Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Товарищ майор, это вы?
Симонов узнал лейтенанта Мельникова.
— Что здесь? — он запыхался от бега. — Что произошло, Мельников? В расположении какой это роты? Черт возьми! Ну, что вы, лейтенант, точно мочалку жуете?
— Товарищ майор, вражеская автоколонна слишком близко расположилась. Понимаете, тут наша первая рота как раз…
— Дальше?
Мельников мялся, переступая с ноги на ногу. И вдруг отчетливо доложил:
— Атака произошла так неожиданно, что немцы не успели даже опомниться.
— Опять этот Петелин, чубатый
— Товарищ майор, — не выдержал Мельников. — Явный успех! Автомашины сгорели, гитлеровцев к ногтю! А у нас никаких потерь! Петелин с Бугаевым отлично провели эту операцию.
Наклонив голову, Симонов уставился на лейтенанта.
— Командование не интересуется частным успехом, — резко сказал он. — Благодаря этому «успеху» они обнаружили наше прибытие. А корпус не успел занять выгодную оборону, как это положено. Выполняйте приказание, Мельников!
Рождественский предусмотрительно посоветовал:
— Давайте уж после поговорим с Петелиным, командир. А вы расскажите, Мельников, как это могло произойти?
Мельников стоял молча, опустив руки. После длительной паузы, глядя в упор на лейтенанта, Симонов спросил:
— Что же ты, Мельников, не слышишь?
С той минуты, как в отсутствии командира и комиссара Мельников сказал Петелину по телефону: «Действуйте сообразно обстановке!», он взял на себя всю полноту ответственности за их действия. Мог ли он предполагать, что эти действия не будут оправданы?
Чувствуя, как поднимается в нем озлобление на Петелина, лейтенант процедил сквозь зубы:
— Да, товарищ майор, я виноват. Петелин пристал, бормочет по телефону: «Матросы из окружения вышли, рассказывают, что немцы совсем близко и чувствуют себя здесь, как дома. В другой раз может не представиться такого случая!» Ну, я ответил: «Действуй…» Случай, действительно, был подходящий! Разгромлена автоколонна.
— Та-ак! — протянул Симонов. — Неважное у вас начало, Мельников. — И тяжело думая о чем-то, майор отошел в сторону. Когда к нему подошел комиссар, Симонов сказал негромко:
— Неизбежна, комиссар, бо-ольшая нам с тобой неприятность.
IX
Магура не в первый раз ожидала начала боя, — это было очень часто и под Москвой, и под Тулой, и в других местах, — но никогда еще ее не охватывало такое нетерпение, никогда она не была в таком возбуждении, как в это тревожное утро. Там, в районе Тулы, сильнее чувствовалась близость тыла, прибывали свежие воинские части, больных и раненых в госпитали отправляли по железной дороге. Здесь же, как ей казалось, был близок конец советской земли. И она испытывала такое чувство, словно теперь наступил тот великий час, когда непременно должен решиться вопрос: победа или поражение!
Готовясь к приему раненых, Тамара Сергеевна внимательнее, чем обычно, приглядывалась к своим санитарам, — не проявляют ли они страха, неуверенности. Сама проверяла содержимое санитарных сумок, приказывала переложить все так, чтобы при перевязке быстро и без суеты находить нужные средства первой помощи. Затем она решила идти на КП батальона, чтобы лично уведомить по телефону каждую роту о расположении батальонного медсанпункта.
— А уж лучше бы я пошел, — предложил военфельдшер Вася Шапкин, — вам лучше бы здесь… Я же мужчина!
— Мужчина! — насмешливо повторила Тамара Сергеевна, и Шапкин понял, что в его словах ей послышалось что-то обидное. — Ведь вы, мужчина, выстрела еще не слышали! Впрочем, сказать откровенно, я второй год уже служу и почти все время на фронте, но такой же чудачкой осталась, будто впервые это мне: не могу спокойно ожидать начала… — Взглянув в подслеповатые, постоянно смеющиеся глаза Шапкина, она приказала: — Проверьте носилки. Если найдутся ненадежные, свяжите ремнями.
И она пошла золотисто-буроватой степью, утопая в стелющейся траве. В глубоком небе ветром выметало последние обрывки сероватых туч. Уже сейчас чувствовалось наступление дневной жары.
На КП она застала Симонова у телефона. Не ее просьбу о разрешении позвонить в роты он только кивнул на связиста, продолжая разговор с Рождественским.
— У наших накопилась потребность действовать, — сказал он, — а противник воздух обнюхивает.
— Долго принюхиваться они не будут, Андрей Иванович, — откликнулся Рождественский. Он энергично писал в блокноте. — Свою технику да пехоту приволокли они сюда не для того, чтобы повернуть обратно!
Разговаривая по телефону, Магура заметила, что Симонов строже обычного поглядывает на нее из-под насупленных бровей. «У него сегодня недобрый взгляд», — подумалось ей.
— А вы, Тамара Сергеевна, не волнуетесь? — вдруг спросил он, и в его прищуренных глазах она заметила насмешливый огонек.
— Я думаю, что перед боем никто не остается равнодушным, — сказала она. — Если угодно, назовите это волнением.
— Правильный ответ, Тамара Сергеевна, — поддержал Рождественский, уважающий врача. Ему нравилось, как Магура отражала насмешки Симонова.
Магура часто встречалась с Симоновым, ей было приятно видеть его смуглое, всегда спокойное лицо. Он иногда подшучивал над ней, но относительно дружелюбно, с ним было хорошо и спокойно. Она скучала, когда по целым дням не видела комбата. Но почему ей было скучно без него, — об этом она себя не спрашивала.
Она окончила телефонные переговоры и стояла в окопе, одной рукой придерживая брезентовую сумку с красным крестом, а пальцами другой барабаня по пряжке широкого офицерского ремня. Магура была в новенькой гимнастерке цвета хаки и в такой же короткой юбке, серые бумажные чулки плотно обтягивали ее стройные ноги, обутые в хромовые сапоги с коротенькими голенищами. К ее загорелому продолговатому лицу с прямым носом очень подходил синий берет с маленькой пятиконечной звездой. Из-под берета на крепкие ее плечи тяжело обвисал туго стянутый узел темных волос.