Рассказы
Шрифт:
КАНТ /через силу/. Ей Богу… они меня с кем-то спутали…
ЯНУС. Канальи! Могли бы и — поаккуратней… Выпей глоточек еще — полегчает. Божья роса.
КАНТ /отпивает еще, морщится/. «Божья»?! Случайно, ваш Бог не приходится сыном… ослу? /Приподнимает голову./ Янус, где я? Что происходит?
ЯНУС. Так… Небольшая тусовка…
КАНТ /приподнимается на локтях/. Янус! /Тревожно./ Что со мной будет?
ЯНУС /смеется/. Тебе — «крышка»! Вон, погляди! /Указывает на висящую плиту./ А под крышечкой — гнездышко… новый ректорский «кабинетик»! /Как бы взрываясь./ Вечно интеллигенции
КАНТ. Готов… поменяться.
ЯНУС /показывает через плечо на ДИОНИСА/. Это он все придумал! Ты у него, как бельмо на глазу…
КАНТ А у тебя?
ЯНУС. У меня… — домик, детки… /Показывает ладонью./ мал мала меньше…
ДИОНИС. Янус, встань! Рядом с ним ты становишься бабой! /ЯНУС поднимается с колен./ Хочешь испортить мне праздник? /Выждав паузу, обращается к КАНТУ./ Кант, пробил час… и ты — у моих ног! /Вплотную приближается к носилкам./ Что теперь скажешь?
КАНТ. Скажу: «Дионис… чаще мой ноги»!
ДИОНИС /через него словно пропустили ток/. Встать! Поднять его! Живо! /Двое верзил в плащах подхватывают КАНТА подмышки. Другие — уносят со сцены носилки./ Ты, кажется, уже можешь стоять?
КАНТ /указывает кивком на верзил/. На двух костылях…
ДИОНИС. Не надо паясничать, Кант! Не твоя это роль! Всю жизнь ты дрожал над своим драгоценным здоровьем!
Среди людей в капюшонах — движение. Из толпы вырывается графиня КАЙЗЕРЛИНГ.
КАЙЗЕРЛИНГ. Пустите! Пропустите меня к нему! Господин Кант! Боже, Иммануил!
ДИОНИС. А, графиня… Рад видеть!
КАЙЗЕРЛИНГ. Что с ним, господин Дионис?
ДИОНИС /доверительно/. Видите ли, толпе нужны развлечения: зуботычины, поножовщина, шнапс… Она не прочь порезвиться и выказать удаль… пока не стреляют и все преимущества — на ее стороне! Для толпы это праздник. А бывшему гувернеру ваших малышек от этого сделалось дурно. /В толпу./ Эй, вы! Принесите профессору кресло!
ЯНУС. Кресло профессору!
Люди в капюшонах выносят на сцену кресло. Верзилы усаживают философа.
КАЙЗЕРЛИНГ /склонившись над КАНТОМ/. Иммануил! Боже мой! Что происходит?
КАНТ /тихо/. Похоже… что мы теряем рассудок…
ДИОНИС. Я скажу вам, графиня, что с ним… Его мучает совесть: Кант не терпел чужих мыслей… Но я — не в обиде. Мы только пытаемся перенять его опыт! /Обращаясь к толпе./ Слушайте все! Мы не будем стыдиться естественности! Пока вы сильнее — ни о чем не жалейте! И не раскаивайтесь! Взоры свои обратите к иным временам, когда содрогание плоти, крик ужаса, кровь были праздниками для бессмертных богов и поэтов, стоящих рядом с богами! Эй!
ТОЛПА /в такт с выкриками дружно поднимает сжатые кулаки/. Эй! Эй! Эй!
КАЙЗЕРЛИНГ. Господин Дионис! Это шутки с огнем, ибо люди — слабы и готовы поверить!
