Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Мы не ожидали вам, товарищ майор, — несвязно пробормотал Пантелеев. — Жутко, честное слово. От скуки жутко.
— Редкое счастье выпало командиру батальона — лицезреть взводного в его будничном занятии. А вот окопчик мелковатый отрыли!
Навалясь грудью на край окопа, майор долго и внимательно изучал ближние подступы, вслушиваясь в нарастающий грохот на левом фланге. «Значит, наши прорвались и у станции Терек, — подумал Симонов. — Что-то немцы не лезут здесь, жидковато у них что ли?».
К
— Разрешите, товарищ гвардии майор, я прикажу бойцам углубить окоп?
Симонов хотел как следует обругать беспечного командира, но вдруг увидел белеющие в небе на разной высоте разрывы зенитных снарядов. Группа «Юнкерсов» с угрожающим ревом прорывалась в наш тыл справа, другая — низко пикировала над степью у станции Терек, стремясь остановить наступающих гвардейцев, прижать их к земле.
— С тыла танки! — крикнул кто-то из соседнего окопа.
Симонов чуть было не произнес: «Еще этого мне не хватало!».
— Откуда? — спросил он сдержанно.
На склоне бугра он увидел вспышки разрывов мелкокалиберных снарядов и бешено вертящиеся отшлифованные траки гусениц немецких танков. Быстро он взглянул на Пантелеева. Подтолкнув его под локоть, взглядом спросил: «Ну, как?». — Вместо ответа младший лейтенант только блеснул глазами.
— Спокойно! — сказал Симонов. — Правее, выдавшись вперед, идет командирская машина. Чердашвили, прилаживайте свое ружье к этому танку.
— По переднему? — боец взбил пилотку повыше. — Есть по переднему!
Симонов посмотрел на ладную спину грузина, на его шею, покрытую черными завитками волос, и, ласково дотронувшись рукой до плеча солдата, сказал негромко:
— Бить надо наверняка, сынок!
— Идут на нас! — прошептал Пантелеев. Он высунулся повыше груди, зычно крикнул: — Приготовить гранаты!
Симонов увидел, как там, где вихрилось облако сероватой пыли, обозначились черные клубы разрывов.
Артиллерия вела по танкам огонь с близкого расстояния. Были одновременно слышны и выстрелы, и свист снарядов. «Неужели к группе Рождественского подоспела батарея? — подумал майор. — Эх! Гребень бугра мешает! Не так, не так! Надо стрелять, чтобы снаряды едва-едва перелетали верхушку сопки! Ага! Вот теперь так!».
— Один уже горит! — с удовлетворением сказал Симонов.
…Основная масса легких вражеских танков стремительно приближалась к линии обороны, с ходу ведя беспрерывный огонь. Над окопами забесновался воздух, заполыхало пламя.
Медленно опуская руку на плечо Чердашвили, Симонов обронил сквозь стиснутые зубы:
— Время!
Раздался звонкий выстрел. Еще секунду спустя Симонов увидел, как по броне серой машины поползли голубоватые барашки огня. Но танк с нарастающим ревом и грохотом приближался к окопу. Надо было обладать очень здоровыми
Симонов понимал, что людей совершенно лишенных чувства страха, не существует. Он и сам ощутил, как замирает и холодеет сердце. Медленно, взвешивая каждое слово, сказал:
— Надо… Остановите гранатой!
— Пропустить, пропустить придется, — торопливо прошептал Пантелеев. — Как окоп перескочит, тогда сразу гранату под гусеницу.
Он не учел, что над мелким окопом танк может произвести разворот.
— Тьфу ты, леший! — выругался Симонов, сверкая белизной белков. — Ложитесь! — зло прикрикнул он на Пантелеева и вырвал из его руки противотанковую гранату. — Приказываю!
В эту минуту мозг его работал особенно быстро и точно. «Всякий может струхнуть, — мелькнула мысль, — но одни это скрыть умеют, а Пантелеев теряет голову от страха, не может, не способен мобилизовать себя!».
Серая громада танка была уже шагах в двенадцати. Легким, плавным взмахом руки Симонов швырнул гранату, оседая на дно окопа. По земле проскользнула слабая дрожь.
Взрыв был услышан позже. Грозный грохот и лязг гусениц замер, только откуда-то издалека все еще доносился сдавленный гул моторов и взрыва гранат.
— Теперь будем выколачивать их, голубчиков, из танка, — сказал Симонов, засмеявшись.
XIV
В двухстах метрах от траншеи еще недавно виднелись кусты, чуть колеблемые ветром. Теперь впереди все исчезло во мраке осенней ночи. Траектории трассирующих пулеметных очередей, посылаемых с обеих сторон, скрещивались, зарывались в низких облаках и меркли. Глухое постукивание станковых пулеметов вновь повторилось. Изредка взрывались мины, тогда испуганно отзывалось эхо, тьма пронизывалась короткими колючими взблесками. Иногда все затихало вокруг. Безмолвие сжимало сердце, разбегались мысли. Тысячи людей, притаившихся в траншеях, прижавшись к сырой земле, с напряжением ждали вражеской атаки. Вряд ли кто-либо спал в этот час.
— Слышь-ка, а? — баском говорил пулеметчик Чухонин за поворотом в траншее. — Немцу, знать, веселей становится, ежели он пошвыряет железом?
В траншее раздался легкий смех. Донесся шорох одежды, тихое покашливание в темноте.
— Надо же ему раскидать мину, — серьезно ответил Женя Холод. — А то как же! Вот и лупит по чем зря. А все в свет божий!
— Оно, конечно, так, — согласился Чухонин. — Рассуди-ка: завтра опять погоним — не будут же они средства такие оставлять нашему брату. Только напрасно все это делается.