Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Не спал всю ночь напролет, спрятал физиономию в ладони, сидит, покачивается. Так и просидел до рассвета.
— Нервничает?
— Заметно.
— Это хорошо. Я пойду к полковому комиссару. Пленного туда приведите.
— Слушаюсь.
Капитана фон Эгерта совершенно покинула прежняя самоуверенность. Утратив спокойствие, всю ночь вспоминал он о своем детстве, проведенном в Дрездене, думал о жене и о сыне. Но сильнее всего волновало его приближение рассвета. «Плен или расстрел?». Люди, которые теперь окружали его, были замкнуты и молчаливы. За отсутствием каких-либо ясных мыслей, — охваченный страхом, утомленный, издерганный фон Эгерт закрыл глаза. Под согревающими лучами солнца он, наконец, уснул.
Потревоженный толчком, он не сразу проснулся. Ему показалось, что он мчится в поезде. Даже подумалось: еще успею проснуться до Дрездена. Но второй толчок часового вывел пленного из оцепенения. С испугом он уставился на солдата и после томительной паузы спросил:
— Меня… расстреляют?
— Будет зависеть от вашего поведения, — с усмешкой ответил часовой, отступив в сторону. — Вставайте!
— Большевики же расстреливают пленных?
— Ишь, напугали-то как тебя! — усмехнулся солдат. — Ну, вставай, чего мне с тобой… Пойдем.
Пленный повиновался. Его волнение возрастало по мере приближения к землянке. Часовой указал на траншею, покрытую дерном. Пленный спустился вниз, но сейчас же остановился. Сзади его подоткнули.
— Давай вперед! Чего оглядываешься?
Хватаясь растопыренными руками за стенки траншеи, фот Эгерт неуверенно шагнул раз, второй. Ему чудилось, что почва под ним колеблется. Он с тревогой думал: «Куда ведут?». Но вот перед ним заблестела бледная полоса света.
— Налево сворачивай, налево, — приказали сзади.
В глубине узкого прохода приоткрылся брезент. В глаза ударил свет. Придерживая край брезента, перед ним стоял тот русский бородач, который схватил его в кустах на берегу Терека.
— Доброе утро, — полушутливым тоном сказал бородач. Но русые его брови были сомкнуты. — Как отдыхалось?
Пленного ввели в обширную, освещенную лампой землянку. За столом сидели вчерашние знакомые: полковник в пенсне и плотный подполковник со Звездою Героя Советского Союза. Впервые пленный с необычайно ясностью осознал, что жизнь его целиком зависела от тех, кого он так ненавидел. Призывая мгновенную смерть, в то же время страшась ее, он подумал: «Приближается минута взглянуть в лицо неумолимому суду. А может быть, прав часовой, что многое зависит от моего поведения?». Пока его пристально и молча рассматривали, он стоял навытяжку, лихорадочно дрожа всем телом.
— Садитесь, капитан фон Эгерт, — предложил подполковник. — Я правильно называю ваш чин?
— Да.
— Из документов, из ваших писем к родным явствует — вы служили адъютантом у полковника Руммера?
— Да.
— Каким образом оказались вы на берегу Терека? Вы находились в обороне?
— Да.
— Адъютант командира ударной группы — и в обороне! Что-то не вяжется!
— Для этого есть причина.
— Не можете ли вы нам объяснить эту причину?
— В этом уже нет военной тайны.
— Тем лучше — прошу вас.
— Я отстранен от должности.
— Полковником Руммером?
— Нет.
— А кем же?
— Генералом Клейстом.
— И у Клейста были основания?
— Нет.
— Почему же полковник Руммер не защитил вас? Говорят, он человек решительный.
Пленный потупил взор.
— Да, решительный, верно.
— И все же?
— Полковник теперь не командует ударной группой.
— Вот как!
Пленный молчал.
— Вы, я думаю, не считаете это военной тайной? Чем сейчас занимается полковник Руммер?
— Командует батальоном смертников.
— Ого! — произнес Василенко. — А вы не скажете нам, какие причины были для «повышения» подобного рода?
— Какие причины? — почти прошептал пленный. — Причина одна — нефть! — На его губах мелькнула насмешливая улыбка. — На войне удача непостоянна. Она переходит из рук в руки, как девка из дешевенького кабачка…
— А подробней вы не могли бы рассказать?
Наморщив лоб, пленный обвел рассеянным взором углы землянки, но задержал его только на Рождественском.
Рождественский сидел в неосвещенном уголке фон Эгерт видел его впалые глаза, заострившийся нос, высокий лоб. Вглядываясь, он словно хотел прочитать настроение этого русского.
Тяжело вздохнув, фон Эгерт безнадежно махнул рукой и сказал безразличным тоном:
— Мне все равно. Там или здесь, все равно — смерть! Ну, что же, покой и забвение. А следовательно, и конец никчемности ощущений. Я расскажу. На земле существуют две Германии. Одну вы знаете, ее открыл Гитлер, вторую, старую Германию, представляют умеренные, как старик Руммер. Кто из них прав? Я думаю, все правы, но каждый по-своему. — Пленный на миг закрыл глаза. Он все еще продолжал пошатываться. — Да, кто прав, покажет будущее, — сказал он после раздумья. — Вы можете меня расстрелять, но не считайте, что я откровенен под влиянием страха. Я остался самим собою: открыто я не примкнул ни к первым, ни ко вторым. Я остался солдатом. Позвольте начать с конца?
— Как вам угодно, — ответил Василенко, взглянув на Киреева. Тот сидел неподвижно и, казалось, подремывал. Однако в действительности он ловил каждое слово пленного. — Садитесь, садитесь, господин фон Эгерт. Мы же не судим вас.
— Но что же это? — спросил пленный. — Допрос?
— Беседа начистоту. Садитесь.
— Благодарю.
— Вы курите? — предложил Василенко и придвинул к нему папиросы. — Прошу. И выкиньте из головы мысль о расстреле. Вы для нас пленный, а пленных у нас не расстреливают.
Фон Эгерт испытующе посмотрел в лицо Василенко. Закурил, немного успокоенный, заговорил более свободно, чем прежде:
— Полковник Руммер командовал ударной группой. Было задание молниеносно овладеть Малгобеком. Там нефть. Мы овладели развалинами. Промыслы сгорели. В Майкопе провал, в Малгобеке провал. Клейст вызвал полковника для объяснений. Старик предвидел многое и очень желал избежать встречи с командующим. Между прочим, полковник Руммер старый друг генерала Клейста, и все же он избегал встречи со своим опасным другом.