Рассказы, эссе, философские этюды
Шрифт:
– Что бы про меня не говорили, до тех пор, пока меня не бьют и не лишают зарплаты, мне всё по барабану.
Ну а мне нет. Всему есть мера и есть честь и достоинство. Кроме того, если такая позиция вне тюрьмы может быть и зачастую является выгодной ( шкурно), то в тюрьме она и практически опасна. Человек, не реагирующий на травлю, вызывает на себя ещё большую травлю. Поэтому вопроса о том, реагировать ли, для меня не было. Вопрос был, как реагировать.
Казалось бы в тюрьме и вообще в уголовной среде существует принятый, естественный для неё способ – просто подойти и, заявив что-нибудь вроде: «эй, ты, козёл, ты что так смотришь?» или вообще ничего не заявлять, дать в морду. Но так кажется только человеку совсем не знающему этой среды. На самом деле подобный беспредел принят лишь в отношении уголовников к не уголовному «фраеру» и то лишь со стороны мелкой уголовщины, блатнины, шпаны. В отношениях же внутри этой среды действует свои
Так что просто подойти и «дать в дыню», было бы «понятой» средой, если бы на моём месте был крупный авторитет. Но от чуждого ей элемента, фраера, среда не приняла бы такого. Шакалы «имели право» травить меня, как фраера, без всякого повода, хотя это и не делает им чести. Я же – не авторитет и, вообще, не уголовник, «не имел права» бить не поймав, не доказав травли. Тем более, что травля делалась не вполне явно, а была, так сказать, игра на грани фола, которую они могли в случае чего представить как шутку. Так что слишком прямолинейная моя реакция ухудшила бы моё и без того незавидное положение в этой среде. И это дало бы полное основание всей стае кинуться на меня и мало кто бы их осудил и уже точно никто не стал бы этому препятствовать. Соотношение же сил: один против пяти-шести – не оставляло мне шансов.
Идеальное выходом было бы, конечно, хорошее «ециа», т.е. выступление, которое без приложений рук размазывает противоположную сторону по стенке, предельно унижая её и повергая в трепет. Но, как я уже писал, такие приёмы чужды моей природе и я не владею ими, не могу исполнять сознательно, по решению. Исполнение же требовалось высшего класса, в противном случае можно было получить обратный результат. Ведь публика была вовсе не из детского сада. Можно было воспользоваться и другими гнидоватыми приёмчиками из «книги умения жить», но, помимо отвращения к оным, они, как правило, начисто противоречили моим принципам.
Выход я видел в создании ситуации, в которой я бы уже по понятиям среды имел право драться с главарём шакалов, а его компания не могла бы ввязаться на его стороне, не нарушая кодекса уголовно-тюремной чести и тем самым рискуя вызвать появления защитников на моей стороне. Нужно было спровацировать его так, чтобы драку начал он сам.
В тюрьме было несколько мест постоянных трений, где естественным образом часто возникали драки. Главным из них были первые ряды стульев перед телевизором в столовой. Эти места были забронированны за авторитетами по старшинству. Конечно, они не были обозначены. Стулья приносились зэками из камер на время просмотра и затем уносились обратно. И на полу тоже не было никаких отметок. Места были символическими. Тем не менее, каждый знал координаты своего места с точностью до сантиметров и за эти сантиметры готов был сражаться. Необходимость сражаться возникала, поскольку в отделении время от времени появлялись новые люди пытающихся захватить одно из бронированных мест. Некоторые делали это по неведению и тогда проблема решалась легко. Я сам, когда первый раз в этом отделении пошёл смотреть телевизор, уселся, ни о чём не подозревая, в первом, не то во втором ряду, посколько близорук. Один из зэков вежливо сказал мне: «Это место занято». Я пересел подальше, но и тут мне сказали: «Занято». Так я очутился ряду в десятом, примерно, и заподозрил, что надо мной издеваются. Но, подумал, так ли это откроется в дальнейшем. В дальнейшем убедился, что места действительно бронированы. Более серьёзная проблема возникала, если в отделении появлялся калибр какого-то ранга и пытался захватить место, которое, как он считал, ему положено. Тут уж, естественно, происходило выяснение, кто есть кто. Ещё один вариант был, когда кто-нибудь из авторитетов покидал отделение и начиналась борьба за освободившееся место. Но для провоцирования моего врага этот вариант не годился, потому что он и его компания вообще редко ходили смотреть телевизор, а если уж приходили, то усаживались в задних рядах, где было свободно и никаких трений.
Подходящими для моей цели были также все те места, где бывали очереди. Каждый, кто жил в Союзе знает, что очередь это классическое место скандалов.
– Простите, я был за этой гражданкой, но отходил.
– А она меня не предупредила. Продавщица, не отпускайте по две кружки пива, а то задним не хватит.
– А мне плевать, что тебе не хватит.
В тюрьме такими местами были раздаточное окошко в столовой, окошко ларька, функционирующего раз в месяц, и титан с кипятком, который находился, кстати в эдаком апендиксе и, главное, рядом с камерой, где обитал предводитель и ещё пара шакалов. И они часто им пользовались. Потому его я и выбрал для проведении операции.
