Рассказы
Шрифт:
– Спасибо.
– Ну все, мы уходим. Вернемся к четверти двенадцатого.
– Желаю вам хорошо провести вечер.
Датты сказали, что постараются исполнить ее пожелание, немного пошептались в холле и наконец ушли. Мисс Ифосс внимательно огляделась.
Комната как комната. Репродукции Утрилло {Утрилло Морис (1883-1955) французский живописец, мастер лирического горного пейзажа.} на однотонных серых стенах. Желтоватые гардины, желтоватые чехлы на креслах, немного простой мебели на мягком сером ковре. Тепло, хороший херес, покой. Приятно, думала мисс Ифосс, приятно сменить обстановку, не получив в придачу собеседников. Скоро она забрала с кухни свой ужин и опять села к теплу. Верный обещанию, мистер Датт не забыл оставить бренди. Мисс Ифосс стала склоняться к мысли, что с Даттами ей положительно повезло.
Она спала, когда они вернулись. К счастью, она услышала их в холле и успела оправиться от испуга.
– Все благополучно?
– спросила миссис Датт.
– Даже не пикнул.
– Тогда я его сразу переодену. Огромное спасибо, мисс Ифосс.
– Вам спасибо. У меня был очень приятный вечер.
– Я вас подвезу, - предложил мистер Датт.
– Машина еще не остыла. В машине мистер Датт сказал:
– Ребенок - это огромное утешение. Сколько радости доставляет нам Микки. Как он поддерживает Берил. Время еле тянется, когда днями сидишь одна в четырех стенах.
– Да, дети - это утешение.
– Вы, наверное, думаете, что мы слишком носимся с Микки?
– Что вы! Это лучше, чем другая крайность.
– Понимаете, мы просто благодарные люди.
– Понимаю.
– Нам есть за что благодарить судьбу.
– Себя благодарите.
Пока ехали к дому мисс Ифосс, мистер Датт совершенно расчувствовался. Мисс Ифосс заподозрила, что он сильно выпивши. Он тепло пожал ей руку и объявил, что с нетерпением ждет следующей встречи.
– В любое время, - сказала мисс Ифосс, выходя из машины.
– Звоните. Я часто свободна.
С того раза мисс Ифосс отсидела у Даттов много вечеров. К ней относились все лучше и лучше. Ей оставляли плитки шоколада и рекомендовали интересные статьи в журналах. Мистер Датт подсказал еще несколько слов, о которых любопытно справиться в энциклопедии, миссис Датт поделилась некоторыми кулинарными секретами.
Однажды вечером, перед самым уходом, мисс Ифосс сказала:
– Знаете, по-моему, будет правильно, если я познакомлюсь с Микки. Что, если я разок зайду днем? Он будет меня знать, и я смогу его успокоить, если он проснется.
– Но ведь он не просыпается, мисс Ифосс. Хоть раз он проснулся? Вам ни разу не пришлось звонить нам.
– Это верно. Но мы так хорошо сошлись, что мне и к нему хочется найти подход.
Польщенные Датты обменялись улыбками и улыбнулись мисс Ифосс. Мистер Датт сказал:
– Спасибо за добрые слова, мисс Ифосс. Но Микки еще побаивается посторонних. Немного погодим, если не возражаете.
– Конечно, конечно, мистер Датт.
– Я беспокоюсь, что он нервный ребенок, - сказала миссис Датт.
– Мы до мелочей продумали нашу тактику.
– Мне так неловко, - сказала мисс Ифосс.
– Ничего, ничего! Давайте выпьем по последней, - бодро предложил мистер Датт.
Но мисс Ифосс не могла отделаться от чувства неловкости: похоже, она сказала бестактность. И всю следующую неделю она с тревогой думала о Даттах. Ясно, что они неправильно ведут себя с ребенком, и ясно, что давать им рекомендации она просто не может. Не такое у нее положение, чтобы снова поднимать этот вопрос, но одно она знала твердо: ненормально изолировать ребенка от людей на том основании, что он их боится. Всему этому должны быть причины, но Датты, похоже, даже не пытались их выявить. Примерно раз в десять дней она проводила вечер у Даттов и про свое помалкивала. И тут, как гром среди ясного неба, произошло такое, от чего у мисс Ифосс все перемешалось в голове.
Она была в гостях у друзей и вела необязательный разговор с пожилым мужчиной по имени Саммерфилд. Она знала его несколько лет, но всякий раз ив этот раз тоже - после взаимных приветствий разговор у них не клеился. А тут мисс Ифосс решила попытать удачи и после обычной продолжительной паузы без обиняков спросила:
– Как вы переносите свой возраст, мистер Саммерфилд? Я потому спрашиваю, что сама встала перед этой проблемой.
– Как переношу? Да вроде бы ничего. После смерти жены живу тихо, но особо не жалуюсь.
– Что нас одолевает - так это одиночество. Я убеждаюсь, что к нему надо относиться, как к зубной боли или вроде того, и искать лекарство.
– Это верно. Мне частенько бывает одиноко.
– Так вот: я сижу с малышами. Не думали о таком средстве? Вы не отмахивайтесь, что это не мужское занятие. Тут главное, чтобы человек был ответственный.
– Я никогда не задумывался об этом - ни вообще, ни конкретно. Хотя детей я люблю и всегда любил.
– Я стала заправской няней. Сейчас у меня только Датты, но хожу я к ним очень часто. И вечер пролетает незаметно. Полюбила телевизор...
– Я знаю Даттов, - сказал мистер Саммерфилд.
– Они с Рейберн-роуд? Такие крохотные поганки?
– Они действительно живут на Рейберн-роуд, и действительно они оба крохотные, только зря вы обзываете их поганками.
– Да я ничего плохого не имел в виду. Я давно знаю Датта. Ради красного словца, бывает, скажешь не подумав.
– Мистер Датт - интересный человек. Он занят на ответственной и страшно секретной работе.
– Датт? Рейберн-роуд, дом двадцать пять? Он бухгалтер-ревизор.
– Вы наверняка заблуждаетесь...
– Я не могу заблуждаться. Мы вместе работали. Он был у нас на побегушках.
– Тогда... выходит, я заблуждаюсь.
– Меня другое удивляет: вы говорите, что ходите присматривать за их малышом. По-моему, тут вы тоже заблуждаетесь.
– Ну, в этом-то я абсолютно уверена. Только по этой причине я и узнала их.
– Тем не менее я удивлен, поскольку у Даттов, мисс Ифосс - ив этом я абсолютно уверен, - детей нет.
Мисс Ифосс приходилось слышать, что со старостью люди начинают жить в воображаемом мире. Но не выдумала же она, в самом деле, этих Даттов - ведь и мистер Саммерфилд подтвердил их существование. Так, может, она ходила к ним по какому-нибудь другому делу? Может, переступив порог их дома, она тронулась рассудком и напрочь забыла, ради чего она сюда ходит? Может, ее использовали совсем в другом качестве? В таком качестве, которого она стыдилась, и потому придумала, убедив в этом даже самое себя, благовидный присмотр за малышом? Не стала ли она чем-то вроде прислуги у этих людей, терялась она в догадках, и теплая уютная комната, херес, шоколад, бренди только игра ее воображения?