Рассвет (сборник)
Шрифт:
Тася вздохнула, спрятала под косынку прядь волос, как-то испуганно посмотрела в мрачное лицо Галины.
— Так вот, пришла я утром к проходной. Повели они меня в цех. Стук, грохот, разные колеса крутятся. Я даже боялась подойти к тому токарному станку: он такой большой и железо грызет, аж дым идет… А тут соседка меня уговорила идти работать сюда. Она вечером боится одна домой ходить, — Тася кивнула на соседний пустой столик.
— Понятно! Здесь, конечно, тише, чище, грохота нет.
— Ты думаешь, мне здесь нравится, думаешь легко?.. — порывисто
— А кто тебя здесь держит?
— Куда же я пойду? Специальности нет, — заблестела Тася глазами, на которых набежали слезы.
— Специальность можно приобрести. Подумай о своем будущем, Тася, — Галя посмотрела на часы. — Мне уже пора идти!
— Подожди, куда ты? — схватила ее за руку Тася. — Хоть расскажи, как живешь!
— Потом. Тася, приходи завтра ко мне домой.
— Послушай, Галочка, ты, может быть, сердишься за то, что я тогда наболтала. Мне Витька Костомаров говорил, что лично слышал, как тебя отец выгонял из дома. А я, глупая, сразу и ляпнула. Ты же меня знаешь…
— Я не сержусь, с чего ты взяла? Ладно, побегу…
— Да погоди же, Галочка, давай я тебе хоть маникюр сделаю, — пыталась задержать ее Тася.
— Некогда сейчас, некогда.
Галине было неприятно, что ее школьная подруга будет «официально» заниматься ее ногтями.
В дверях Галина пропустила раскрасневшуюся женщину.
— Голубка, сделай мне быстрее и ярче. У меня сегодня банкет! — услышала Галина ее низкий голос.
В театре Галина нежданно-негаданно увидела деда Назара. Его пригласили на слет как почетного гостя вместе с другими прославленными садоводами и виноградарями. Зал долго аплодировал ветеранам труда, избранным в президиум.
Речей было много. С каждым выступлением вырастал задор. Молодежь все больше воспламенялась идеей превращения Крыма в край садов, виноградников и парков. Дед Назар внимательно слушал, с его лица не сходила довольная улыбка. Потом попросил слова.
Он рассказал о том, как в старину приходилось вручную отвоевывать у природы каждый клочок каменистого косогора, чтобы посадить яблоню или кустик винограда.
— Не было земли у нас, не было техники, — волнуясь, медленно говорил он. — Каждый беспокоился лишь о своем клочке земли. У вас же весь Крым, мощные машины. Кому же, как не вам, молодым хозяевам, преобразовывать природу? Вспомните, что говорил молодежи Иван Владимирович Мичурин…
После слета Галина пришла домой вместе с дедом. Он был оживлен и весел, словно помолодел. Это сразу же заметили отец и мать Галины. Бывая у дочери, старик всегда молчал и только слушал, что говорят другие, а сегодня его как будто подменили. Он много говорил, шутил, с удовольствием выпил в честь встречи две рюмки вина, от чего раньше всегда отказывался.
Ольга Назаровна расспрашивала старика о здоровье матери, о колхозных новостях. Дед отвечал поспешно и коротко, словно между прочим, и снова начинал разговор о слете, который так взволновал его.
— Нет, вы бы только видели молодежь, послушали, что они говорят! — не унимался старик. — Вот это настоящая смена. Я верю, искренне верю в них!
Он взглянул на Галину, и она увидела в старческих глазах восхищение и радость.
— Когда-то Лев Платонович Симиренко мечтал сделать Крым сплошным садом, — продолжал Назар Петрович. — Но хоть и профессором он был, а сделать ничего не мог. Не те времена были. А вот теперь мечта его претворяется в жизнь! И не только в Крыму зацветут сады — по всей стране! — он стукнул ладонью по столу, словно подтверждая свои слова.
Галина хорошо понимала состояние деда. Она сама ощущала необыкновенный душевный подъем, который бывал раньше только в большие праздники на демонстрации.
Долго не могла заснуть. Перед глазами стоял сияющий огнями зал театра, в ушах звенели слова выступающих. Больше всего взволновало ее выступление невысокого парня.
— …Миллионы гектаров новых земель освоили целинники, а какие строения возводятся молодыми руками! Мы, садоводы, в долгу перед Родиной, перед будущим. Посмотрите — солнце коммунизма уже встает за горизонтом. Нам, молодым, встречать чудесный рассвет завтрашнего дня!..
Гремели аплодисменты. А с большого портрета в глубине сцены, чуть прищурив глаза, на взбудораженный зал смотрел Ленин. Этот взгляд Галине казался лучами утреннего солнца.
Подошла мать и, как когда-то в детстве, села на край кровати, положила на лоб теплую мягкую ладонь.
— Ну, а у тебя, доченька, как дела?
— Хорошо, все будет очень хорошо, мама!..
Глава сорок седьмая
Матвей Лукич сутки не выходил из дому. Заперся в комнате и никого не впускал.
Председатель занимал одну из комнаток в большом доме Мовчана. Еще три года назад, приехав в колхоз, как несемейный он поселился здесь временно, да так и остался — не захотел занимать новой большой квартиры, освобожденной своим предшественником.
У конюха Егора Мовчана, кроме Николая, было еще трое детей, и Елена, или просто Мовчаниха, как называли ее соседи, привыкнув к большой семье, охотно согласилась присматривать и за квартирантом.
В течение дня к Матвею Лукичу приходили несколько раз из конторы. Мовчаниха отвечала, что председатель болен. После обеда наведался Стукалов, подергал запертую дверь, взглянул на занавешенные окна.
— Ослабел он, Иван Петрович, — выглянула из своей двери Мовчаниха, исподлобья глядя на секретаря. Неприветливо поглядывали на него и четырехлетние близнецы, мальчик и девочка, которые стояли по обе стороны матери, держась за ее широкую юбку.
— А что с ним?
— Заболел. Просил не беспокоить.
Так Стукалов от нее ничего и не добился. «Недаром называют ее Мовчанихой», — с раздражением подумал он.
Что-то здесь было не так, и встревоженный Стукалов уже намеривался постучать к Матвею Лукичу, попросить, чтобы открыл дверь, но потом передумал.