Разгневанная река
Шрифт:
Не зная, куда ему теперь направиться, Ты повернул к Озеру Возвращенного Меча. Около жандармского управления и полицейского участка на Барабанной улице расхаживали японские часовые. Фешенебельные магазины на улице Подносов и на Чангтиен были, как и всюду, закрыты. Но на берегу озера Ты, к своему удивлению, встретил немало людей, которые сходились сюда со всех сторон. Люди шагали прямо посреди улицы, так как ни машины, ни трамваи сейчас не ходили. Да, сегодня пешеходы были хозяевами улиц, на которых не встретишь даже полицейских. Изредка появлялась легковая машина с «восходящим солнцем» на радиаторе и медленно пробиралась сквозь толпу. То и дело люди плотным кольцом окружали какого-нибудь оратора, который, возбужденно жестикулируя, рассказывал о событиях прошедшей ночи. На перекрестке, в начале улицы Чангтиен возле большой афиши, на которой были напечатаны
Ты переходил от одной группы к другой, прислушивался к разговорам, стараясь из отрывочных, разрозненных сведений восстановить картину прошедшей ночи. Он узнал, что японцы подвергли артиллерийскому обстрелу французские казармы столицы, что самые ожесточенные бои велись в крепости и в районе аэродрома Батьмай. Оказывается, уже через час после начала наступления французские части капитулировали, и только гарнизон в цитадели продолжал держаться и после полуночи. Орудия в пригородной деревне Суанкань открыли было ответный огонь по японцам, но французы не продержались и часа. Убитых было больше всего во вьетнамских частях. Рассказывали, что в течение прошлой ночи японцам удалось покончить с французами и в провинциях. Шепотом передавали, что теперь, мол, американцы начнут вовсю бомбить Ханой.
И вдруг все эти разговоры показались Ты пустыми и никчемными, он решил не терять больше времени и вернуться домой. В конечном счете все сводилось к одному: японцы свергли власть французов. Но было не ясно главное — что последует за всем этим, как он проживет отведенные ему судьбой теперь уж немногочисленные дни.
Внезапно им овладела такая усталость, что у него подкосились ноги. Он чувствовал удушье и какую-то тяжесть в груди. С трудом добравшись до каменной скамьи на берегу, он опустился на нее и вытер со лба холодные капли пота. Сквозь густую пелену облаков робко проглянуло солнце. Все, что так волновало этих людей вокруг него, вдруг показалось Ты ничтожным и далеким. Он закинул голову и, опершись затылком о каменную спинку скамьи, стал рассматривать молодые, нежно-зеленые листочки. Пройдет еще немного времени, его не станет, а эти деревья по-прежнему будут каждую весну покрываться листвой, и люди по-прежнему будут приходить на берег озера… Острая печаль пронизала ею. Почему так мало отпущено ему жизни! Ведь совсем еще недавно он был мальчишкой, и вот — конец! Вся жизнь пронеслась словно во сне. И небо, и деревья, и вода в озере — все стало вдруг таким прекрасным и таким далеким! У Ты было такое ощущение, точно одна половина его существа уже распростилась с этим миром.
…Зачем, собственно, возникает на земле жизнь? Нужна ли она? В бескрайнем пространстве вселенной, в бесконечной ночи времени человек не больше чем песчинка, и жизнь его — крошечная искорка — вспыхнула и погасла, а сколько мук, сколько боли испытает он за этот миг!
…Убитые вьетнамские солдаты не выходили из головы. Ты вдруг закрыл глаза и увидел то, что давно уже подсознательно искал, — вот как нужно переделать картину с умершим от голода нищим! В ней не хватало еще одного образа — фигуры матери. Перед его мысленным взором возникла ночь, мерцающая отблесками далеких огней, толпа голодающих с широко открытыми, застывшими глазами, груды трупов, стена людей с винтовками в руках, которые принесут освобождение. Ты видел глаза вьетнамской матери, устремленные вперед, мать ищет своего сына или, быть может, раненого солдата, чтобы спасти ему жизнь, она идет сквозь огонь и дым; платок, покрывавший ее голову, упал на плечи, но она не замечает этого и идет вперед, только вперед… Картина стояла в воображении Ты, яркая, реальная, с мельчайшими подробностями… Ты смотрел перед собой широко раскрытыми глазами, как вдруг их точно заволокло пеленой. Ты не сразу понял, в чем дело… Когда он пришел в себя, над подернутым рябью зеркалом озера неизвестно откуда появилась бесчисленная стая ласточек, которая кружила в воздухе.
5
Ты заперся у себя в комнате и целиком ушел в работу, позабыв о времени, не различая дня и ночи. Он сразу понял, что картина, которую он задумал, требует большого полотна. Ах, если бы у него была студия, где могло бы поместиться полотно в несколько метров! Но обо всем этом он мог только мечтать. Откуда ему взять такое полотно и краски, и прежде всего откуда у него могла появиться такая мастерская, где поместилась бы картина величиной со стену Дома общины в большой деревне! Не в его же курятнике создавать такое полотно! Ладно, придется довольствоваться обычным форматом. Нельзя забывать, что он всего лишь умирающий с голоду художник в голодающей стране.
