Разбуди меня

Zetta

— Падма, перестань, — с напускной весёлостью отозвалась Гермиона. — Сейчас половина первого ночи; не думаю, что бал будет до самого утра. Так что потерплю, ничего страшного.

— Спасибо, Гермиона, — сказал Дин. — Я у тебя в долгу.

— О, забудь! Я и так уже сняла с тебя баллы, о каком долге может идти речь.

Счастливые, как после победы в битве за Хогвартс, Дин и Падма скрылись в гуще танцующих, а Гермиона, пытаясь справиться с внутренней дрожью, ждала, когда её постигнет участь быть пленённой Ноттом.

Пока Малфой вёл свой нравоучительный монолог, Тео даже не пытался изображать, что слушает его, и только насмешливо улыбался, поедая глазами явно нервничающую Гермиону. В голове, одна за другой, бешено проносились идеи, как эффективнее использовать согласие упрямой и такой желанной гриффиндорки провести с ним остаток бала. Одни образы сменяли другие, и Тео с коварной улыбкой думал о том, что, если бы Гермиона могла читать его мысли, то с этого дня обходила бы его уже не за милю, а за пять.

Такой шанс сломить наконец твоё сопротивление. Я не должен его упустить. Моя дерзкая девчонка, как же ты хороша! Какой идиот придумал ходить по школе в мантиях? В этом платье видно, какая потрясающая у тебя фигура. И рано или поздно я до неё обязательно доберусь.

В этот момент Гермиона ощутила на себе его проницательный взгляд и вся зарделась. Чувствуя необходимость что-то сделать, она вытащила из волос заколку и принялась вновь её закреплять.

Как же я хочу тебя, Грейнджер.

Из толпы появилась Астория — никогда раньше Тео не был так рад её видеть — и Малфой наконец прекратил читать ему нотации. Едва он ушёл, Тео сразу же приблизился к Гермионе, буквально щупая её взглядом.

Она смело посмотрела на него, но, встретив в этих тёмных глазах опасный огонёк, так и отпрянула назад.

Мать твою, ей что, опять страшно?

— Что с тобой, Грейнджер? По-прежнему подводят каблуки?

— Не надо на меня так смотреть, — почти беззвучно произнесла она, чувствуя, как изнутри её разрывает уже знакомое томление.

— Как — так? — он снова издевался. Как всегда.

— Как будто готов меня съесть, — призналась Гермиона на одном дыхании.

Тео с деланным равнодушием пожал плечами, и ткань его рубашки натянулась, вновь оставляя Гермионе возможность лишь догадываться о красоте и силе скрытого под ней тела.

— Если честно, я был бы не против, — он вдруг хищно облизнулся.

Пелена в её глазах сменилась самым настоящим ужасом.

Проклятье! Да что она из себя строит? Чёрт с тем, что её никто не касался по-настоящему, но, блять, неужели на неё и не смотрели так? Ладно Уизли, он конченый болван, но Крам? Или хотя бы этот «мачо» Маклагген?

Но Гермиона была действительно напугана, и Тео решил сменить тактику.

Нет, тут что-то другое. Похоже, она боится не моих действий, а своей реакции на них.

Отлично. Её пугает то, что она не может передо мной устоять.

Ха.

Стараясь сохранять серьёзное выражение лица, он подал ей руку.

— Позвольте вас пригласить, мисс Грейнджер.

Гермиона сперва опешила, но, помня данное ему обещание и внутренне сетуя на излишнюю эмоциональность, вложила свою ладонь в его и согласно кивнула.

Его прикосновение вновь подействовало на неё, как разряд тока, но Гермиона постаралась ничем не выдать своего волнения. Она и так уже проиграла Нотту, что называется, по всем статьям, и от всей души желала избавить его от удовольствия видеть, как она нервничает рядом с ним.

Но вот зазвучала музыка, и Гермиона забыла обо всём на свете. Это была одна из её любимых композиций, песня американской певицы Тони Брэкстон под названием «Не разбивай моё сердце», но дело было даже не в песне.

Тео вдруг совершенно преобразился: уверенно держа Гермиону одной рукой чуть выше талии, другой он взял её ослабшую руку и переплёл свои пальцы с её. А потом повёл, вливаясь в ритм танца, кружа её по залу, искусно выполняя все необходимые элементы, но не позволяя себе никаких вольностей.

Теперь Гермиона поняла, что ни с Дином, ни с Виктором ей не танцевалось так легко. Ей казалось, что ноги двигаются сами, независимо от головы, которая в данный момент соображала весьма плохо. Она словно летела, растворяясь в руках Нотта, забыв о том, что здесь есть кто-то кроме них, полностью отдаваясь воле музыки и своего превосходного — она готова была это признать — кавалера. Её левая рука лежала на его плече, и Гермионе наконец выпал шанс на самом деле ощутить напряжение его мышц, почувствовать всю затаённую в нём силу. Внутренний голос прежней Гермионы Грейнджер подсказывал хозяйке, что она теряет последние остатки здравого смысла, но ей сейчас было всё равно — лишь бы не заканчивалась музыка. Песню Брэкстон сменила не менее известная в магловском мире композиция «Поцелуй розы», хит 1995 года, затем запела Селестина Уорлок, а Тео и не думал останавливаться. Он видел, что Гермиона расслабилась и перестала его бояться; более того, она вела себя так, будто начала даже ему доверять. Эта мысль опьянила его: он так хотел подчинить себе прежде всего её душу, и дорогого стоило ему, прошлогоднему стороннику Пожирателей смерти, заслужить доверие организатора ОД.

А Гермиона уже не чувствовала ни времени, ни пространства. Она лишь не отрываясь смотрела в его глаза, видя в них не привычную, полную высокомерия насмешку, а что-то иное, отдалённо напоминающее... нежность.

Осознав это, она почти вслух ахнула. Всё внутри неё перевернулось с ног на голову, и в эту же секунду, одновременно с последним аккордом, Нотт выполнил особенно глубокий наклон — так, что Гермиона почти лежала на его согнутой в локте руке. Его лицо оказалось так близко, что у неё перехватило дыхание, и, поддавшись какому-то незнакомому, но очень мощному порыву, она сомкнула ресницы и вся потянулась к нему, безмолвно прося поцелуя.

Тео среагировал мгновенно. Подняв Гермиону, он взял её за руку и быстро потащил за собой, прочь из Большого зала, где было слишком много любопытных глаз.

Конечно, ему невероятно хотелось, чтобы их видели все, особенно эти два остолопа, Томас и Крам. Но сейчас больше всего он хотел остаться с ней один на один.

Свернув за мраморную лестницу и пройдя ещё несколько шагов, Тео завёл Гермиону в боковую нишу в стене, скрытую от посторонних и слабо освещённую огнём из кубков, расставленных через равные промежутки по основному коридору.