Рассвет Полночи. Херсонида
Шрифт:
Песнь пятая 141 1 кадизаделит Шериф! вся песнь сия дивна; Лишь Гений Таврии так может О бытиях сего предела петь, О первозданном веществе, О первобытной тьме, висевшей Над бездной влажной, всеобъемной, О росте гор, о жизни былий, О трусах, об огнях подземных.
– Но продолжай нас вразумлять, Как после здесь открылась суша?
– Отколь вступили племена?
– Какие мужи христиански Оставили телес останки, Рассыпанны в сих темных падях? 2 кадизаделит Какие мужи агарянски! Какие тамо чалмоносцы Лежат под сводами в долинах, Где возвышаются на кровах Высоки каменны турбаны И где сидя печальны враны Зловестны клики раздают? 1 кадизаделит Не мудрецы ли спят какие? Ученые Анахарисы, Арастусы или Флатуны?1 Магометане называют греческих философов, Аристотеля Ара- стусом, а Платона Флату ном.
142 Херсонида 2 кадизаделит Или Девлеты там сраженны? Или
– скажу и то, - Как огнь с водою кончил спор, - Здесь не были долины пусты.
– Нептун, Цибеле уступя Таимый в бездне сей удел, К странам полудни отступил. Открылись горы, - дол расцвел; Брега обсохли, - Марс ступил; Стихий картина пременилась; Другая жизнь, - другая страсть Уже дышать здесь начинает. Пусть взор испытный углубится В глубоку древности пучину, Отколе тридесять два века, Свои колеса обернувши, На шумных осях прогремели, Как древле славны аргонавты, Пучину черну рассекая, Познали полуостров сей! Уже над ним гремела слава, Когда Язон на корабле, Наполненном полубогами, В Колхиду ехал за руном; В то время жили в сих горах Суровы киммеры1, иль тавры, По имени сих киммеров, или цимбров, назван сей полуостров Крымом.
Песнь пятая 143 Под кровом лишь одной природы. Издревле жители здесь дики По свойству обоготворяли Колчаноносную богиню, Двурогу Фебову сестру, Которую в Колхидском царстве Под именем Гекаты страшной Медея ночью призывала.
– Ей храмы были соруженны На каменных столпах высоких2, Где страшный истукан ея Не утверждался на подножьи, А белокаменный пред нею Стоящий жертвенник ужасный Свой преждебывший цвет терял, Он кровью был омыт всегда.
– Сей страшный жертвенник всегда, Убивством странных пресыщаясь, Дымился от кровавой влаги; Но - что чуднее должно быть - Безбрачна и младая жрица Сии производила жертвы. Пришелец всякий должен пасть, Мечем девичьим закалаем. В то время божества и смертны Сего предела убегали.
– Таков он был в те древни веки. Я здесь хощу поведать вам, Какое дружбы торжество Единожды в сем страшном храме Открылось меж ведомых к жертве. Сие есть дело знаменито В Таврическом пределе сем. 2 Овидий в письме с Черного моря, кн. III.
144 Херсонида s s § о I
Песнь пятая 145 Во дни ужасного Фоанта, Который некогда толь грозно 100 Страною сею обладал, - На Гераклейском Херсонисе Стоял на возвышенном мысе Ужасный храм Дианы строгой; Куда по воздуху явилась Прекрасна дщерь Агамемнона, Что Ифигенией зовут1. Бытийственны вещают книги, Что Фива2, сжаляся над нею, Когда за отческий проступок 110 Она в Авлиде ухищренно Была ей в жертву ведена, Отъяла от ножа ее; Внезапу тут исчезла жертва; Но вместо лишь ее предстала Прекрасна серна подведенна.
– Богиня принесла сюда На крыльях легких облаков Спасенну дщерь Агамемнона. Фоант, чудясь судьбам богов, 120 Определил ее навек Священницею в храме сем.
– Сия пелопская девица Чрез много лет производила Рукою токмо принужденной Сии плачевны жертвы в храме. Колико крат при бледном свете Толико чтимой здесь богини В часы вечерние сумрачны На мысе возвышенном тамо, 1 Эврип{ид), Ифигения в Таврии. Цицерон о дружестве. Овидий в элегии, кн. IV. 2 Диана, богиня лесов и ловли.
146 Херсонида Среди гробов ходя - иль сидя, Как бы пустынница невольна, Она вздыхала о судьбе Своих печальных, странных дней И часто на Эвксин взирала, С волнами вздохи посылала? «Ужасная страна, - дом смерти!
– Так Ифигения вопила, - Какой безвестный, хитрый демон Привлек меня в страну сию?
– О боги!
– что всё значит в жизни? Здесь гробы страшные чернеют!
– Печальны артыши отвсюду Унылой тенью покрывают Сии могилы - ужас жизни; Кто сим сопутствует предметам? Кто вящий посетитель их?
– Зловещи птицы, - хищны звери, Нощелюбивая сова, Удод, и вран, сопутник гроба, Кукушка, сыч, и хищный ястреб, Или с огнистым оком волк, А с ними, - о судьбина!
– я... Там кости, черепы белеют; То знаки здешних жертв плачевных, Бесчеловечных, - но священных... Колико смертных пало здесь От острия ножа священна?
– И что ж?
– всегда от рук девицы, - От принужденных рук по долгу... О звание святое, - страшно!
– Почто в Лвлиде отдаленной Не кончились мои дни жертвой?
