Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Для нашего брата этот окоп — настоящая гауптвахта. Сиди, жди у моря погоды.
— Дура! — неожиданно проговорил Серов и отвернулся. — Зарапортовался совсем.
— Что-о? — недоуменно переспросил Вепрев, скосив взгляд на товарища.
— Я сказал, что ты дура. Эх… Голова у тебя громадная, а в ней мозгов, как у цыпленка.
От неожиданности Вепрев растерялся.
— Ты что же… — в бешенстве произнес он, — издеваешься над Митькой? Как это понимать?
— Как хочешь, так и понимай, а ты — дура калиновая! По-твоему — вставай, поперли… ты чего требуешь? А я отвечу: натуральной крови своих людей! Нечего сказать… герой!
— И ты называешься другом! — задыхался Вепрев, испытывая одновременно чувство вражды и обиды. Но Серов молчал, думая о том доверии и дружбе, которые связывали его и Вепрева и которые они всегда старались скрыть под напускной грубостью.
— Ты будешь отвечать мне? — домогался Вепрев.
Голос его дрожал. Поняв, что Серов нарочно отмалчивается, Вепрев насупился и отвернулся в сторону.
В это время гитлеровцы подняли пехоту. Вепрев высунулся из окопа и дал три-четыре короткие очереди из автомата.
— Невозможно доплюнуть из наших игрушек, — раздраженно проворчал он, опускаясь на дно окопа.
— Потерпи, подлезут поближе, — сказал Серов.
— А что нам остается делать? — подхватил Вепрев. — Наша такая участь: мы в чужой хате: «Ходите осторожнее, пожалуйста, не скрипите половицами». Ясно тебе?
— Нет, не ясно, — отозвался Серов.
— Не ясно?! — Вепрев задумался. — Да ведь мы же артиллеристы! Какой для нас подвиг, допустим, с этой пехотой?!
— Ты погляди, погляди, как режет наша пехота! — зашептал Серов. — Бегут фрицы, а их из пулемета! Эх, поделом вам, гады! А… валятся!
Вепрев наблюдал с минуту и опять опустился на дно окопа.
— Бегут они правильно. Не люблю кривляться. Лег на боевой курс, полный вперед! Меньше пуль нахватаешь.
— О! — воскликнул Серов. — Уже прижали их е земле! Сейчас дадут задний ход — смотри!
— Ну, скажи ты мне, — не слушая друга, продолжал взволнованно Вепрев, — разве мы в своей гавани бросили якорь?
— Сиди! — не выдержав, вскрикнул Серов. — Хочешь подвигов? Будет эта возможность. С пользой для дела и здесь можно собой пожертвовать. А пока жди, подвернется случай… До Каспия далеко, а ты рвешься! Не понимаю, чего ты от меня хочешь?
— От тебя? Слово «хочу» я не сказал. В моем положении я не должен «хотеть»! не предусмотрено полевым уставом.
Неожиданно в окоп свесилась русая голова Рождественского.
— Привет черноморцам! Воюем?
Вепрев сел на корточки, его голова выдвинулась над окопом.
— Всунули нам ремесло кротов, — уныло начал он сразу, — воюем, нечего сказать!
Опытным глазом Рождественский окинул окоп.
— Друзья, окоп у вас дрянь! — прервал он Вепрева. — Вы же тут не на даче. Сделали длинный, как шпала, а глубина в полметра. Так нельзя ожидать танки противника. Придется вам сейчас же углубить свою крепость.
Вепрев многозначительно сощурил глаза:
— Полюбопытствовать разрешите?
— Да, пожалуйста.
— А вы что, собственно, за начальство будете?
— Я комиссар батальона. К сожалению, не располагаю временем, чтобы поговорить с вами. Но мы еще встретимся. Счастливо оставаться, друзья. — Он отполз на два-три метра и вдруг возвратился. — Морячки, скажите-ка мне, обед вы получали сегодня?
— Один тут ползал с термосом, — ответил Серов. — Ну, и к нам подрулил. Накормили сытно, спасибо.
— А боеприпасами как обеспечены?
— В первой роте дали по норме.
— Не забудьте углубить окоп, — и Рождественский уполз, шурша в траве.
Как только шорох затих, Вепрев, улыбнувшись с лукавинкой, спросил у Серова:
— Как думаешь, друг мой Сеня, насчет окопа?
— Приказано, Митя! А боевой приказ — дело, окропленное святой водичкой, — сказал Серов, доставая шанцевый инструмент, которым снабдил их предусмотрительный Холод. — А ну, отвали-ка в угол, начинаю копать.
— Эх, друг мой Сеня, мочалка ты, а не моряк. Из тебя любой пехотинец может скручивать трос.
Вепрев ворчал уже без горячности, усталым и тусклым голосом. Но Серов не отзывался; поплевал сначала на одну, потом на другую ладонь и принялся за работу. Вепрев не выдержал:
— Давай и я свою лепту внесу. — Серов молча передал лопату. — Буду наворачивать, этак метра на два. Зимовать собираемся. Только из чего б это крышу устроить?
— Зимовать не придется, а танки встречать окоп наш неподходящий в данном состоянии, — ответил Серов, закуривая и посмеиваясь. — Работенка для меня — дело привычное. А ты что, мозолей боишься?
Вепрев ничего не ответил: мозоли на руках — явление привычное в его трудовом прошлом. Он поэтому насмешку Серова пропустил мимо ушей. Ведь где-то и когда-то, — это было до службы на корабле, — он рубил лес, строил в тайге проезжие дороги, потом работал у пилорамы на лесозаводе, пока не попал грузчиком на пристань, откуда и был призван во флот. Служба на боевом корабле ему понравилась, и артиллерист из него стал неплохой. Однако в силу ряда личных несчастий, исковеркавших его жизнь, с самого детства он рос в отрыве от коллектива. Включиться в коллектив, доверчиво принять складывающиеся в данном коллективе определенные порядки для Вепрева означало ограничить свободу своих мыслей. Это обязывало бы его отказаться от уже сложившихся привычек и причуд.