Разгневанная река
Шрифт:
— Ах, вы работаете!
Молодой художник весело поздоровался с Ты и вошел в комнату. С ним был молодой человек лет двадцати трех, в кепке, с загорелым обветренным лицом. Друг Хоанга внимательно, с любопытством посмотрел на Ты, улыбаясь как-то по-детски, что совсем не вязалось с его мужественными чертами.
— Входите.
Едва переступив порог, друзья подошли к мольберту. Ты не очень любил, когда рассматривали его незаконченные полотна.
— Это вы сейчас пишете?
— Да… но это еще так… не закончено. Хотите чаю? — И чтобы перевести
— После переворота не было никаких объявлений, но ученики сами разъехались кто куда, одни остались в Ханое, другие вернулись в провинции.
— Твой друг, наверное, тоже из училища?
— Нет. Простите, я забыл представить его вам, это Ким, мой бывший одноклассник. Недавно мы с ним снова встретились, и выяснилось, что мы к тому же еще и единомышленники.
Ким с улыбкой посмотрел на Хоанга, а тот продолжал как ни в чем не бывало:
— Я рассказывал ему о ваших картинах, и он захотел посмотреть на них, а кстати поговорить еще об одном деле.
— Да, — кивнул Ким.
Ты обратил внимание на то, что голос у Кима странно высокий, такой же детский, как и улыбка.
— Вы, верно, уже догадались, — продолжал Ким, — что я из Вьетминя. Мы хотели попросить вас написать плакат, призывающий поддерживать Вьетминь. Потом мы его размножим и расклеим повсюду.
— А что я должен изобразить?
— Ну, это целиком зависит от вас. Смысл плаката — призыв поддержать Вьетминь в борьбе против японцев, в борьбе за спасение родины. Печатать плакат будем литографским способом, типография у нас самая что ни на есть примитивная, — Ким улыбнулся, — поэтому просьба — сделайте его как можно проще. Главное — чтобы было красное знамя с золотой звездой, ну и хорошо бы фигуру партизана.
Ты задумчиво склонил голову:
— А как одеты партизаны? Если, скажем, я нарисую его вот в такой кепке, подойдет?
— Конечно! Партизаны одеваются, как все жители, и носят самое разное оружие и даже старинные кремневые самодельные ружья. Да вы, наверное, еще не знаете, что среди нас есть и женщины. Одеты они так же просто, только у пояса патронташ, а винтовка на ремне. А еще у них обычно есть матерчатая сумка для одежды и всякой мелочи. Иногда партизаны вооружены автоматами или даже легкими пулеметами.
— А как они выглядят, эти автоматы и пулеметы?
Ким взял карандаш и на клочке бумаги кое-как изобразил неизвестные Ты виды оружия.
— Когда же вам нужен этот плакат? — спросил Ты.
— Чем раньше, тем лучше.
— Через три-четыре дня устроит?
— Отлично! Вы дайте знать, когда плакат будет готов, Хоанг зайдет за ним.
Ким подошел к мольберту и долго молча смотрел на неоконченную картину. Хоанг тоже стал внимательно разглядывать полотно.
— Ну как? — спросил Ты. — Ведь это только предварительный набросок, многое еще будет переделываться.
— Здорово, — ответил Хоанг.
— Жаль, что нельзя ее размножить, — добавил Ким. — А здесь вы, наверно, изобразите партизан?
Ты улыбнулся:
— Да нет, я ведь даже не представляю себе их! Да, расскажите мне, что интересного произошло за последние дни.
— Самое интересное, пожалуй, это то, что мы сумели захватить оружие, — улыбнулся Ким. — Пост Бан, например, ребята взяли, переодевшись японцами. Когда они подошли к посту и предложили сдаваться, у начальника поста от страха душа в пятки ушла. Им тут же открыли ворота, а когда выяснилось, что это бойцы Вьетминя, было уже поздно. Тогда мы порядком разжились оружием! А иногда во время перестрелки между японцами и французами вьетнамские солдаты убегали с поля боя и бросали оружие в озера или приносили его нам. Теперь по стране можно свободно передвигаться: тайная полиция вся разбежалась! А местное начальство без французов точно змея без головы… По-моему, кто-то поднимается по лестнице!
Ты прислушался:
— Это жена вернулась с рынка.
— Ну, нам пора. Не будем вам мешать.
Была уже полночь, но Ты продолжал работать при свете лампы. Бить сидела у изголовья кровати и чинила солдатскую шинель, которую купила сегодня у старьевщика. Время от времени Ты откладывал кисть и палитру, брался за карандаш и на листе бумаги набрасывал заказанный ему плакат. Вдруг он поднял голову и задумчиво посмотрел на Бить.
— Послушай-ка, Бить, помоги мне немного.
— Одну минутку, вот только пришью пуговицу.
— Поторопись!
— Кончаю. Вот примерь! — Бить перекусила нитку и, расправив шинель, надела ее на Ты, застегнула на все пуговицы, отошла на несколько шагов и расхохоталась:
— Ну и хорош же ты в этой шинели! Точь-в-точь продавец лапши с улицы Лыок.
— Даже так!
— Тепло — и ладно! Главное грудь в тепле. Если ночью будешь работать, не надо обматываться шарфом. Теперь я еще поставлю на огонь воду для чая и — к твоим услугам.
Ты придвинул маленькую табуреточку к очагу и уселся рядом с Бить.
— По правде сказать, мне в жизни повезло: я встретил тебя!
— Можно подумать, что это правда!
— Конечно, правда! Послушай, я ведь намного старше тебя.
— Сейчас опять начнешь говорить глупости!
— Я не о возрасте. Я имею в виду характер. Ты внутренне гораздо моложе меня, ты веселая, бойкая, мне это нравится.
— Чего же хорошего в том, что бойкая? — рассмеялась Бить. — Да ты и сам хорош! Думаешь, ты такой уж тихий?
Ты улыбнулся:
— С тех пор как мы вместе, я вроде перестал быть нелюдимом. Я ведь страшный лентяй, за что ни возьмусь — ничего не умею. Я хочу тебя серьезно спросить: ты меня еще любишь?
Бить обернулась. В ее живых глазах еще сверкали искорки смеха, но вдруг лицо ее дрогнуло, посерьезнело. Бить молча взяла Ты за руку.
— Какая ты у меня красивая, — задумчиво прошептал Ты. — Не знаю, как сложится у тебя жизнь. Если бы я вдруг вылечился и снова стал здоровым, я жил бы с тобой до самой старости…