Рассказы израильских писателей
Шрифт:
Это самая лучшая пора года, когда каждое существо находит себе пропитание: пчела — цветок, корова — траву, голодный путник — благодать аллаха, из того, что осталось на полях. Найдет он несколько забытых колосьев, обжарит их на огне и утолит свой голод.
Но благословенная весенняя пора прошла и для путника, и для скотины, и для пчелы. А благодати нет больше и в помине. Птички тщетно ищут зерен на сжатых полях и на запущенных дорогах, но не находят ничего.
Деревня ждала оценщиков.
Каждый феллах лежал на своем стоге и оберегал плоды своего труда — свой хлеб, хлеб на целый год. Но как будто проклятие аллаха было ниспослано
Время от времени из ближайшего города приезжали толсторожие, краснощекие солдаты верхом на лихих откормленных лошадях. Они забирали из деревни для своих лошадей последний ячмень. И из последней овцы и единственной курицы, отнятой у феллаха, они готовили себе ужин. Солдаты рылись в домах, в сундуках, в сараях и в амбарах, искали, нет ли там следов молотьбы из нового урожая, нет ли хоть чего-нибудь, что напоминало бы свежую соломинку. Не примешаны ли к маисовым зернам, которые в корзине, зерна пшеницы нового урожая, не из нового ли урожая, с которого еще не снята десятина, хлеб в руках у детишек.
Мухтары [34] и деревенские старцы подстерегали, словно волки, своих собратьев-земляков, ночами бодрствовали, прислушивались, расспрашивали и узнавали, не берет ли кто-либо зерно из своего гумна домой. Ведь — чего греха таить — малышки-дети научились подкрадываться к гумнам и воровать зерно, прятаться сами и прятать украденное. Потом, подобно мышам в норах, они таились в щелях с куском в руках, чтобы не попасться никому на глаза.
А юношам, гордым, сильным, мужественным, не раз приходилось смиренно подставлять свои исхудалые щеки тем, кто бил их по этим щекам. Бесстрашно, с упорством, с широко раскрытыми глазами, они прямо смотрели в лица солдат с толстыми подбородками и жирными затылками, которые осыпали их градом пощечин и оплеух.
34
Мухтар — деревенский староста (турецк.).
Деревня ждала оценщиков, чтобы можно было есть не по-воровски свое, то, что вырастили собственные руки, плоды своего тяжелого труда.
Деревня ждала. От утомительного выжидания время от жатвы до молотьбы тянулось долго, бесконечно. Просыпавшиеся раскаленные дни тянулись лениво, словно были поражены солнечными ударами.
Жители деревни еще спали, за исключением тех, кто встал на утреннюю молитву. Жалкое стадо само, без всякого надзора, уже бродило за деревней, копалось, обнюхивало и искало то, что уже давно найти было нельзя. Маленькая истощенная телка украдкой направлялась к соломе и поедала ее с аппетитом, стараясь остаться незамеченной.
Первое, что предвещало восход солнца и появление нового дня в мире господнем, был скрип колодезного колеса, которое вертела пара узкоплечих волов с набухшими животами. Колесо тянуло вверх крученные из густолиственных веток веревки. Вытянутую воду вливали в мех. Веревка сильно скрипела, а звук несмазанного колеса был глухим и проникал в глубь колодца, отдаваясь там приглушенным эхом. Слишком сухие ярма на шее волов всякий раз потрескивали, словно хотели вот-вот лопнуть. В животах у волов, которые досыта напились после скудного завтрака, что-то урчало, и во время ходьбы от колодца
Жители деревни начали вставать. Появились женщины с пустыми кувшинами на плечах. Они спускались к колодцу.
Кто-то с накинутой поверх головы абой направился за околицу, к кактусовым насаждениям, для отправления естественных надобностей.
Вокруг водоема была расставлена обувь мужчин, совершающих омовение перед молитвой. Обувь разная: старая и новая, рваная и целая.
Юноши, кто имел дурное обыкновение в горячую полевую пору не молиться, совершали теперь, от безделия, омовение ног у водоема перед утренней молитвой. Молились они наряду со взрослыми, с хаджи и дервишами, которые обыкновенно молятся долго, отдавая с трепетом положенное количество поклонов.
Притоптывая ногами по пути от колодца домой, женщины уже уносили свои красивые кувшины. А мужчина, который задержался у кактусов, медленно направился в деревню с пустым кувшином в руках, тяжело вздыхая от боли в животе и медленно, из-за слабости, двигая ногами, обутыми в тяжелые сандалии.
Волов уже распрягли.
Последний молящийся, который имел обыкновение молиться дольше всех, заканчивал молитву долгим пением, с особой страстностью, в которую вкладывал всю душу. Он отнял руки от глаз, но глаза его вследствие безграничной верности и преданности аллаху продолжали оставаться закрытыми. С зажмуренными глазами и устами, продолжающими тихо шептать, он сунул ноги в сандалии и медленно зашагал по мощеной дорожке домой.
Между тем окончилась выпечка хлеба. Из печи начали вынимать душистые, румяные, шероховатые лепешки, выпеченные то ли из одной маисовой муки, то ли из маисовой с примесью пшеничной. Каждый в зависимости от возраста получил свою долю: целую лепешку или половинку. Те, которые получили лепешку, осматривали ее со всех сторон жадно и с почтением. Отдав восхваление и благословение аллаху, они целовали лепешку, словно считали своим долгом ублажить хлеб. А перед тем как подносили ее ко рту, уста их шептали слова благодарности аллаху за его бесконечные милости. Лепешки они ели крайне осторожно, собирая все крохи и запивая еду водой.
Снова в деревне воцарилось молчание — мучительно долгое, неопределенное и бесцельное молчание. Собравшиеся люди, зевая, начали искать место в тени возле западной стены дома. Старцы и юноши сидели, поджав под себя ноги, с нетерпением ожидая, не появится ли какой прохожий, кто рассказал бы им о том, что делается на белом свете.
Прошло немного времени, и на дороге показался осленок, словно вынырнувший из-под знойного облака. Рядом с ним следовал разносчик, торгующий зеленью. Кочуя со своим товаром с места на место, он случайно забрел и сюда. Потом появился со своими мехами торговец маслом, он тоже остановился. Какой-то еврей из соседнего поселка, находясь здесь по делу, прошел мимо собравшихся.
Сидевшие у стены люди, как один человек, поднялись с места и сердечно приветствовали всех прибывших. Расточая мягкие и учтивые слова приветствия, они упрашивали пришельцев подсесть к ним.
Начались вежливые беседы, разумные, полные глубокого интереса.
— Как производится оценка в деревнях?
— Не упала ли в деревне цена на мелкий скот?
— А каков нынче урожай маслин и фиг в горах?
— А почем перец?
Вокруг чего и каким языком только не велись беседы! Произносились сложные, простые, высокопарные слова, рассказывались были и небылицы, басни и глупые сны. Один рассказ переплетался с другим, одна тема сменялась другой.