Растяпа. Камо грядеши
Шрифт:
Жена покачала головой:
– О том, как ненавижу мужчин.
– Поменяла жизненное кредо?
И на ее вопросительный взгляд напомнил:
– «С этим прощаюсь, с тем гуляю, на того глаз положила».
– Ошибки прошлого видней.
– И забываются трудней….
Она казалась старше себя обычной. Невольно приглядывался к ее волосам – не пробивается ли седина? Излишне говорить, что я пытался направить ее энергию в приличное русло – например, сына прихватить к Ивановым с собой. Мы сидели в такси на заднем сидении – сидели довольно близко. Я мог точно сказать, сколько сантиметров
– Нам нужен магазин игрушек.
Я только хмыкнул, а губы ее растянулись в улыбке:
– Оленька в интересном положении.
– Теперь понятно – едешь опыт молодой мамы передавать?
– Ни грамма не стыдно! Ведь вы, мужики, делитесь между собой, как плодиться и размножаться.
Я от удивления рассмеялся. А потом почувствовал, что вспотел под рубашкой с короткими рукавами – от напряжения. А вот у Ляльки не дрогнул ни один мускул.
Авто покинули у «Детского мира». Я закурил, стоял, любовался, как жена моя идет к дверям магазина – легкой походкой, расплескав роскошные волоса по плечам.
Господи, этот парень просто вцепился в нее, когда она выходила. Так ведь и Лялька была непротив – она улыбалась ему в ответ.
Мой рассудок мгновенно схватила ярость. Чувство ревности как фантомная боль в оторванной конечности затопило душу. Я заступил им дорогу, сжав кулаки:
– Слышь ты, жаба прыщавая….
Мне так захотелось врезать, чтобы кости его затрещали.
Парень покраснел и попятился, но ничего не сказал. Фыркнула Лялька:
– Мыгра, ты спятил! Это же Шараватов Сережка, мой двоюродный брат. Теть Лиду помнишь? Ее старший сын. Уразумел? А теперь сделай доброе лицо и пожми родственнику руку.
Не узнал пацана – вон как вытянулся. А ведь я его знал.
Черт! Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, как я ревную свою жену. Что сомневаюсь в ней. Провел ладонью по лицу – может и правда станет добрее.
В руках у нее подарок в коробке – кукла с желтыми волосами. Девчонки! Сами уж мамы, а в кукол играют. Что-то я в этом вопросе не догоняю. Недоумение и уняло раздражение.
Брызнул дождь, когда мы поймали такси. Дворники на машине шептались друг с другом, а она катила в Металлургический район. Лялька пристроила голову мне на плечо – клянусь, я перестал дышать. Невозможно прожить с человеком три года и не научиться читать азбуку Морзе отношений – робкие взгляды на званом ужине: не пора ли домой и в постель; молчаливое извинение, когда под столом тянешься к ее руке; улыбка «я люблю тебя», брошенная к ногам. Что сейчас?
– Ты хотел бы заглянуть в будущее, даже если знал, что не в силах его изменить?
Я задумываюсь над ее вопросом.
– Не знаю. Наверное, лучше иметь надежду.
Она гладит меня по щеке.
– А я знаю, что ты любишь меня.
По указанному адресу дверь открыл несостоявшийся свидетель нашей свадьбы Сергей Иванов. Мы шлепнули ладошками, барышни обнялись и на кухню подались.
У Серого первый вопрос:
– Может показаться, что я сую нос в чужие дела, но
– А мы думали, новость для вас.
– Значит, правда. Холостуешь, дед – в смысле, торчишь?
Что сказать? Тут наши жены стали накрывать стол в гостиной. Я взглянул на Ляльку, веселую, счастливую и до того красивую, так сильно похожую на свою фотографию, что сердце неистово забилось, а низ живота свело. Все эти месяцы разлуки я беззастенчиво пользовался ее образом. К нему мысленно обращался в поисках утешения. Именно благодаря идеальному образу моей жены, что безмолвно стоит на столе фотографией, я выжил – не дал сгубить себя в угаре пьяном. Потому что верил: однажды она вернется, и мы заживем по-старому.
Иван, засмеявшись, встал.
А я остался с тревожной мыслью – а вдруг она сегодня со мной, чтобы сказать, что уходит теперь навсегда. Поймал ее взгляд. Она взглянула и отвернулась. И это движение охладило мой пыл. Между нами по-прежнему висело предательство – злое чудовище невероятных размеров. И унижение – оно прожгло в моем сердце дыру. И подозрение – я не тот мужчина, которого она в кумиры придумала.
Выпили и еще…. Развязались языки.
Разлад в нашей семье стал главной темой застолья.
Ляльке бы сейчас досталось, но я решил ей прийти на помощь.
– Один очень умный человек сказал: никогда не оглядывайся назад – просто оставь прошлое позади и найди что-то лучшее в настоящем.
– Уж не Гончарова ли? – съехидничала жена, и я стал объектом порицания.
Никогда еще за свою ложь не получал я награды выше.
В минуту уединения она сказала:
– Спасибо, Мыгра.
И бросилась в мои объятия, как самое уютное место на земле. А я зарылся в сладостный запах ее волос. Коснулся губами ее губ, и от печали перехватило дыхание. Это был сон – это просто не может быть правдой! Лялька в моих объятиях! Я прижал ее изо всех сил. Потом взял в ладони ее лицо и упер наши лбы.
– Не думал, что сегодня увижу тебя.
Перецеловал ей брови. Тронул губами ее переносицу; легко, словно бабочка, черкнул по ресницам; едва-едва, словно шепот, коснулся губ – снова и снова.
– Что ты делаешь?
– Забираю тебя в себя. Жаль мы в гостях.
Снизошло умиротворение. Я не стану таким, как все. Никогда не стану, потому что открыл и вобрал в себя истинную красоту. Всю оставшуюся жизнь готов нести ее в себе – обжигающую, как сокровенная тайна, и хранить ее так же доблестно, как мальчиш Кибальчиш военную тайну.
– Я тебя никогда не забуду, Оля Крюкова, – снова прильнул к ее губам.
И снова почувствовал вкус печали. Она поглотила меня, но вдохнула надежду.
Наши сердца бились в унисон.
– Давай будем думать, что сегодня мы первый раз встретились.
– Мыгра, – дрожащим голосом прошептала она, – ведь я тебя тоже очень люблю….
Двусмысленно это «тоже» – то ли она любит, потому что я люблю ее, то ли любит своего Куликова и меня тоже?
Больше она не могла говорить – из глаз ее брызнули слезы. А потом ее прорвало. Лялька никогда в жизни так не ревела (по крайней мере, на моей памяти) – до икоты, до того, что больше вообще не могла издать ни звука.