Рассвет Полночи. Херсонида
Шрифт:
416 Дополнения между Скажите им, что в бодром ПАВЛЕ 822 и 823 Бессмертный ПЕТР встает из мертвых 854 Приусугубили свой стон вм.856-899 j ПАСТУХ О дщерь Киммерии цветущей?
– Кто там лежит на мшистом скате?
– Краса и слава музульман!
– Как?
– как оставил мир Омар, Омар любезный и почтенный?
– Он кончил странствие навеки!
– Покой его душе да будет! 2 ПАСТУХ О сын Исмаила!
– внемли!
– Когда других иссохший прах Развеется в шумящих вихрях, Тогда его пребудет имя В сердцах исмаилътян бессмертно; - Покой его душе да будет! 1 ПАСТУХ Сие долг службы обязует, Чтоб и усопшим мы друзьям Осталися еще друзьями.
– Он сей лишь жертвы с нас взыскует; Покой его душе да будет! МУРЗА Итак, друзья, и вы, пришельцы! Оставим пение толь слезно - И подкрепим себя мы сном!
–
Дополнения 417 Но завтра, - как румяно утро На
– О вождь мой!
– ты того достоин!
– Покой твоей душе да будет! 901-912 {нет) (ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ)1 14 О коих столько ты тужил! 20 Свинцовый скипетр потрясать. 42 Мамай, из Перекопа мчась 158 В вред сим простым народам вод. 171-172 g осенни мрачны дни в Эвксин. При тихих сих водах блестящих 175 xjTO служит эхом для цветов 220-221 Еще не сильны разбудить Моих теперь вздремавших чувств 263-264 Другая Стиксовые токи Иль крокодиловы крутит. 271 Который, зыбля непрестанно 276 И вымышляет тайны ковы 287 Но зависть льет на пуховик 1 Седьмая и восьмая песни «Херсониды» составляют в «Тавриде» одну седьмую песнь. 14. Бобров Семен, т. 2
418 Дополнения 293-294 330-339 340 345-346 353 365-367 371 381 ем.385- 386 397 400 406-407 410-412 Алекта воплощенна!
– долго ль?
– Ах!
– долго ль прогорит твой факел? (нет) Тут, - мнится, что она падет И зависть, у самой себя Средь ночи крадущую сон. Котора так, как и другие А вид Таврического дня От нас теперь закрылся в мраке.
– Престань же петь сей летний день! Твоею -перевязью твердой Простит мои здесь преткновенья Дрожать и медлить при труде, Что кроет новы тоны муз, Еще не порожденны инде? Как белокурая красотка Природа, как моя Зарена Обширный холм - темно-янтарный Под тихой бездною растет! Какое серебро струится В волнистом светлом сем столпе, У падшем, - мнится мне, - в пучину? 435 Но нужная внутри Дражимость
Дополнения 419 483-487 Тогда пылающее сердце Подобится плавильной пещи При чтении лишь нежной песни В честь некиим бровям прелестным. Нужна подруга; - что же медлить? 497 Ах!
– веришь ли, как сердце бьется? 510 Возлюбленной своей Лаисы 523-531 cei _ МИрТ расцвел!
– се!
– лавр растет!
– Что медлить?
– время лавры жать!
– Уже блистают над главой Кипящие часы лет пылких Другая страсть в крови пылает; Палящий чести зной горит И раскаляет скромный дух.
– Забыв, что истинно блаженство Внутрь сердца трон свой основало 551-552 Дает свою роскошну руку И разверзает нежно лоно 630-631 ты тщишься ложным толком слов Сии черты небес изгладить!
– 691 Сиротски слезы проливают 7^ Она прекрасный цвет, - не вопят. 750 Сидеть на страшном сем холме 758-759 Отцев, - супруги - иль любезной, - Или залогов сердца, - или друга 771 Которая на башне стонет 797 Дабы опять преобразиться 14*
420 Дополнения 833-834 к0 Входу моея души Сии крутые вихри ада! 876^85 {нет) 901-908 {нет) 912 Дрожит как сребреная точка! ем. «Имна Царю царствующих» имн К Тебе, - которого всесильно И непреложно мановенье Колеблет основанья мира, Колеблет тяготу Кавказов, Возносит или клонит долу Весы тяжелы дольних царств, - К Тебе, - Царю земных царей!
– Преклонше робкие колена Во ужасе благоговейном, Дрожащу арфу повергаю Из длани трепетной моей! Се!
– Херсонис благословенный!
– Что древле был он?
– что теперь?
– Ничто, - как малый мир в вселенной.
– Твой живоносный дух парил Над полуостровом сим юным, - Когда он древле в черном чреве Кипящей бездны созревал; Твоя пернатая Любовь На крыльях нежных голубиных Летала над пленой его И теплотворной тенью их Его в пучине согревала; -
Дополнения All Согрела; - он из мрачной бездны С гордыней юности исшел Во образе амфитеатра; А Ты, - а Ты покрыл его Пурпуровой денницей счастья. Твоя десница благостынна Во изобильи насадила Сии тенистые леса И многоцветны вертограды, Сии багряны винограды И исполинные раины, Сии смоковницы роскошны И доброплодные маслины, Сребристы тополы и тисы И присноцветну зелень лавров.
– Но в те ужасны времена, Когда он из златого века, Увы!
