Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Рановато еще, — так же шутливо возразил Рождественский.
— Четыре атаки отбили, не удивляюсь, — это дело случая.
— Пожалуй, Андрей Иванович, кто думает об этом, того подцепят скорей.
— Ну-ну, — с деланной строгостью проворчал Симонов. Он неторопливо насыпал в закрутку табак, закурил. — Впереди скопление вражеской пехоты, — доносит разведка. Ожидают, поди, нашей контратаки…
— Не знаю, чего они ждут… — ответил Рождественский. — А намерения нашего командования?
Тонкая шея Петелина вытянулась. Он повернулся к Симонову, насторожился. Но было достаточно беглого взгляда комбата, и Петелин потупился, отодвигаясь в угол.
— Принято решение, — спокойно сказал Симонов, затягиваясь табачным дымом. — Сегодня корпус переходит в наступление.
— Сегодня?! — почти выкрикнул Петелин.
— Выслушайте до конца, товарищ гвардии лейтенант, — заметил Симонов, доставая из планшетки карту. — Намечается главный удар на участке станции Терек. Но враг укрепился, одну из наших дивизий прижал к земле. А корпусное командование требует сегодня же взять эту станцию. Начало выполнения данной задачи поручено вашему батальону.
— Нашему? — с удивлением произнес Бугаев — Мы же в пяти-шести километрах правее железной дороги!
— Это начало мы пройдем первой и второй ротами, — продолжал Симонов. — Задача такова: выдернуть врага из окопов. Как думаете, лейтенант, сумеем немцев поднять?
— Сумеем, товарищ гвардии майор, — не задумываясь, ответил Петелин. — Я делаю вывод из своих наблюдений: оборона у них еще рыхлая.
— Я не рассчитываю, чтобы противник принял штыковой бой, но мы должны быть готовы и к этому, — заметил Рождественский. — А наше точное время, командир?
— Восемнадцать ноль-ноль. За полчаса легкая артподготовка. В прорыв пойдет первая группа наших танков.
— И танки?
— Да.
Рождественский приподнялся, выглядывая за насыпь. Вблизи черно зияла глубокая воронка. В задымленной земле торчал оперением кверху бомбовой стабилизатор. Вся степь, лежавшая перед затуманенным взором, была истерзана и размята гусеницами танков. «Где-то здесь, впереди, на хуторе, может быть, где-нибудь там, за солончаковыми сопками, жмутся в эти минуты друг к другу мои ребятишки, прячутся, ищут укрытия», — думал он, чувствуя, как больно сжимается сердце.
— Комиссар хотел спросить о чем-то? — негромко проговорил Симонов, пристраиваясь рядом.
— Да, хотел. Надо предвидеть возможную контратаку, — сказал Рождественский. — У нас идут две роты, и у них два командира. Нужно возглавить на обе роты одним человеком.
— Согласен. Но кем?
— Никто не знает лучше меня этих мест.
— Ты ищешь опасности?
— Я пойду впереди для того, чтобы жить! Я хочу, чтобы люди, вверенные нам, тоже жили, возразил Рождественский. — Ты сам говорил: «Главное — это стремительность». И верно. Я эту стремительность обеспечу.
Помолчав, Симонов сказал:
— Однако не суйся хотя бы в самую штыковую… Я с третьей ротой следом пойду. Достигнете опытного участка, закрепляйтесь. Дальше не лезьте. На завтра отложено. Имеются сведения, что в садах расположены основные резервы врага.
XIII
В окопе краснофлотцев Вепрев говорил комиссару:
— Да, шли мы по этой степи… Долго шли. Травишкой она покрыта, но редковато. Песок! Дрянь земля. А сейчас вся она, дорогуша, как слоенный пирог, эсэсами начинена!
В голосе Вепрева Рождественский уловил нотки безразличия. Это злило его.
— Из чего же состоит эта начинка? — спросил он.
— Из чего? — по лицу Вепрева скользнула хмурая тень, но сейчас же оно снова приобрело ироническое выражение. — Серые коробки, чугун! Из чего? Громыхало звучно, но мы особо не любопытствовали. Ногами работали. Такая у нас дорожка выдалась. Странствуем, суходолы кругом, пустыня… И горько на душе, и обидно, будто самое дорогое, вот это понятие: я краснофлотец! — оба мы утеряли…
— Надеюсь, в суходолах вы расширили понятие: я гражданин Советского Союза, — заметил Рождественский.
— А разве у вас в этом имелось сомнение? — даже отшатнувшись, спросил Вепрев, задетый его намеком.
Для долгой беседы у Рождественского не было времени. Он ушел раздосадованный. В одном из окопов он увидел незнакомого ему старшего лейтенанта. Это был молодой, красивый артиллерист с широкими плечами, плотно обтянутый френчем. Он только взглядом обменялся приветствием с Рождественским, продолжая молча прилаживать стереотрубу.
— Готовитесь? — спросил Рождественский.
— Да, готовимся, — сухо и чуть приглушенно ответил артиллерист.
— Я могу вам помочь.
— Чем же? — усмехнулся старший лейтенант.
— На расстоянии двух километров по фронту пришлось побывать в окопах. Наши ведут наблюдение за противником.
Артиллерист повел глазами и снова принялся за свое дело. Не глядя на Рождественского, он сказал:
— Для наблюдения надобно иметь опыт. Спуститесь в окоп, товарищ капитан, я кое-что покажу вам. — Помолчав, старший лейтенант продолжал: — Вот я корректирую огонь артобработки переднего края противника. Наша задача — подавить огневые точки врага. Верно? Но прежде нужно их разыскать! Посмотрите! — показал он вперед. — За кустиком замаскировался немецкий пулемет. А как он себя обнаружил? Пулеметчик не догадывается, что за ним наблюдают, дал очередь, поднял легкую сероватую пыль. Отстрелялся, осталась струйка белого дыма. Совсем недалеко второй пулемет, хотя улики и не совсем точны. Вон туда взгляните, за бугорок. К пулемету ходят, вероятно, подносчики патронов. Они пробираются полусогнувшись. Ящики их тянут к земле. Вот мы, артиллеристы, и составляем карту. Перед артобработкой нам надо определить направление на стороны горизонта — юг, север, восток, запад: узнать, кто нас окружает, название местных предметов, насколько эти предметы удалены от нас, в каком направлении лежит каждый из них. Во всем этом наш верный друг — карта.
— Карта, дорогой мой, отмечает только крупные предметы, — заметил Рождественский. — Одной карты недостаточно. Глаз! Нужно все видеть. Вот и я покажу вам: смотрите, во-он какой-то странный желтый куст! Он не колышется под ветром, омертвевший какой-то. А за кустом желтеет земля. Мы там давно приметили блеск стекла.
— И что же там, по-вашему? — с настороженным любопытством спросил старший лейтенант. — Пулемет?
— Нет, пулеметчик не вооружен биноклем.