– Я никогда, - так, - никогда
Песнь пятая 147 Не убивала б дней чужих Невольною своей рукой... Ах!
– помню, как я приступала К ужасной жертве в первый раз; Я помню, как дрожаща грудь Несчастного Лизандра билась Под смелою моей рукой; Как ала кровь из ней струилась И обагрила весь помост.
– Его любезная
– Обеты юношей злосчастных И страшный долг мой совершать!
– Лить кровь - подобных агнцов мне!.. Я вас не разумею, боги!.. Чем быть орудием мне смерти Толиких юношей невинных, Конечно, лучше б надлежало Быть покровительницей дней Толико драгоценных смертных; Теперь же, - боги!
– я должна Орудием быть лютой смерти Ведомых в жертву, - и каких?
– Каких людей?
– того не знаю, - Быть может, - брата иль отца!
– О мысль ужасна!
– сердце бьется!
– Увы!
– что ж делать буду я?
– Но против воли поклоняюсь Веленью твоему, - богиня, Сурова в чистоте Диана!»
148 Херсонида Так Ифигения вздыхала И долг с слезами исполняла.
– Ея предчувствие при жертвах На деле после оправдалось.
– Вы удивитесь, пастухи, Излучистым путям судьбы; Внимайте только странну повесть! Во время жречества ея Единожды два юных грека К камнистым сим брегам приплыли На ветроносной лодие; Они, быв возрастом равны, Хотя два тела составляли, Но в чувствах, склонностях и мыслях Единый дух образовали. Один из них, терзаем быв Неистовством ужасных фурий За некие свои деянья, Желал свою очистить совесть В едином храме сем ужасном. Тогда сарматы, зря пришельцев, Хватают с радостию дикой, Их вяжут ужем и ведут Пред жертвенник неумолимый; Стекающийся двор Фоантов Насытить взор, привыкший к крови, Нетерпеливо ждет позора. Несчастны с связанными дланьми Стоят поникнув средь народа Перед кровавыми столпами, Меж коих красный огнь пылает И жертв в объятья ожидает. Священница кропит водой Плененных греков перед жертвой; 220 230
Песнь пятая 149 Готовится к священнодейству; Приемлет в длань резец блестящий; Увенчивает их власы Растущим горным диким злаком; То мещет скорбный взор на них, То тайный трепет ощущает; Воззрит ли на Ореста?
– жалок; На Пилада?
– невинен, - мил; А оба зрятся ей любезны; Но на последнего простерши Взор горестный и вкупе страстный, Роняет слезу потаенну... Не знает, как решить их жребий; Не знает, как решить свой долг; Потом - вещает умиленно: «Простите, юноши, вы мне, Что я готовлюсь к страшной жертве! Я не сурова, как вы мните; Здесь, где введен обряд кровавый, Я обязалась исполнять Сей страшный долг священнодейства.
– Но вы отколь?
– какого града?
– Какая столь корма бессчастна Направила ваш путь сюда?» Так в лютый час вещала им Благочестивая девица, И вдруг, из уст услыша их Отечества именованье, С биеньем сердца познает В них обоих единоградцев. «Один из вас, - она вещала, - В сем месте по святым обетам Пасть должен непременной жертвой;
150 Херсонида Другой пусть вестником отыдет В отеческу свою страну И возвестит о происшествий!» Тут первый, жертвуя собою, Велит другому ехать в дом; Но сей упорствует, - скорбит И хочет сам быть тою ж жертвой.
– Один другого убеждает Соблюсть дни собственны свои; Один с другим наперерыв В стяжаньи смертной чести спорит; Всегда во всем согласны быв, В сем случае лишь не согласны.
– Один согласен был на то, Чего другой и сам хотел, Но сей желал того с упорством, На что не склонен первый был; И так о смерти оба спорят. «Нет, мой любезный Пилад!
– нет; Ты не умрешь, - вещал Орест, На жрицу кинув нежный взор, - Так, правда, - я желал бы жить, Дабы ее, - ее любить».
– Орест сие вещал не вслух, Но к слуху тихо приклоняся.
– «Ах, Пилад, - знаешь ли?
– люблю, - Пред смертию открыться можно, - Люблю сию девицу милу, Я ощущаю тайно божество, Что движет сердце к ней мое; Но ты живи!
– ты не умрешь; Ты обладай прекрасной сей, А я - умру; мой долг умреть...» 270 280
Песнь пятая 151 «Ах! мой возлюбленный! мой друг!
– Вещал тогда унылый Пилад, Склоняся также к уху тихо И сам взглянув на жрицу страстно, - Ах! друг, прости мне!
– перед смертью Открытость в совести - есть долг; И я - еще хотел бы жить Для сей - для сей девицы милой; Как жизнь - ея любил бы я; Затем и жизнь еще мила; Я ощущаю неку силу, Влекущую к богине милой; Но другу - посвящаю жизнь; Живи, - живи еще, любезный! Владей навек ея рукою! А я, - я за тебя умру...» «Не спорь!
– я за тебя умру», - Возвыся глас, Орест вещал. Оба громко перед народом Мне чувство умереть велит; Честь, - совесть, - дружба - все гласит. Орест Ты совестию непорочен; А я - где я от фурий скроюсь? Живи!
– люби!
– а я - умру. Пилад Мне дружба и любовь всесильна Пасть жертвой за тебя велят. 300 310