Разложение, или Катабасис в пещеру Платона
Шрифт:
Поднимался туман. Довольно странно было видеть его вкупе со светящим солнцем, но зрелище было неописуемым. На ровной поверхности спокойной воды клубился пар; солнечные блики отражались в ней и придавали пейзажу яркости. Дополнял и довершал картину образ плавающей, нагой и прекрасной, точно русалка, девушки – единственной живой души, нарушающей покой этого места.
Давида усыплял этот вид. Агата продолжала играть в тонущую, спрятавшись от него под водой, пока он поражался красотой этого места. «Боже, каким же идиотом надо быть, чтобы иметь под носом такое и осознанно игнорировать это!» – думал он. Его глаза слипались. Сознание тонуло в безмятежности. Давид покидал явь и погружался в бесконечную череду невнятных образов и сновидений.
Он
Наконец преодолев лестницу, Давид оперся рукой о пыльную стену и увидел нечто поразительное. Стена напротив него, на которой располагалось окно, скрывалась из виду за необычайным свечением. Даже солнце было несравнимо с ним по яркости. Но, в отличие от того же солнца, этот свет не слепил глаза. Давид увидел силуэт мужчины в длинной рясе, удаляющийся от него в сторону свечения. Голова мужчины была лысой, только на висках нелепо торчали остатки курчавых седых волос. Его пожилое тело скрывало темное платье до пят, с плеча свисала ярко-желтая тканевая ряса. В руке мужчина крепко держал большой золотой ключ. Уже практически скрывшись в белом свечении, он обернулся и взглянул Давиду прямо в глаза. Его лицо было покрыто морщинами, а во взгляде читалась усталость. Щеки мужчины вокруг несуразного толстого носа покрывала краснота, а подбородок был скрыт под объемной серой бородой. Давид четко понимал, что он видит этого человека не в первый раз и, скорее всего, очень хорошо его знает. Но, несмотря на это, он был не в силах вспомнить даже его имя. Мужчина грустно улыбнулся ему и исчез в свечении, будто пройдя через портал.
Тогда на его месте показался еще один силуэт, который так же был повернут спиной и направлялся в сторону света. Он выглядел моложе первого: его короткие темные волосы только начинали седеть. Он держал в руке то ли плоский диск, то ли тарелку. Приглядевшись, Давид понял, что это была потертая ракушка морского гребешка. Этот мужчина был в более широкой рясе темно-синего цвета, низ которой медленно катился за ним по полу. Подойдя вплотную к свету, он так же обернулся, улыбаясь, кивнул и скрылся в свечении. Чувство, что этот человек был ему знаком, пришло и в этот раз.
Попытки осмыслить происходящее ушли на второй план, как только на месте первых двух появился третий мужчина. Длинные пряди его седых волос спадали на многослойную бордовую рясу. Этот человек почему-то казался Давиду более реальным, чем предыдущие. Он мог вглядеться и четко разглядеть его перед собой, тогда как предыдущие были лишь смазанными силуэтами. Мужчина уже ожидаемо повернулся к нему, облачив строгое лицо старика, кивнул ему в знак прощания и вслед за своими товарищами исчез в ярчайшей белизне. После его исчезновения пропал и сам свет, обнажив темный пыльный чердак, заваленный забытыми предметами. Давид почувствовал, как что-то колит его в руку. Пытаясь унять неприятное ощущение, он услышал карканье вороны…
Птица клюнула его снова в то же место, чем окончательно вернула в реальность. «Это место меня дурманит, – подумал он. – Приедем домой, сразу завалюсь спать». Казалось, он задремал всего на несколько минут. Придя в себя, Давид задумался о необычном сне. Ему хотелось записать детали, пока он их не забыл, но поблизости не было ни ручки, ни бумаги. Туман все так же клубился над озером. Давида не покидало чувство, что чего-то не хватает. Наконец он понял: в воде не было Агаты. Он пригляделся, решив, что она заплыла подальше, однако озеро было пустым. «Может, пошла в туалет?» – подумал он и решил какое-то время подождать.