– в железный низвергался, Где звукнул в первой раз металл, Где плоть и кровь у всех растлелась, Где брат не брат - и друг не друг, И где на кротких чадах мира Оливные венцы бледнели; А изверги в бронях ужасных Или в доспехах громозвучных Противу братии ополчались; Твоя багреюща десница, Потрясши зыбкий молний сноп, Поколебала в основаньях Сии камнистые хребты, Воздвигла долу тяжки трусы, Что, в царстве заревев подземном, Глотали утлы чресла
422 Дополнения Исторгшийся из темных недр Кавказских седоглавых гор. Когда же кротко покатился Тот светлый полдень тишины, Тот век блаженный над холмами, Как примиренны небеса Спустили благодатну росу На злачные сии долины; Твое ж вседетельное Слово Во основаньи утвердило Краеугольный камень свой, Дабы вовек не потряслись Сии незыблемы скалы; И как в владыках бесподобный, - В войне и мире велемудрый Внук Ольги мудрой и прекрасной, Одеян в пренебесный свет, Твое, - предвечная любовь!
– Влиянье ощутил в струях На Херсонисских берегах.
– Ты, - Боже!
– погасил навек Среди клокочущих горнил Сей пламенник подземных бездн; Перуны раздраженны тамо Крутых брегов не потрясали; А люта свара не махала Свой факел, бранию возженный, Среди трепещущих полей; Тогда лук сильных изнемог; Тогда врагов сотерся рог. Но время скоропреходяще Картины в мире пременяет; И кажда вещь свой век имеет; - Гнездящееся зло во мраке
Дополнения 423 Еще те вежди разжимало, Которы, быв сомкнуты слабо, При первом зове отзывались; А хитроокий грех, восстав, Прохлады взыскивал себе. Князь тьмы, - плотоугодный князь Носил повсюду и лелеял Его в своем пушистом лоне.
– Тогда, - тогда десница мести Еще своим бичем свинцовым Богопротивных поражала. Высокоцарствуяй!
– ужель - Сия пениста колыбель, Сия клокочущая бездна, Где в юности сей край почил, Воздвигшись паки, заревет И будет водосланым гробом, В котором некогда взрыдают Сии скалы, сии долины?
– Ужели кровожадна свара Возвысит меж сарматских полчищ Еще железный копьев лес?
– Ах!
– удержи еще Бразды бурливой сей судьбы!
– Простри дугу ты хризолитну! Простри с высот свой желтый пояс И препояши чресла гор Невинной радостью и миром?
– Расторгни ухищренны ковы Исчадий изуверных галлов, Друзей злобожных агарян, И предвари высокой мышцей Конец строптивых правил их, Да шум кровавых волн Секваны Не отзовется в сих брегах!
–
424 Дополнения Благоволи, - да Ангел мира Над каждым холмом воспарит И, сенью крыльев оградя, На здешних водворит долинах Возлюбленную тишину!
– Да лиры златострунной гул Раздастся меж холмов зеленых И дивно дружество твердит Гостей чудесных Херсониса, Ореста с Пиладом любезным И славу чад Агамемнона! Да труд, - источник полной лихвы, - На искривленный плуг облегшись, Ведет бразды всегда по нивам И чреватеющей природе Различными плодов родами В тенях цветущих вертоградов Десницу помощи подаст!
– Но паче же, - небесный отче!
– Восстанови святое царство Трех дщерей горнего Сиона, Надежды, - веры - и любви!
– Пусть истина, - как солнце правды, - Свою поставит вечну стопу На сгиб мечтательной луны! О Ветхий деньми!
– удостой Навеки сей счастливый край Божественной своей усмешкой В благословенны ПАВЛА дни, Да Таврия в восторге духа Тебя в нем славословит вечно!
t^^rH^^S^L^ Приложения
ВЛ. КОРОВИН Поэзия С.С. Боброва и русская литература в конце XVIII - начале XIX в. Литературная известность Семена Сергеевича Боброва (1763-1810) была непродолжительной, но довольно громкой. В 1800-е годы он почитался одним из крупнейших поэтов, который «отворяет новую дверь в российскую поэзию»1. Он поражал возвышенностью и мрачностью своих творений, напоминавших, с одной стороны, о «певце ночей» Эдварде Юнге, а с другой - о «русском Пиндаре» М.В. Ломоносове (язвительный князь П.А. Вяземский однажды присвоил Боброву каламбурное прозвище «полночный Пиндар»), но более всего - страстью к изобретению, духом эксперимента, часто оборачивающегося попранием «правил вкуса»2. Одни восхищалисьего «отвагой» и глубокомыслием, другие пеняли на «грубый слог» и малопонятность, но говорили они об одном и том же. Оппоненты видели недостатки именно там, где почитатели находили достоинства. Отношение к новаторской, преимущественно «высокой» поэзии Боброва определялось не столько личными вкусами ценителей, сколько их отношением к литературной борьбе начала XIX в., прежде всего - между карамзинистами и приверженцами «старого слога». 1 Александровский И.Т. Разбор поэмы «Таврида» // СВ. 1805. Ч. 5. Март. С. 301. 2 «Гений Боброва, своевольный, необузданный, презирал все почти правила вкуса. В его творении часто встречаются картины чудовищные, мысли странные - словом, все причуды одичалого воображения. Желая изумить парением, смелостию, он часто падает; желая тронуть - смешит. (...) Он был дурной Переводчик собственных своих мыслей; но и в дурном переводе мы узнаем иногда красоты отличного Поэта» {Крылов 1822. С. 462^4-65).