Рассказы писателей Каталонии
Шрифт:
— Здорово промок? — только и спросил его Роч, когда увидел входящего Маркиза, мокрого с головы до ног.
Тот приложил руки к пылающему лицу, чтобы скрыть, как бьется его сердце и как он запыхался. Потом снял белый платок, который всегда носил на шее, и вытер лоб.
— Холодно, Роч, холодно, — сказал он. И в полумраке таверны никто не заметил, что он притворяется, а в его потрясенных глазах застыл ужас. Он через силу улыбается и просит чего-нибудь выпить.
У входа два желтых фонаря напоминали глаза, которые вот-вот закроются. Свет их не доставал той стороны дороги, чтобы осветить мокрые вагоны за железобетонной стенкой.
— Иди, устраивайся около печки, —
Человек снял плащ, воротник которого, как всегда, был поднят. На отвороте куртки был приколот неизменный цветок.
Цветок и сигара
Все знали, что Маркиз, старый официант, мог бы стать дипломатом, если бы судьба проявила благосклонность… но эта сказочка уже всем надоела. От его мечты о дипломатии у него остались снисходительные манеры, цветок на отвороте и обязательная сигара, которую он бережно выкуривал. Он был очень образован, Маркиз. Иногда он улыбался, казалось, что ему все нравится в этом мире, мире нужды, опилок и отбросов, где он умел оставаться элегантным, таким, каким был, когда входил в зал и распоряжался банкетом. В эти минуты свет, цветы и отражения в стекле переносили его на другие приемы, по которым он отчаянно тосковал. С годами тоска превратилась в безумную ностальгию, о чем говорила его одежда и цветок на отвороте.
— Да, совсем старик стал. Ничего не поделаешь.
И относил вино к столу около печки.
Мечты о жизни дипломата приходили потом, когда он согревался, начинал дремать и забывал про Роча, стойку, клиентов. До тех пор, пока не входили рыбаки. Шум прогонял дремоту и стирал с его лица блаженную улыбку. Из жарких пышных салонов он возвращался к резкому терпкому запаху.
Нередко кто-нибудь будил его, хлопнув ладонью по спине.
— Эй, Кимет, расскажи-ка нам об ужине у марокканского короля.
Однажды летом король Марокко провел несколько дней в Салоу, где был организован прием, для которого пригласили самых квалифицированных официантов из столицы. Среди них — Кимет, прозванный Маркизом. Он рассказывал и не мог остановиться, говорил, говорил. С тех пор прошло столько времени. А сейчас…
Что-то случилось
А сейчас он смотрел на дождь, от которого около желтых глаз-фонарей, висевших у входа, клубился пар.
В душе он уже успокоился. Руки почти не дрожали; белый платок высох, и он повязал его на шею.
Земля медленно подрагивала из-за прибывающих и отходящих поездов. Иногда прожектор разрывал густую и влажную темень, и мелькающие ряды светящихся окон вызывали мысль о тепле. А потом снова все поглощали темнота и дождь.
Дверь открывается, и порывом ветра заносит в помещение дождь, обдавая водой стоящий у окна стул.
— В полицейский участок бросили бомбу, — Воротник у вновь прибывшего поднят, а кепка сдвинута на затылок. Он просит кофе с коньяком.
Роч и Микел смотрят на него, и в их взглядах читается вопрос.
— И что, Сиско?
— Кажется, внутри есть разрушения. Там все забито машинами и завывание сирен нагоняет ужас. Я собирался ложиться, но меня заставили выйти. Черт побери, что за времена! А дождь и совсем все усложнил.
При этих словах Маркиз вытянул ноги с большими ступнями и протянул их поближе к печке. Он вздрогнул. По спине прошел холодок, но больше спиртного он не просил. Он был весь внимание.
Роч включил радио, чтобы послушать, не сообщат ли что-нибудь. Англичанин отложил в сторону аккордеон: «…были легко ранены. В суматохе сбежали трое преступников, задержанных недавно. Полиция прилагает все усилия к принятию надлежащих мер. Через некоторое время мы сообщим радиослушателям подробности». И продолжалось интервью с Энди Уиккером.
Плотные тени заслоняют желтые фонари у входа. Входят двое полицейских, и комнату наполняет запах влажной одежды.
— Вы не зажжете все лампы?
Роч быстро повинуется. Обретают форму и очертания колбасы, свисающие с потолка, дальний конец стойки. На полу — опилки, впитавшие липкую смесь. Маркиз поспешно, как будто его застали за чем-то нехорошим, убирает больные ноги от огня. Он надевает холодные ботинки. Ослепленный бьющим в глаза светом, он пытается улыбнуться. За дальними столиками больше никого нет, англичанин уснул с аккордеоном в руках.
Полицейские медленно все оглядывают, затем идут в служебные помещения и осматривают их: кладовая, туалет, умывальник, груда ящиков. Ничего.
— Сюда никто не заходил, запыхавшись?
Роч на минуту хмурит брови, как будто пытается вспомнить, и перед его глазами встает лицо Кимета, запыхавшегося, взволнованного, вытирающего лицо белым платком. Это была долгая минута для Кимета.
— Нет, нет, тут никого не было, кроме этих сеньоров, а они сидят здесь уже давно…
— Известите полицию, если кто-нибудь покажется вам подозрительным. Вы меня понимаете?
Он понимал. Они были близко от станции, и он всю жизнь видел одно: человек, бегущий, как ошпаренный кот, останавливается выпить, чтобы перевести дух. Мужчины, звери, вся жизнь — сплошное преследование, бегство, засада, глаза горят, подстерегают добычу, а страх заставляет сердца биться быстрее. Когда они ушли, он потушил лишние огни. На полу остались капли дождевой воды.
За дальним столиком Маркиз хочет выпить вина, но в стакане ничего нет. Из внутреннего нагрудного кармана он достает сигару и с наслаждением нюхает ее. Затем осторожно разминает кончиками пальцев, чтобы почувствовать ее мягкость. Он ощупывает свои карманы и с удовлетворением чувствует другие сигары, большой пакет, теплые, ароматные. Это было сильное искушение. Касса была прямо перед ним. Он только хотел купить сигары. Его не задержали. А когда однажды задержали — он пустил в ход эту штуку, которая взрывается. Ему повезло, что он может бегать так быстро и даже не простудиться. Но он здорово устал. С каждым разом жизнь становилась все сложнее. Банкеты совсем редко, а о сигарах и говорить нечего.
Маркиз думает, что, раз он не значится у них в картотеке, может, его и искать больше не станут; просит еще стакан вина и улыбается Рочу.
— В такую погоду здорово ломит колени. И поворачивается к огню.
Кроссворд
Прилетевшая страница
В горячем полуденном воздухе медленно парит вырванная из газеты страница, на минуту она застывает в своем полете, а потом ветерок относит ее в сторону пляжа. Газета медленно опускается от железнодорожного полотна вниз, пролетает над скалами, застывает над ними, как будто усомнившись, а затем направляется к компании пенсионеров, которые, как всегда по утрам, загорают на песке. При помощи старой перевернутой двери, найденной в дальнем конце пляжа, они отгородились от всех и сидят на земле, на камнях или на раскладных стульчиках и в ожидании, когда придет время купаться, обсуждают последние новости. Там, наверху, прямо над их головами, проходит железная дорога, а дальше, за ними, полоска земли суживается и начинается волнорез.