ДИОНИС. Коль слабы — повинуйтесь! И отбросим фантазии! У кого повелительная наружность, кто способен приказывать, кто господин от природы, тот не должен искать оправданий! Эй!
ТОЛПА /cнова в такт с выкриками поднимаются сжатые кулаки/. Эй! Эй! Эй!
КАЙЗЕРЛИНГ. Господин Дионис…
ДИОНИС. Графиня, не омрачайте нам праздника!
КАЙЗЕРЛИНГ. Нет… здесь
ДИОНИС /озираясь/. И верно… тут — мрачновато. /Кричит./ Янус, огня! И всю кипу — сюда!
ЯНУС /в толпу/. Тащи сюда книжки! /Быстро разводит костер. Верзилы приносят и сваливают у костра кипу книг./ Посмотрим, на сколько прибавится света… от мудростей Канта! /Хохочет./
В сгустившейся тьме танцуют зловещие отблески пламени.
ДИОНИС /неожиданно/. Янус, это попахивает инквизицией… Мы не погромщики! И вообще, у меня аллергия… к подгоревшим премудростям!
ЯНУС. А мне так… без разницы.
ДИОНИС /поднимает одну из книг, читает название/. «Всеобщая естественная история и теория неба». Автора нет… Некий анонимщик оклеветал здесь Вселенную, утверждая, будто бы небо имеет историю… Но нам-то известно, кто он!
КАЙЗЕРЛИНГ /ДИОНИСУ/. Вы не согласны с работой? Какие у вас аргументы?
ДИОНИС. Главный мой аргумент — в том, что я ее не читал! Пусть лучше судят о ней обитатели Прегеля — караси да лещи. /Бросает книгу через балюстраду./ КАЙЗЕРЛИНГ. Боже мой, господин Дионис, что вы делаете?!
КАНТ. Я объясню… Когда все, что он не читал будет скормлено рыбам… он сможет сказать, что прочел все на свете.
ДИОНИС. /Поднимает вторую книгу./ А это уже «О Вселенной во всей ее бесконечности в пространстве и времени». Каким образом смертный, даже если он Кант, может все это знать!?
КАЙЗЕРЛИНГ. Об этом сказано в книге.
ДИОНИС. Графиня, кто может позволить себе тратить время на чтение, когда вокруг — умирают от голода! /Вторая книга отправляется следом за первой./ КАНТ. И снова он прав: когда господин Дионис «умирает от голода», он заходит в трактир и берет отбивную: знаниями, как известно, живот не набьешь.
ДИОНИС /поднимает сразу несколько книг/. А это… /Читает./ «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика способности суждений»… — Критика! Критика! Критика! /Все три книги одна за другой летят в Прегель./ ЯНУС. Докатились: разум критикует разум! Рыба со смеху сдохнет!
КАЙЗЕРЛИНГ. Там сказано, что и у Разума существуют причины себя контролировать…
ДИОНИС. И какие, к примеру?
КАНТ. «К примеру»… ты ведь себя считаешь разумным!
ДИОНИС. Вот как!? /Пауза./ Ладно… /Великодушно./ Прощаю… Скажу тебе вот что: для всей этой тучи базарных мух /Показывает на толпу./ нет разницы между умениями высказываться и мыслить. Чистая истина просвистит мимо них, не задев. Но зато погляди, как они отнесутся к моим ЗАКЛИНАНИЯМ! /Обращаясь к толпе./ Друзья! Человек стал рабом головного мозга — это несправедливо! Разум должен быть водворен на место, чтобы служить исключительно для поддержания жизни! /Верзилы, охраняющие КАНТА, вытягиваются, задрав подбородки./ Так пусть посетит вас великое озарение, и культ мозга утонет в звенящем наплыве жизни, а на трон дня поднимутся новые идолы: страсть, исступление, сила и мужское величие! Пусть жизнь проявит себя в ослепительном блеске власти, в хмельном возбуждении удовольствий! Пусть забудется страх и проявится твердая воля! Эй!