Рассвет (сборник)

Шебалов Африкан Александрович

— Хорошая погода! Замечательно!

Она подняла руки и, сбитая ветром, свалилась в снег с таким хохотом, словно ее щекотали.

— Вот, сумасбродка! — смеялся Сергей, то и дело вытирая рукавом слезившиеся от ветра и снега глаза.

Неизвестно, сколько времени прошло, пока добрались до края сада. А когда сошлись вместе, оказалось, что на проверенном участке поломано только семь яблонь. Шесть из них обгрызены зайцами.

— Ничего, если бы не грызуны, наш сад не такой ветер выдержит! — подбодрила Галина.

Минут десять стояли в едином, тесном

кругу. Шутили, смеялись, потом разошлись еще раз проверить ряды. На метель уже никто не обращал внимания.

Метель не стихала пять суток. Все эти дни затерянное в кипящем снегопаде село было оторвано от всего мира. Даже голос секретаря райкома, которым ежедневно интересовался положением животноводства, звучал в телефонной трубке глухо, словно до районного центра было не семнадцать, а, по меньшей мере, несколько сот километров.

А на фермах уже третий день было угрожающее положение. Грубые корма закончились, один силос коровы не хотели есть. И хоть в полукилометре от села стояли стога сена и соломы, — подвезти их было нельзя. Автомашина не пройдет, а лошадей ветер с ног сбивал.

Все же попытались послать двух ездовых с волами. Но они вернулись ни с чем.

— Наложить никак нельзя, — объяснили. — Ветер не дал даже охапки. Сена мы и не трогали, а солома удержалась только вот та, что под нами.

Матвей Лукич не знал, что делать. Только что опять звонил Пастушенко, требовал принять меры, угрожал всеми карами, если колхоз допустит падеж скота. Очевидно, то же самое он говорил и другим председателям колхозов, но Матвея Лукича это не успокаивало. Он смотрел через оконные стекла на серый занавес, прислушивался к завыванию ветра и проклинал все на свете. Работники конторы боялись показываться ему на глаза.

Почему-то Матвей Лукич остолбенел на мгновение, когда в кабинет ввалились Степан, Тимофей, Федька и еще трое ребят.

— Беремся доставить солому, — сказал Степан.

— Вы? Ребята, да я озолочу вас! — воскликнул Матвей Лукич.

— Хо — озолочу… Знаем вашу позолоту, — хихикнул Федька. — Хотя бы по пол-литра на нос поставили.

Степан хмуро мигнул на товарища.

— Да я готов по целому литру да еще и поросенка заколоть… Да что водка — все это ерунда! Вы скот, колхоз мне спасите. Только как это вы сделаете?

— Это уже наше дело, — ответил Федька, — велите выдать нам горючее и масло… Пока два трактора еще не успели разобрать для ремонта.

Матвей Лукич быстренько написал распоряжение. Ребята ушли.

Их не было вплоть до вечера. И только в темноте к коровнику, из которого весь день не выходил Матвей Лукич, подползли трактора.

Оказывается, ребята пробили в блочной скирде узкую траншею и волокушей оторвали от нее тонны две слежавшейся соломы. Тянуть по снегу нельзя было: копна перевернулась бы или засела в сугробе. Подложили под солому огромный лист железа, на котором во время ремонта раскладывали детали. В листе пробили дырки и цепями закрепили его к тросам волокуши. Так и притянули солому прямо к воротам коровника.

Глава сорок третья

На шестой день под вечер ветер утих. Потом всю ночь сыпал снег.

Утром, выйдя из дома, Галина остановилась зачарованная. Словно и не было метели. Мертвая тишина висела над селом. Воздух прозрачный, чистый, небо голубое, выметенное, без единого облачка. Все вокруг покрыто рыхлым снегом. Он и поглощал все звуки.

Солнце только что выкатилось из-за горизонта, заливая все вокруг холодным сиянием. Дома словно съежились, притаились под пушистыми снежными шапками. Желтоватый дым из дымоходов поднимался вертикально вверх, высоко-высоко, словно стволы гигантских деревьев.

Казалось, что все вокруг отдыхает. Волшебная картина вызвала у Галины восторг. Так хорошо она чувствовала себя только в детстве, когда просыпалась солнечным утром в чистой просторной комнате. Где-то за стеной на кухне еле слышно звякала посудой ласковая тетя Фрося. Размеренно отстукивал мягкие удары тяжелый маятник часов. Солнце, пронизывая тюлевую гардину, оставляло ее рисунок на полу, где, щуря глаза, разлегся кот Дымок. То ли от того, что все вокруг пронизано солнцем, то ли потому, что вся жизнь впереди, а возможно, от чего-то другого, Галина, счастливая, смеялась, переполненная каким-то радостным чувством, спрыгивала с кровати и босиком бежала на кухню.

Точно так же и сейчас, засмеявшись неизвестно чему, она забежала в кухню, весело крикнула бабушке Степаниде, которая возилась у плиты.

— А утро какое хорошее!..

— У нас всегда так. Теперь надо ждать оттепели.

Галина быстро обула сапоги, надела пальто, вязаную шапочку. Она решила осмотреть сад.

Идти было легко. Такой рыхлый и невесомый был снег, что Галина не чувствовала никакого сопротивления. Она шла, оставляя глубокие борозды. Чуть поодаль на белой равнине виднелись еще чьи-то следы.

В Козьей балке увидела Тимофея, доярку Веру и Сергея Перепелку. Метрах в двадцати впереди них шел вдоль ряда Федька. А еще дальше, просто по полю, двигалась подвода.

— Все в порядке, — крикнул Галине Тимофей. — Стоят, выдержали!

Раздался выстрел. Галина увидела, как, высоко вскидывая ноги, бежал по снегу Федька с ружьем в руке. Он нагнулся и поднял что-то серое.

— Зайца убил! — проговорил Тимофей.

— Вот он! А тяжелый… — кричал Федька, держа зверька за ноги.

Все подошли.

Заяц действительно был большой. С рыжеватого бока возле передней ноги сочилась кровь. Вторая дробинка вспорола на лбу кожу. Глаза Федьки сияли радостью, а ноздри трепетали от возбуждения.

— Теперь охота будет правильная. Я так и знал, что сегодня буду с добычей. Спал, видимо, косой. Я его отпустил подальше и потом уж припечатал. Очевидно, в сердце попал, — хвастался Федька.

— А он уже стреляный. П-посмотри: ухо оборвано, словно у помеченной овцы, — засмеялся Сергей.

Действительно, на кончике уха был вырван треугольный кусочек. Рана давно зажила. Возможно, это след дробинки, а возможно, лоскуток уха остался в зубах лисы, не сумевшей удержать добычу.