Рассвет Полночи. Херсонида
Шрифт:
172 Херсонида Едва ль душа моя услышит Всемощный сей глагол: восстани! Иль животворный звук трубы?
– Быть так!
– я уничтожусь вечно... Забуду, что я был, - и буду, будто не был; Кто зритель?
– никого здесь нет; Пусть бури сопроводят к смерти! Воздушны силы!
– яры бури! Завойте в звонких сих пещерах, Вертите флюгеры на башнях, Гасите факелы у жертв! А ты, - ты, черна птица ночи, Запой теперь мне смертну песнь!
– Я слышу парок томный шум; Я слышу, как они за мной При гаснущей лампаде жизни Спешат окончить скучну нить И горький труд свой услаждают Пророческим унылым пеньем. Какое адское согласье! Так, - слышу; се они поют? «Звучите, ножницы железны, И кончите судьбу творенья, - Несчастного сего творенья!
– Нет более уже надежды, Чтоб дряхлу пряжу продолжать; Уже устала Клота прясть.
– Позволь, Зевес\ - и нить прервется. Звучи, железо!
– рви нить жизни?» Увы!
– я слышу песнь сию, Я слышу адский приговор.
– Всемощна, -
– О если бы я заблуждал!
– О если б ты была теперь 1000 1010
Песнь пятая 173 Тем первым божеством благим, Которого давно ищу, Дабы отсель меня исхитить!
– Поведай мне!
– я в ту ж минуту Охотно пред тобой повергнусь; Уже язык мой окончал Всю повесть дней моих плачевных.
– Богиня!
– убивай!
– вот грудь! Вот век мой под твоим ударом! Пусть вечна ночь забвенья снидет С своею тьмою седьмиричной И поглотит мой черный век!
– Се нощи дверь! се одр готов!
– Он тесан из бессчастных камней; Там лягу, - лягу я конечно, И пусть пыл иной паки буду! Пусть буду сим: ничем).
– Саддок\1 - Что я, несмысленной, изрек?
– Я слышу бурю, - дух мятется». Так умствовал несчастный сей! Внезапу нечто прошипело, Подобно молнии сквозной, В обвороженный слух его.
– Ему то чудилося бурей; Он мнил, - не пар ли то горящий? Иль воздух запертый в пещере, Движеньем тела запаленный?
– Его объемлет хладный пот; В крови по жилам ходит мраз; Власы вздымаются на нем; Он вне себя, - он цепенеет, Он паки видит, - слышит нечто - Там в мраке, - в темном дальном своде.
– Саддок, еврейский скептик и начальник саддукеев. 1030 1040
174 Херсонида Тут он, собрав последни силы, Дерзает тако возопить: «Что б ни было сие, - пойду, Пойду на глас сей роковой!
– Что здесь меня остановляет?
– Ужель?
– ужель мечты виются? Ужели призраки восстали?
– Кто ты, - ужасно бытие? Мечта ли ты?
– иль божество?
– Иль Гений гор?
– иль Ангел неба?
– Иль дух сих праотцев лежащих?
– Сын камени!
– откройся мне! Рассей воображений мрак!» «Остановись, души убийца!» - Так светозарный Ангел тут Под мрачным сводом загремел; Пустынник, огромленный гласом, Стоит недвижим, как гранит, Но возвращает смысл и внемлет: «Остановись, души убийца! Тебе Отец духов глаголет; Почто ты тонешь в глумных мыслях? Познай! ты человек, - ты перстен; Но сам себе ты неизвестен. Будь проклято твое желанье, С которым чаешь - быть ничем\ Вещественный сын бренной плоти!
– Как?
– ты желаешь - быть ничем1.
– Что ж значит: быть ничем, - ответствуй!
– Но ты не можешь отвечать... Конечно, - должно все истлеть, Что смертного остаться должно, Что в долг стихии поручили И будут требовать назад; 1070 1080
Песнь пятая 175 Истлеть в гниющей персти тела, Где дом тебе - земля сырая, Имущая в прохладном лоне Тебя качать в глухих дремотах; Где брат твой - неусыпный червь, Сестра же - ночь, глубока ночь.
