Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Я не хочу вас, оставьте! — стонал раненый, отмахиваясь от Шапкина, подбежавшего, чтобы помочь санитару Лопатину поставить на землю окопные носилки. — Пусть посмотрит товарищ докторша… Она-то мне скажет…
Вымыв руки и вытянув их вперед, Магура командовала:
— Халат!
Когда ее одевали, она нарочно не глядела на раненого, делала вид, что ее не волнует его стон, что она совершенно спокойна.
— Шапкин, переложить на полевые… санитарные!
— Есть на полевые санитарные!
— Ранение?
— Пониже бедра, — доложил санитар Лопатин.
— Кровотечение?
— Все еще сильное.
— Выходное отверстие?
— Не обнаружено!
— Разбинтовать!
Подойдя ближе взглянув на перевязку, она тихо сказала:
— Ущемили кожу. Почему палец не положили на месте закручивания жгута?
Лопатин молчал, виновато моргая усталыми глазами.
— А это что за тампон? — увидев на ране сомнительной чистоты тряпицу, вскрикнула Магура. — Я вчера дала вам вату и стерильный бинт! Вы перевязывали, Лопатин?
— Он, товарищ доктор, он, — за перепуганного санитара ответил раненый.
Как только чуть приподняли накладку, Магула отметила: «Так, не венозное, а капиллярное, не паренхиматозное…».
— Шапкин, вы понимаете?..
— Неужели артериальное ранение? — с дрожью в голосе проговорил Лопатин.
— Жгут! — приказала она и в тот же миг двумя пальцами прижала повыше рану над бедровой артерией в паховом сгибе. — Я вам не прощу, Лопатин, если… — она пропустила слова «занесли инфекцию». — Вы позабыли правила антисептики!
У Шапкина было все наготове: и марлевая подкладка, и свитый полотняный жгут.
— Закручивайте. Так, еще… Ну!
Продолжая придавливать артерию, Магура смотрела на ногу пониже раны. Вдруг цвет кожи стал восковым, и Магура почувствовала, что кровь больше не пульсирует.
— Немного ослабить! Что же вы, Шапкин, не знаете, что ли, что слишком тугое перетягивание может привести к параличу конечности?
— Доктор, я не хочу… Товарищ доктор, ногу мне?! — умоляюще проговорил раненый.
— Все идет хорошо. Шапкин — йод, накладку, бинт.
— Есть!
И только после того, как раненый был перевязан и лежал, плотно сжав зубы, словно боялся приоткрыть рот, чтобы не вскрикнуть, Магура разогнула спину. На ее раскрасневшемся, потном и утомленном лице появилась радостная улыбка.
— Шапкин, мы еще одну жизнь спасли. Торжествуйте!
Под вечер Симонов вернулся на командный пункт батальона. К нему подошел человек в гражданской одежде. Он держался с такой уверенностью, что Симонов невольно им заинтересовался.
Это был парень невысокого роста, кряжистый, круглолицый, давно не стриженный и не бритый. Он глядел уверенно, улыбаясь открыто и смело. Светлые глаза его показались знакомыми Симонову. По выправке этого человека он сразу признал солдата.
— Разрешите, товарищ гвардии майор? — обратился парень, вскинув к картузу ладонь.
— Да. В чем дело? — с любопытством спросил Симонов.
— Рядовой Рычков прибыл для дальнейшего продолжения службы.
— Рычков?! — изумленно переспросил Симонов. — Ты Рычков? Разведчик, что с комиссаром?..
— Я, товарищ гвардии майор, — смутившись, подтвердил Рычков. — Прибыл вот…
— А где же комиссар? Ну, здравствуй, Рычков! Почему же один?
Поняв беспокойство Симонова, Рычков заявил:
— У нас все в порядке. А комиссар в штабе дивизии.
— А Кудрявцева?
— Ее оставили там, — кивнув головой к фронту, сказал Рычков. — И радист с нею, двое их осталось. А мы вернулись.
— Пересыпкин, водки, закуски!
— Есть — водки, — откликнулся связной. Он выглянул из окопа, узнав Рычкова, проговорил: — Ух, мало тут, — и метнулся в окоп, крикнув: — Сейчас будет генеральская!
Подступив ближе, Симонов спросил:
— Н-ну? Как же он, комиссар наш?
— Борода — во! — засмеялся Рычков. — Усы!
— Ты был с ним в песках?
— Нет, я оставался в Ищерской. Они с Леной… Возвращались у берега, около Терека. Карася же схватили — знатный, видать.
— Какого карася?
— Офицера. Группа их в секрете сидела, а мы с тыла… Скрутили одного. Других — тех пристрелили.
— Живого приволокли?
— Живого. Ох, и брыкался он сперва! У нас чуть-чуть не отобрали пленного.
— Кто? Немцы?
— Нет, из другой дивизии повстречали. Капитан доложил, кто мы, — не верят. Так нас и пригнали под конвоем вместе с пленным. А в нашем штабе извинились. Полковой комиссар Киреев здорово ругал их.
II
Утром с юго-востока показалась черная туча. Пониже солнца она наплывала от Грозного, далеко простираясь в сторону гор и к северо-востоку в буруны. Солнечные лучи еле пробивались сквозь сплошную муть, а полем все приближалась и приближалась огромная, глазом неохватимая тень. Стало сумеречно. Сквозь эту необыкновенную тучу солнце проглядывало, как накаленный красный кирпич.
— Странная туча, — удивленно сказал майор Беляев. — В жизни не видел такой тучи.
Подполковник Василенко хотя и знал, что это не туча, а копоть от горящей нефти в Грозном, не ответил майору, не сказал, что немцы бомбили город. Он думал в эту минуту: «Представить не трудно, что там делается сейчас. Восемьдесят шесть самолетов сразу!..». Обернувшись к Беляеву, он с просил:
— Рождественский проснулся?
— Беседует с полковым комиссаром.
— А как самочувствие господина фон Эгерта?