Минуты шли одна за другой, но Агата так и не появлялась. Устав ждать, Давид поднялся на ноги и побрел в сторону леса. Он заглядывал за деревья, всматривался вдаль, надеясь, что она решила поиграть с ним в прятки, но ее нигде не было. Обувь и одежда до сих пор оставались на берегу, поэтому возможность ее ухода отметалась. Давид подошел к машине и заглянул внутрь: тоже пусто.
– Агата! – крикнул он.
Ответа не последовало. Он еще раз осмотрел окрестности и вновь никого не увидел. Тогда он поднялся к дороге. На черном двухполосном шоссе не оказалось даже машин, только одинокий трактор колесил поля где-то далеко впереди. Давид вернулся обратно и снова громко позвал жену.
– Агата! – Его крик эхом отразился над озером.
Давид уставился на плотный туман, не отпускающий водную гладь. В его голову закралось неприятное подозрение. Спустя секунду оно переросло в навязчивое волнение. Он направился к воде. С каждым шагом он шел все быстрее, а когда ноги были по колено в воде, и вовсе перешел на бег. Он щучкой нырнул под воду. С непривычки вода парализовала холодом все тело, но сейчас ему было на это плевать. Давид выискивал Агату под водой, периодически опускаясь на дно. Он искал везде, где они плавали, но не мог найти. Кончался воздух, и глаза резала боль. Он выплыл на поверхность, набрал кислорода и нырнул снова. «Где же она? Я залип всего на пару минут, как такое вообще могло случиться?!» – думал он. В чистой воде ему удавалось видеть на хорошем расстоянии. Мимо проплывали маленькие группки рыбешек. При его приближении они в страхе уносились в разные стороны. Когда легкие снова потребовали воздуха, он оттолкнулся от песчаного дна, резко вынырнул и отдышался. В стремительном беспокойстве Давид не заметил, как доплыл до середины озера. Остановившись, он набрал побольше воздуха и снова погрузился под воду.
Он увидел Агату. Бессознательное тело поднималось со дна в самом центре озера. Так далеко они не заплывали. Давид поплыл за ней, двигаясь так быстро, как только мог. Он убеждал себя, что она просто потеряла сознание и, молясь, чтобы все пришло в норму, надеялся откачать ее на берегу. Подплыв к ней, он аккуратно взял жену на руки и потащил наверх. Она была легкая словно пушинка.
«Нет, это невозможно! Она же плавает лучше меня!» – думал Давид, выбираясь на поверхность с женой на руках. Вороны, злобно каркая, провожали его на берег. Когда он выбрался из воды, обнажилось ее мраморно-белое тело. Давид положил ее на землю. Она не дышала. Его поразил страх, из-за которого он потерял самоконтроль. Когда ему удалось преодолеть начинающуюся панику, он стал делать Агате искусственное дыхание. Точнее, пытался делать – он этого не умел, лишь видел, как это делают в кино. Изо рта Агаты плескалась вода, когда он давил ей на грудь, но уже было понятно – она мертва. Давид не хотел верить в это и продолжал надавливать на грудь. Потом рот в рот. Он знал, что никакого смысла в этом нет, но отказывался мыслить рационально. Он не мог поверить, что это произошло.
– Нет, этого не может быть…
Он залился слезами, прижавшись к ее груди. Груди, которая совсем недавно вдыхала воздух и пульсировала. Которая приходила в движение во время громкого смеха. Которая дарила теплоту живущего сердца, стоило только к ней прижаться. Но теперь это было лишь мертвое тело, не выражающее совершенно ничего. Лишь безжизненная материя. Как манекен. Больше не было восторженных слов, ментальной близости и влюбленного взгляда. Не было слез в бытовой ссоре и радости из-за хорошей новости. Не было мечтаний о детях и гармонии, планов и надежд. Больше не было ничего. Только посиневший труп в слабых обессилевших руках любимого человека. Человека, который раньше не был так близок со смертью. Давид боялся и не знал, что делать. Все, что имело смысл, в один миг его лишилось. Все, что двигало им, потеряло всякое значение. Казалось, это конец.