– Вот все, что значит: быть ничем! Но ты, - ты мыслящий теперь, Духовный человек, - сын неба, - О важной сей статье судящий, - Кому бессмертна матерь - вечность, Кому и брат и друг - есть Ангел, Кому сестра, подруга - слава! Куда ты мнишь полет свой взять?
– В безвестный круг, - в бескровно царство, - В духовну область тех умов, Которые там, - там сияют?
– Но как ты мог возмнить, что здесь, Где бренны кости спят сии, Сокрылось совершенно все?
– Сии останки человека Суть только дряхла оболочка, Однак не самый человек.
– Премирный человек смеется Кривому лезвию косы, Пределам места, временам.
– Он умирает, - без сумненья; Но возрождается опять. Он в мрачную падет могилу, Но паки восстает оттоле.
– Отечество его есть - небо, А достояние - сам Бог.
– Сей человек неборожденный, - Сия бессмертна самобытность1 1 Substantia.
176 Херсонида И боготочная струя, Простясь навек с земною пылью, Взирает с неким омерзеньем, Как в ветрах прах его крушится, Взирает, - отвращает зрак; А сам, - как небо-парна сущность, Втекает в удаленну вечность.
– Но ты ль, - сын персти, - мнишь проникнуть, Чего не знает плоть и кровь? Ты ль мнишь, что создан ты во гневе, Что ты рожден лишь для земли, Земли страданья и терпенья?
– Как?
– разве то совсем не разум, Чрез что теперь о сем ты судишь!
– Твой разум, - разум есть порука В бессмертии твоей души.
– Тот, кто возможет все творить, Распространяет бытие Свое с другими существами.
– Производить и сохранять, Но никогда не разорять - Могущества есть высша сила; Она не действует над тем, Чего меж бытиями нет. Отец духов не есть Бог мертвых; Он Бог, - Он Бог есть вечной жизни.
– Итак, - еще ли ты отчаян? Ответствуй мне еще, сын неба! Имеешь ли ты срок довольный Все страсти в жизни покорить И в добродетели чистейшей Установить мятущусь душу, И, прежде нежели умреши, По всем степеням перейти От совершенства к совершенству,
Песнь пятая 177 И наконец - достигнуть цели?
– Возможно ль, - чтоб безмерно мудрый Соделал славные творенья Для низкой цели, - жизни сей?
– Ужли
– Как можно в жизни сей достигнуть Пределов точных совершенства? Дух шествует без остановки До высоты своей природы, Но шествует он так, что крайних Ея концев не достигает, Подобно той черте, что ближе К другой во всю стремится вечность, Но никогда сойтись не может.
– Сие безмерно возрастанье Познанья, - славы, - совершенства, - Сей непрестанный переход От силы к силе и доброте, От доблести одной к другой, - Сей дальновидный духа путь, Конечно, Божеству угоден, Когда Он пред собою зрит, Что тварь возлюбленна Его На целу вечность расцветает И ближе шествует к Нему По высшим степеням подобья.
– Так, - дух твой в лучшем небосклоне Узнает точку совершенства.
– Сам первозданный Элоа, Что человеческой душе Теперь здесь зрится божеством, Весьма подробно понимает, Что будет в вечности вращаться
178 Херсонида Тот круг, где человека дух Быть должен столь же совершен, Каким он зрится сам теперь.
– Ах!
– как же ты, злосчастный сын, Дерзнул желать толь беззаконно, Да сократится краткость дней, Где дух твой не успел еще Уроков первых изучить?
– Предайся лучше Провиденью! Молчи, - учись, - терпи, - покорствуй - И жди удара!
– но не так... Не состоит в твоей он воле...» Так Ангел рек... и вдруг сокрылся. «Небесный юноша!
– ах! ты ли?
– В слезах тогда пустынник рек, - Ты ль Божий страж души моей?
– Почто толь скоро ты летишь? Какой ты свет теперь открыл?
– Ах!