Я расположился с кружкой неподалеку от титана, но не в очереди, а отдельно, делая вид, что кого-то жду. Эта позиция позволяла мне каждому новоприбывшему заявить, что он за мной. Знаете, есть типы, которые заняв очерёдность, стоят в сторонке, дожидаясь пока подойдёт их время, что непременно раздражает некоторых из тех, которые «честно» стоят в очереди. Заявление своё новоприбывшему я также мог сделать вполне вежливо, просто уведомить его, что он за мной, а мог и обострить ситуацию, заявив что-нибудь вроде: «Эй, ты куда прёшь как на буфет, не можешь спросить, кто последний?» Что-то в этом роде я и отыграл, когда появился мой враг и скандальчик начался. Но недостаточно острый, чтобы по задуманному мной сценарию можно было начать драку. Мой противник огрызался, но по шакальи осторожно, не переходя грань, за которой он чувствовал, я буду бить. Пытаясь обострить ситуацию я, продолжал противную перепалку, наступая на него, надеясь на случайный контакт, который можно будет представить как то, что он меня толкнул и следовательно, как достаточный повод для драки. Но он, избегал контакта, отступал в сторону своей камеры, пока мы не очутились в ней. Тут он, отскочив от меня для выигрыша пространства и времени, стал совать руку куда то в область своего поясного ремня. Это у него не получилось сразу и я решил, что он пытается достать лезвия бритвы из кармана-пистона под ремнём. Эти карманчики обычно очень маленькие и узкие и туда не так просто запихать руку или пальцы, особенно если брюки сидят плотно, а в пистоне - лезвие, о которое можно порезаться. Поэтому я собрался уже кинуться на него, чтобы помешать ему, но двое его сокамерников упредили меня, повиснув на нём, и держа его за руки. Одновременно остальные кинулись на меня с воплями, чтобы я убирался и как я смею врываться в чужую комнату и т.д.
Я тогда был уже не такой новичок в тюрьме, чтобы не понимать их праведный гнев. Лезть в чужую камеру для того, чтобы там бить кого-нибудь, считается большим оскорблением для самой камеры, т.е. её обитателей, а не только для того, кого ты собираешься побить. Причём, независимо от того, за что. В камеру я вломился непреднамеренно, просто увлёкшись достижением цели, поэтому, признавая их правоту, отступил. Кроме того я решил, что своей цели достиг уже и без драки. Я ведь не собирался мстить, хотел лишь, чтоб прекратилась эта обезьянья травля и мне казалась, что для этого будет достаточно того, что я загнал главного шакала в его камеру и сам ворвался в неё за ним.
Но ошибался. Я ведь не знал мотивов травли и в точности не знаю их и сегодня. Я лишь предполагал, что это просто моё фраерство. Но то ли они принадлежали к породе людей, для которых их «священное» право травить кого-нибудь дороже самой их жизни, то ли у них была другая мотивация, в пользу которой я стал склоняться при дальнейшем развитии событий. Но всё по порядку.
Травля продолжалась и я решил, что надо довести дело до конца и всё-таки набить морду главному шакалу. Наличие у него бритвы меня не останавливало и я не собирался сам запасаться бритвой или ещё чем-нибудь, чтобы уравновесить это его преимущество. Лезвие безопасной бритвы – вещь эффективная при неожиданном нападении, когда ничего не подозревающей жертве «пишут» ею по лицу. Но в уже начавшейся драке или против ожидающего нападения человека она даёт мало преимуществ, если вообще даёт. Конечно, она производит психологическое действие на того, кто никогда не стоял с голыми руками против чего-нибудь режущего. Но мне уже доводилось это делать и даже до тюрьмы. Кроме того общее соотношение сил ( при условии, что мы будем драться один на один) было по видимости в мою пользу. Мы были одинакового роста и выглядел он на мой возраст, т.е. лет на 50. Но я то выглядел существенно моложе своих лет и чувствовал себя также. Кроме того он был более щуплый чем я. Это, конечно, не гарантия, что противник слабее, можно нарваться на сушенного Геркулеса, но любая драка в принципе рискованна, тем более с неизвестным пока соперником. Наконец, у меня было, как мне казалось, психологическое преимущество, ведь в предыдущем инциденте он боялся драки со мной.
И тем не менее меня давило предчувствие какой то неясной, но значительной опасности. Я уже писал, что в тяжёлой тюрьме невозможно выжить без интуиции и что оная уже появилась у меня и я уже полагался на неё в важных случаях. Но случай случаю рознь. Одно дело когда разум говорит тебе, что есть опасность, а интуиция подсказывает, что её нет. В этом случае, если ты послушаешься голоса интуиции, то можешь, конечно, жестоко поплатиться. Зато нет никакого сомнения, что внутренний голос - это голос интуиции (надёжный или нет – это уже другое дело), а не что другое. А вот если рациональный анализ говорит, что нет особой опасности, а внутренний голос нагоняет на тебя тоску и мрачные предчувствия, то нет никакой уверенности, что это интуиция, а не просто страх. И достаточно один раз послушать такую интуицию и уклониться и это ощущение будет возникать у тебя каждый раз, когда есть хоть какая-то опасность и с каждым разом всё сильнее. Это я отлично понимал и этого боялся больше, чем самой опасности. Наконец, мне и отступать то было некуда, т.к. если бы не дал отпора, то меня просто заклевали бы, либо мне пришлось бы драться в ещё более суровых условиях.