякшей дороге пехоты. И так долго их гусеницы и наши колеса вертятся рядом, в такт, в лад, на расстоянии всего лишь ладони друг от друга, что все веселей и веселей начинают переглядываться и смеяться те, кто идёт, и те, кто едет.
И вдруг танки разом свернули с дороги в кювет и пошли прямо полем.
Какой-то майор, попросившийся, чтобы мы его подвезли до переднего края, рассказывает:
– Сейчас танки, да! Есть на что поглядеть! А прошлый год как воевали? Был со мной такой случай. Приходят ко мне в полк два хлопца, танкисты, и говорят: так и так, мол, мы - приданные средства. Давайте, мол, выкладывайте, где и какая атака. Ну, я им объясняю свою обстановку. Говорю: «Хлопцы, я буду жать изо всех своих сил, но и вы не робейте. Надо крепче их жать!» Ну, всё правильно, договорились. Они спрятали карты в планшет - и по коням, айда!
– Смотрю, - продолжает майор, разглядывая пробегающие мимо поля, - дело у нас как-то сразу уже не заладилось. Батальоны без поддержки огнем залегли - и скорее назад, на исходные, «на полусогнутых». Бултых река в воду, аминь пирогам! А у пушчонок снарядов нема. И ни мин, ни гранат. И танки мои куда-то позадевались. Прибегает их командир - и ко мне: «Ты что же это? Так и так! Твои стрелкачи тикают, только пятки сверкают». А я посмотрел на него и говорю: «А твои танки где?» - «Как где? Маневрируют...» - «Ну вот, говорю, и пехота моя маневрирует!»
Майор весело поднял указательный палец, рисуя, как всё это у него замечательно происходило.
– Так мы с ним по-хорошему и расстались!
Он вздыхает, глядя на прущие полем танки, на белые дымки выстрелов из танковых пушек:
– Сейчас хорошо! А тогда...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Зимы, весны - и снова лето с меловыми вавилонами облаков над тихой речушкой. Ночной поиск. Томительное сидение в обороне, когда неизвестно,
Чувство жара в груди, когда по белой росистой траве, оставляя позади себя тёмные полосы, проползают разведчики, и жемчужные венчики ромашек качаются перед ними на уровне глаз. Влажный запах болотной травы, раздавленной локтем, зелёная сукровица болиголова. И во мраке ленивый затейливый разговор:
– Когда дурак умным бывает?
– Когда молчит.
– Правильно. Мудрая у тебя башка...
– А ты думал, дурная?
– Хорошо. Отгадай: летят гуськи, дубовы носки, говорят: «То-то ты, тот-то ты!» Что такое?
– А это скрипун шестиствольный играет!
– Молодец! Ставлю тебе пять с плюсом.
– Ты мне лучше пол-литра поставь! С тобой же вместе и разопьём.
Это наш разведчик Семен Курсанов со своим помкомвзвода дурачится перед выходом на задание.
Где-то всё далеко позади: медсанбат, строительство армейской дороги, краткосрочные курсы, дом отдыха.
Я на дне окопа читаю письмо от Алёшки, его только что мне принесли. Осторожно подсвечиваю себе карманным фонариком.
Он пишет:
«Здравствуй, сестрёнка!
Вчера получил свежий номер армейской газеты, разворачиваю его, а в нём твой портрет. Очень рад за тебя! Поздравляю! Приятно узнать, что ты жива и здорова и что находишься по соседству, где-то рядом со мной. По крайней мере, так я понял из этой заметки, в которой написано про тебя.
После дома отдыха я немного хандрил. Стыдно сказать, но мучило какое-то мрачное предчувствие. Ты же знаешь, как много гибнет людей после отдыха, побывавших в тылу. Вот мне и не хотелось подставлять свою глупую голову.
Сейчас я командир пулемётной роты. Мой комбат - небезызвестный тебе Сергей Улаев. Мы с ним как-то разговорились: он спрашивал, где я отдыхал, кого видел. И я сказал ему про тебя. С тех пор при встречах широко улыбаемся друг другу: как же, как же, оба знаем одного старшего лейтенантика в юбке!
А вчера мы с ним вместе выпили. И вот по какому поводу. Мне исполнилось двадцать два. Представляешь? Фигура! «Как мало прожито, как много пережито!» А?
Ну, мы, конечно, с ним устроили сабантуй.
Позвали ребят из штаба полка и своих пулемётчиков. И ты можешь представить, штабники принесли целый торт! Даже с розочками из крема. Где достали, никто не может понять. И цветы - колючий, из репейников, веник.
Чай пили некипяченый: дрова были сырые, никто не хотел их сидеть раздувать. Потом танцевали. Я был по очереди то «кавалером», то «дамой». Потом общими усилиями наводили порядок. Цветами подмели наш блиндаж. Котелки вымыли в луже у входа. Единственно, чего не хватало, это нежного сестринского письма от тебя. А так - праздник, феерия, честное слово!..