Раскаты
Шрифт:
– Однако, не шибко слышны их требования.
– Это пока,– ответил Ильин.– Пойдемте дальше, а то опоздаем к началу… Со временем, людей станет так много, и они заговорят так громко, что игнорировать их станет невозможно. Правительство пойдет на уступки, вот увидите.
– А если нет?
– Тогда – кровь, война и Революция. Вы правильно говорили про Русско-японскую – это крах системы. Огромная и неповоротливая, увязшая в бюрократии и царских замашках система рухнет, когда война будет проиграна. Перемены настолько
– Он мне не друг…– поспешил заметить Марков.
– Многие толстосумы ощущают – там пощипывает, тут сжимает,– пропустив его замечание, продолжал Ильин.– Приступ непонятного страха – почему? Что не так? Шевелят усиками, пробуют воздух на вкус – вроде все в порядке. Тогда почему так страшно?
Ильин и Марков остановились перед небольшим двухэтажным особняком. Двор с облетевшими к осени голыми деревьями, покрытый инеем, казался опустевшим. Несколько пожелтевших листьев замело на террасу.
– Вы неплохой газетчик, товарищ Марков,– сказал Ильин.– Я буду рекомендовать вас в помощь Собранию, по части всякой письменной деятельности. Сейчас мы войдем внутрь, и вы будете просто смотреть и слушать. Вопросы не задавайте. Что будет неясно – я объясню потом. Пойдемте.
Они поднялись на террасу, Ильин постучал в дверь. Почти сразу молодой, взволнованный женский голос спросил:
– Кто там?
– Иван Алексеевич Ильин.
Дверь отворилась. Темноволосая девушка в бежевом платье и серых вязаных чулках мило улыбнулась, демонстрируя маленькие белые зубки:
– Здравствуйте, Иван Алексеевич. Я вижу, вы не одни?– ее зеленые глаза вопросительным взглядом застыли на Маркове.
– Мой друг, товарищ Марков,– ответил Ильин. Парень кивнул:
– Антон Марков.
– Екатерина Андреева. Что ж, проходите,– девушка сделала поклон и отошла в сторону.– Холодно сегодня на улице, дует-то как!
– Обещали к вечеру дождь,– Ильин вошел последним, закрыл дверь.
Гости оказались в неосвещенной маленькой прихожей. Ее пол был заставлен чужими туфлями и ботинками, а стены завешаны плащами и тулупами. Отсюда, круто поднимаясь, шла лестница – на второй этаж; возле нее был проход в гостиную, из которой доносился мужской, сильный и требовательный, голос.
– Батюшка уже читает?– спросил Ильин.
Девушка кивнула.
– Разувайтесь быстрее,– прошептал Ильин Маркову.– Идите и смотрите.
Марков, снимая на ходу обувь и плащ, на цыпочках подошел к гостиной. Небольшая комната – под потолком мягко светит люстра, вдоль стен расставлены диваны и кресла. Все они заняты зрителями. Их лица – и мужские, и женские, ему совершенно незнакомы. Не знает он и докладчика – худого, смуглолицего, с аккуратной смоляной бородой и длинными волосами, одетого в черную поповскую рясу, с обычным деревянным крестом на груди. Вытянув перед собой распечатанный лист, священник с выражением читал:
–…до тех пор, товарищи, пока нас не слышат, мы будем прозябать в оковах рабства. Фабриканты зарабатывают миллионы, а простой рабочий человек вынужден, недоедая и недосыпая, приумножать чужие богатства…
– Позвольте ваше пальто…– Катя тронула Маркова за плечо, улыбнулась неказистой детской улыбкой. Ее ясные зеленые глаза, доверчивые и кроткие, очаровали Маркова. Он отпустил плащ; перекладывая его в свои руки, пальцы девушки ненадолго соприкоснулись с его пальцами.– Я найду, где повесить.
–…рад сообщить, что сейчас в нашей организации состоит почти десять тысяч человек,– докладчик поднял темные глаза на слушателей. Те сдержанно зааплодировали.– И это число продолжает расти.
– Перед вами – священник Георгий Гапон, руководитель Собрания,– тихо зашептал Ильин.– Это его идея – бороться за свободы рабочих. Не только в Петербурге, но и по всей России. Но пока все, что они могут делать – устраивать стачки и забастовки.
Речь как раз пошла о забастовках. С блеском в темно-ореховых глазах, Гапон зачитывал список городов, в которых встали заводы – Баку, Рига, Ростов, Москва…
– В июне был убит министр Плеве,– продолжал шептать Ильин.– Вместо него поставили другого, поумнее. Он пошел было навстречу рабочему настроению, но его резко остановили… Да еще, как назло, в самом Собрании назревает раскол. Гапона хотят сместить,– Ильин тихо засмеялся.– Кто же тогда будет руководить рабочими?
Марков уже не следил за выступлением Гапона – все его внимание приковал Ильин. Его ядовитый шепот описывал все события, предшествующие созданию «Собрания», его структуру и связи с Правительством.
– Гапон получает деньги от полицеймейстера, продолжая творить иллюзию, что Собрание – мирный профсоюз.
– А от вас, эсеров, он тоже получает?– тихо спросил Марков.
– Я просил вас не задавать вопросов, а только слушать,– мягко, но требовательно напомнил Ильин.– Социал-революционеры, включая меня, целиком и полностью доверяют Гапону. Вы, товарищ Марков, тоже отчасти эсер. Не забывайте – ваши статьи об «угнетаемых рабочих», в которых вы так яростно прошлись по власти и царю, печатались в Революционной России.
«А Катя тоже принадлежит партии?»– хотел спросить Марков, но вспомнил о предупреждении. Тем временем Гапон закончил с докладом и чинно сел в кресло. Слушатели снова зааплодировали, гораздо ярче и громче, чем до этого.
Собрание продолжалось еще полтора часа. Выступило несколько человек, но после Гапона они казались блеклыми и скучными. Потом люди стали расходится. Гапон поднялся с кресла, скрылся за дверью позади него, ведущей в столовую. «Подождем»,– сказал Ильин. Когда гостиная полностью опустела, они прошли в нее и сели на диван.