– как я в мыслях мог забыть, Что Божеский закон всевечен; Что он же есть во всей природе; Что, миновав его, - падешь; Лишь шаг, - и в вечну смерть падешь; Как мог забыть, что он есть меч, Что, обращаясь кругозорно1 Поверх главы, шумит немолчно; Что, если б кто воздвиг главу Превыше кругозора, - ужас... Что перескок?
– незрелый шаг; Желав безвременно удара, Не враг ли я сего закона?
– Так, - я не властен в сем ударе; Терплю, доколе существую; 1 Горизонтально. 1210 1220
Песнь пятая 179 Никто завесы не разверзет, Котора покрывает вечность.
– И сама просвещенна мысль В своей стезе молниевидной Должна иметь стократный отдых, Чтобы постигнуть вечный круг? Едва ль язык мне Серафима Довлеет описать сей круг? А мне закон велит созреть И приготовиться в сей круг. Но прежде, нежели отыду, Да обнажу все сгибы сердца Пред выспренними небесами!
– О Боже!
– кто я пред Тобой? Что бытие мое Тебе?
– Ничто, - а Ты, - а Ты мне все.
– Ты Бог и в самое то время, Когда мои издавна кости Не будут кости человека. Но нека нравственная жажда, Неутолима никогда, И нечто, реюще вперед И алчущее совершенства, - Дух мой, способный черпать небо, С Тобой соединиться должен.
– Сие, - сие мне Ангел рек; Сие теперь я познаю; А без сего б - я не желал Быть создан, - видеть день и солнце. К Тебе, - о Боже!
– возвращаюсь Из глубины юдоли слезной; Тебя ищу, - к Тебе взываю; Коль не было б в Тебе любви, То нет ея во всех мирах,
180 Херсонида То жизнь дана лишь на мученье, То вечно должно быть несчастну; Увы!
– дерзну ль сказать теперь?
– Нет блага в небе, - нет Тебя!.. Но если Ты любовь всевечна И Ты одеян в кроткий свет, То Ты еси, - и я - блажен. О Боже!
– Ты единый знаешь Небес движенье, - древ паденье; И хоть малейший некий червь Падет со шелковичной ветви, То Ты, меж песней Серафимов Его низлет печальный слыша, Спасаешь на всемощных крыльях; Тогда сему дивится Ангел И цепенеет самый ад; О Боже мой!
– не загради Твоих всеслышащих ушес Пред тем, - который без Тебя Падет в отчаянье ужасно!
– Ах!
– подкрепи меня, Всесильный, И примири мой дух с Собой, И, из ничтожности изринув, Мне возврати крыле бессмертны! Ты, мравий, под стопой ползущий! Почто бежишь от рук моих?
– Творец мой тот же, что и твой; Природа вызывает в твердь И для меня, и для тебя Едино розовое утро; Ползи по длани сей спокойно! Я стану созерцать тебя И мыслить, - нет ли внутрь тебя Какого поученья мне Или подобия со мной; 1270 1280
Песнь пятая 181 И ты - увы! и ты, мой друг, Состареешься, мне подобно; Получишь крылошки, - но бренны; А я бессмертия крыле; Не так ли?
– но я сам собою Доволен быти не могу, Что позже я тебя, мой друг, Созрею к вечной, страшной жатве.
– Ты должен постыдить меня И укрепить во мне надежду. Ах!
– как предстану я туда?
– Явися предо мною, - время Прекраснейшее в целой жизни!
– Явися, юность!
– ах! Создатель! Я громко изреку сие; Пусть слышат Ангелы Твои!
– Достоит ли раскаяваться О юных днях моих прошедших? Ты управлял тогда стопами, Скользящими в долине мира; Прости мне, Отче дней моих, Когда не все шаги стремились На пользу сердца моего!
– Ты благ, - я смерти жду спокойно; Но столько живши - заблуждать!
– Где, мравий! ты, что пресмыкался По сей сухой моей руке!
– Где ты, бессмертия учитель! Ты паки скрылся в неизвестность, В свою блаженну неизвестность. Се одр!
– Се сад, где прах наш тлеет, Где кровь запекшаяся зреет, Где семя плоти к славе спеет, Да к жатве вечности возникнет!
–