Расскажи мне сказку на ночь, детка
Шрифт:
– Ты их наколдовал, что ли?
– Почти. Сходил вчера на игру, местные в регби месились. Поговорил кое с кем, организовал кое-что, решил вопрос.
– А кто. То есть с кем?
– Майкл Салливан заедет за тобой в… среду. А во вторник – Дэнни Веймар.
У меня челюсть отвисает. Дэнни – восходящая звезда регби, учился на острове до пятнадцати лет, а потом ушел в профессиональный спорт, с ним контракт подписали. А Майкл… он мой одногруппник, но мы с ним практически не общаемся. Потому что Майкл – прошлогодний король школы, причем корона ему жмет неслабо,
Как?! Ка-а-ак?! Кто ты, Осборн? Почему они согласились? Я рассчитывала на кого-то попроще и поскромнее, а тут… просто нет слов.
– Твое молчание очень красноречиво, надеюсь, ты довольна, – сухо говорит Чарли и снова просит: – Открой окно.
– Я не одета, только из душа.
Раздается стук, а спустя несколько секунд шума и глухого чертыханья сосед добавляет:
– Никто не станет заходить дальше, чем ты позволишь. Поэтому не звони в полицию при первых признаках флирта с их стороны, ладно?
Фантазии хватает лишь на жалкое «постараюсь», и Чарли прощается со мной.
Аманда сойдет с ума. Майкл никогда не «опускался» до свиданий с девчонками из нашей школы, потому что слишком гордый и пафосный.
Это невероятно. Не то, что я буду общаться с местными знаменитостями, а то, что Осборн исполнил мою просьбу так сразу.
В смятении натягиваю комбинезон задом-наперед и топаю вниз. Сегодня пятое февраля, родители уезжают до конца месяца на Лансароте. Оттуда они вернутся либо снова счастливыми, либо окончательно разбитыми. Папа в отпуске несколько лет не был, трудоголик. Он там свихнется до марта.
Из кухни раздается лай, и это означает только одно: дядя Эндрю уже здесь, вместе со своим старым лабрадором Лобстером.
– Ри, ну наконец-то! Мы из-за тебя уже опаздываем, сколько можно спать? – зовет мама, складывая паспорт и пластиковые карты в сумочку. – Такси ждет, так что люблю-обнимаю. Энди, лазанья в морозилке тебе на неделю, а дальше сам думай.
На маме красивое летнее платье и теплое бежевое пальто поверх. И не скажешь, что ей 39 лет, выглядит на 35 сегодня. Родителям предстоят полтора часа на пароме до материка, до портового городка Ардроссана, а дальше – около часа до аэропорта Глазго.
На пароме мама любит сидеть на палубе, а там ветрено в это время года. Пока не доберется до самолета, будет каждые пять минут жаловаться, что глаза слезятся. Поэтому я ей напоминаю:
– Не забудь солнечные очки, те, с крупными стеклами.
– Точно! – восклицает она и, пробегая мимо, целует меня в макушку.
Папа входит на кухню, на ходу допивая кофе, и откладывает книгу на стол, не дочитав. Он посматривает на часы каждую минуту, раздражая окружающих молчаливым напоминанием о том, что время не ждет. Но при этом сам не делает ни малейшей попытки собраться быстрее.
Дядя Эндрю и папа друг друга на дух не переносят. Но шанс заполучить бесплатную няньку для меня и Итона облагораживает моего отца, и он начинает относиться к маминому младшему брату с трепетом.
– Не скучай тут, Энди. Дети
– Вас такси ждет, – напоминает дядя, потягивая сидр, и Лобстер протяжным, сиплым воем оповещает о том же: у дома стоит чужая машина.
Мама появляется из коридора уже в очках.
– Бесполезно его подгонять, Энди. Пол считает, что его будут ждать и паромы, и самолеты, и Господь Бог. Он ведь у нас – солнце, а мы так, жалкие планеты, должны кружить вокруг него с опахалами. Посмотришь, он и в отпуске будет работать день и ночь.
– К счастью, я не посмотрю, – бормочет дядя, а папа хмыкает:
– Я буду работать, чтобы ты могла купить себе новое лицо и новую сумку.
– Ну конечно, снова все сводится к деньгам. Ты не оригинален, Пол. Ничего, скоро войдет в силу новый закон, и финансовое унижение жены-домохозяйки станет официальным насилием. Вот тогда посмотрим, как ты запоешь.
– Надеюсь, к тому времени я буду петь отдельно от тебя, – цедит папа, и мама начинает хватать предметы со стола, включая папину недочитанную книгу.
– Мой вклад в семью нельзя исчислить деньгами, чтобы ты тыкал мне ими каждый день! Скоро и суд будет на моей стороне, если я заявлю о психологическом насилии.
– Так мы едем в этот чертов отпуск или нет?! – заводится папа.
– А зачем он, если ты уже все решил? Мы детей до конца месяца бросаем! Зачем?!
– Вас такси ждет, – напоминает дядя Эндрю.
Лобстер снова воет.
Папа смотрит на часы.
– Ладно, идем. Какой прок обсуждать один и тот же вопрос. Прогреешься под солнцем, тогда с тобой и разговаривать будет проще.
Он выходит из кухни, и мама, обняв меня на прощание, отправляется следом.
– Поцелуй за нас Итона, не хотела его будить, – говорит она, и я обещаю.
Уф… Хоть бы они и правда отогрелись там хорошенько. Главное, чтобы отец не перегрелся, иначе маме тоже не поздоровится. Он хуже ребенка, когда обгорает.
Я оборачиваюсь к дяде Эндрю – а его нет. Смылся, пока мы с мамой прощались, только пустая бутылка из-под пива доказывает, что дядя существует. Лобстер плетется к окну, запрыгивает на кресло и смотрит на улицу; чужой машины там больше нет – и пес успокаивается.
Через неделю мне нужно подать заявку на грант. Пока она сыровата, но возможно, целых два свидания натолкнут меня на умную мысль, выведут из тупика. Но это же целых два свидания! Их как-то нужно пережить. Нет, я, конечно, воодушевлена, до сих пор не верится, что отважилась экспериментировать над собой. Но я совершенно не представляю, о чем говорить со спортсменами, а тем более с Майклом, королем всея вселенной.
Дядя Эндрю любит регби, и я иду в гостиную, чтобы посоветоваться. Но стоит мне появиться на пороге комнаты, как дух дяди испаряется. Думаю, если я хорошенько осмотрюсь, то найду его на потолке, приклеенного, как летучая мышь. Боится, что стану жаловаться ему на свои девичьи проблемы или начну учить жизни, объясняя, почему он так и не женился.