Рассвет пламенеет
Шрифт:
— У вас не вышло, а вот у минометчиков… одна-две гранаты в их кружок, и нет людей. Никаких постов в кромешную тьму — такая беспечность!
Несколько минут спустя Симонов уже был в своем штабе. В землянке горела карбидовая светилка. Сидя в углу, Мельников разговаривал по телефону с ротами, потихоньку дул в трубку, что-то записывал в полевую книжку. Иногда он искоса поглядывал на Симонова. Тот, хмуря брови, проговорил устало:
— Жалко каждого человека, Мельников. Готовим наступление, — а что будем брать? Какую-то высоту! Приходится отнимать у врага по маленькому клочку этой необъятной степи. И кровью платить за свою собственную землю!
После ухода Рождественского в тыл к противнику Симонов все чаще беседовал со старшим адъютантом. Мельников отмечал, что комбат становится более разговорчивым.
— Война без потерь не бывает, — глуховато ответил Мельников. — Старая это история.
— Истина!.. Она не успокаивает, Мельников.
Симонов выпрямился, отталкивая складной табурет с парусиновым сиденьем.
— Комдив обещал во сколько к нам? — спросил он, вытирая платком вспотевший лоб.
— В двадцать четыре ноль-ноль.
— И Петелина все нет…
— Я здесь, товарищ гвардии майор! — послышался голос Петелина.
В узком проходе, прислонясь плечом к сыпучей стенке, с автоматом на груди стоял Петелин. Он еще не знал о предстоящем штурме безыменной высоты и не мог иначе объяснить причины этого ночного вызова, как только желанием комбата еще раз прочитать ему лекцию на тему: «Современная война и роль командира в этой войне». Шагнув вперед, он вскинул к виску сжатый кулак, разогнув пальцы на уровне лба.
— По вашему приказанию лейтенант Петелин явился!
Склонившись к узкому проходу траншеи, Симонов позвал связного.
— Слушай, Пересыпкин, нам бы грамм по стою организуешь?
— Есть грамм по сто!
Выпили молча. Заметив пытливый взгляд Петелина, Симонов спросил:
— Вы что-то говорили Бугаеву о безыменной высоте. Она же не исследована?!
Досадуя, Петелин подумал: «Манера у человека!.. Всегда начинает с окольного обхода. Догадайся, к чему он клонит».
— Товарищ гвардии майор, высота исследована, насколько были возможности.
— Когда же успели во всем разобраться?
Петелин еще не угадывал, что таилось за этим вопросом комбата, и, предполагая, что наступление назначено на завтра, думал о всех выгодах положения противника. Сдерживая себя, он сказал:
— Было светло, вы же были у нас. Противник сидит на вершине, а мы, ну как оловянные солдатики. Высоту надо захватить сегодня. Любой ценой.
— Любой ценой? Ну, нет. Это меня не устраивает, — Симонов тяжело перевел дыхание и продолжал с укором: — И как поворачивается язык? Вы что, растили этих хороших парней? Вам их доверили для победы над врагом, а вы торопитесь бросить людей под огонь. Нет, так не пойдет!
— Разрешите?
Симонов не ответил. В глубоком раздумье он склонил на грудь голову, глядя перед собой в землю.
Мельникову казалось, вот сейчас он произнесет: «А я поверил. Решили было использовать темную ночку». Но Симонов с напряжением думал о чем-то. Мельников осмелился положить конец тягостному молчанию:
— Товарищ лейтенант, командира батальона интересуют ваши конкретные предложения, как овладеть высотой 113.
— Я же говорю, моя рота, как на сцене, а противник будто в зрительном зале.
— Конкретней?
Рубанув кулаком по воздуху, Петелин сказал:
— Втихую, пластунами до верха. Ночка поможет! Разрешите?
Симонов любил задор, любил и Петелина за то, что тот продолжал жить неустанной мыслью о борьбе с врагом и о движении вперед. Скрывая улыбку, он ответил:
— Безымянную высоту накроем сегодня ночью. Но зачем же любой ценой? Главное — стремительность. Нагрянем скрытно, внезапно, без горлопанства! Наше присутствие на высоте должно произвести на противника впечатление полного разгрома. Но дальше высоты не идти. Ночь, увлекаться нельзя.
— Ясно, товарищ гвардии майор! — звонко ответил повеселевший Петелин. — Жизни своей не пожалею.
Симонов неодобрительно поглядел на него:
— И свою жизнь надо беречь.
Он приоткрыл край брезентового потолка, вгляделся в сторону сопок. Там, в темной дали, теплилась и медленно тлела бледная зорька. Разрывая тишину, над головами прошелестел вражеский снаряд, ухнул в ночи, как филин. Отвернувшись, Симонов продолжал:
— Враг не может не оценить безымянную высоту. Захватим ее — придется выдерживать отчаянную контратаку противника.
Однако Петелин уже рассеянно слушал его. Он был всецело поглощен мыслью о предстоящем бое. Словно подстегивало его что-то: скорей бы в роту.
Наконец Петелин вышел из командирской землянки. Крупными хрусталиками сыпался дождь. Свежесть ночи охлаждала разгоряченное лицо. Над степью шумел ветер, разгоняя облака и делая небо пегим. Под ногами шуршали корявые кустики, сбрасывая осенний мертвый лист. За расположением третьей и второй рот рвались мины, и гулкий гром их перекатывался с правого фланга на левый. Станковые пулеметы, захлебываясь, отсчитывали секунды. В сторону первого батальона, во тьму с высоты струились цветные ручейки трассирующих пуль.
Не заходя к себе на КП, Петелин пошел к левому флангу. Вблизи он расслышал сдержанный сторожкий хруст. Кто-то крался за ним, приминая хлопковые стебли, шелестя намокшей одеждой. Петелин резко присел, всматриваясь в черную пустоту, ловя загадочный шорох.
— Это я, товарищ лейтенант, — донесся тихий голос замполита Филимонова. — Иду, вижу — человек двигается. Думаю: кто же это здесь?
— Хотел было очередь дать, — отозвался Петелин. — А ты, собственно, куда шагаешь?