Вначале Ты решил все деньги Фыонг оставить Бить, но потом, скрепя сердце, вынужден был выделить больше сотни донгов на свою картину. Бить даже слова не сказала ему, узнав об этой непредвиденной трате. Откровенно говоря, она не очень-то разбиралась в искусстве, но считала эту работой очень важной. За годы, прожитые вместе, Бить узнала, что ему требуется для работы, и сейчас обегала все магазины и припасла все необходимое. К тому же Бить была его постоянной натурщицей, терпеливой, послушной любому его требованию. И в то же время на ней лежали обязанности по дому, обед, стирка, уборка. Правда, на двоих им не так уж много нужно, но все-таки, как и во всякой семье, забот хватало. Чего стоит одной воды принести и подняться по этой лестнице!
Несколько дней Ты провел за мольбертом, писал, закрашивал, снова писал до потемнения в глазах, но голова у него оставалась ясной, светлой, он работал спокойно, уверенно, и каждый день рождал все новые и новые идеи. Ты казалось, что внутри него живет какое-то иное существо и это оно смотрит, мыслит, кладет краски на холст и действует по своему усмотрению, иногда неожиданно для самого Ты. Днем Ты запирал дверь и не открывал никому до прихода Бить. Он даже не знал, что творится в городе, только по утрам пробегал сообщения в газетах, которые приносила ему Бить. До чего же ловко все они сменили тон! Газеты, прежде прославлявшие «национальную революцию» маршала Петэна и политику создания Индокитайского Союза, которую осуществлял генерал-губернатор Деку, сейчас отчаянно поносили французов и превозносили войска Великой Японии, а также «общее процветание Великой Азии»! Если верить сообщениям агентства «Домей цусин», японцы переловили, как лягушат, всех французских генералов, губернаторов Северного, Центрального и Южного Вьетнама и всех провинций от Ханоя до Сайгона. На место правителей-французов императорское правительство Японии уже поставило своих «советников» с японским генерал-губернатором Индокитая во главе.
Утром, как только Бить ушла на рынок, Ты по обыкновению заперся в комнате и приступил к работе. Вариант, над которым он сейчас работал, был уже далеко не первым. Ты писал с огромным напряжением, словно вел упорное сражение на крохотном пространстве перед холстом, натянутым на деревянную раму. Покрыв крупными мазками часть полотна, он отходил как можно дальше и внимательно разглядывал этот уголок картины, ибо в тесной каморке не было возможности охватить взглядом одновременно всю картину. Сегодня у него, кажется, что-то получалось, хотя он еще не добился того, что ему было нужно. Ты считал, что в подлинном произведении искусства нельзя ни добавить, ни убрать даже малейшей детали, каждая из них должна быть на своем месте, и в то же время картина должна отличаться простотой, отсутствием вычурности, быть естественной, как сама жизнь. Он терпеть не мог надуманные композиции, манерность, стремление к чему-то необычному, неестественные тона, словно рожденные в хмельном воображении художника. Свое искусство Ты обращал к людям и старался вызвать у них искреннее чувство. Огонь искусства должен светить людям, а слепая вера, пусть даже и искренняя, не светит, а, наоборот, погружает во тьму, порабощает душу зрителя. Бездушное кокетничание мертвит искусство, оно пагубно и фальшиво, и художник, вставший на этот путь, обрекает себя на жизнь, полную фальши, он обманывает общество, выдает пустоту за нечто значимое и тем самым отравляет души…
Ты неутомимо писал все утро, иногда он вдруг останавливался и улыбался каким-то своим мыслям. Что это он сегодня так расфилософствовался? А с картиной у него пока еще не все клеится… Увлеченный работой, Ты не слышал, как кто-то поднялся по лестнице, и обернулся только тогда когда раздался стук в дверь. Он, как обычно, притаился и решил переждать, пока гость не уйдет. Он привык избегать нежданных визитов, и, хотя друзья наверняка знали, что Ты дома, они не обижались, зная характер приятеля. Ну а люди незнакомые просто уходили ни с чем.
— Ты, это Хоанг, я к вам на минутку! — послышался голос из-за двери.
Ты немного растерялся. Хоанг был молодым художником, еще не закончившим училище. Он очень любил картины Ты и явно следовал его путем. Но последнее время он стал приносить ему газеты «За спасение Родины» и «Знамя освобождения». Ты догадывался, что паренек является членом фронта Вьетминь или, во всяком случае, как-то связан с ним.
— Вы дома? — переспросил Хоанг.
— Да, — отозвался Ты, отложил кисть и пошел открывать дверь.