Разложение, или Катабасис в пещеру Платона

Аморов Дмитрий

Поезд остановился.

– Мне пора. – бросил Давид и быстрым шагом бросился к вагонам.

– Пока! – крикнул ему вдогонку мальчишка-кассир.

В толпе выходивших из вагона людей Давид сразу увидел маму. Она заметно постарела за все эти годы. Ее лицо покрылось морщинами, а волосы сединой. В темно-голубых глазах прослеживалась неподдельная грусть, а в старых руках годы непосильного труда.

– Привет, Давид.

Он крепко обнял маму, а она поцеловала его в щеку.

– Здравствуй.

Они никогда не отличались общительностью друг с другом, и, учитывая случившееся, эта встреча

должна была стать исключением. Но не стала. Давид взял чемодан мамы и направился вместе с ней к выходу с вокзала. Они с трудом прорвались через толпу других приезжих. На выходе их пытались остановить навязчивые таксисты, сующие в нос свои услуги, не утруждая себя даже фальшивой улыбкой. Один из них – толстый подозрительный мужчина с многодневной щетиной – выпрыгнул перед матерью Давида и чуть не сбил ее с ног. Она взяла сына за руку, а Давид ускорил шаг.

На парковке, по пути к машине, их внимание привлекли протестующие демонстранты. Многие из них с криками разбегались кто куда, а самые невезучие направлялись к полицейским фургонам в наручниках с правоохранителями под рукой. Они возмущенно кричали и пытались вырваться, но полицейские спокойно затыкали их, предвкушая скорое возмездие.

– За что это их? – удивленно спросила Давида мама, садясь вместе с ним в машину.

– Протестуют против властей.

Давид завел машину и медленно выезжал с парковки.

– Это те же недовольные, про которых ты говорил?

– О чем ты? – он непонимающе посмотрел на маму.

– Когда приезжал в последний раз, ты говорил о протестующих…

– Ничего не помню, – перебил ее Давид и, выехав на дорогу, резко увеличил скорость.

Мама не решилась продолжить разговор. Следующий раз, когда они обменялись словами, случился уже на выезде из города.

– Как ты, сынок?

Давид вздрогнул от неожиданности.

– Так себе.

– Я понимаю. – Она не умела утешать, отчего ее слова звучали до боли натужно. – Но ты должен держаться.

Давид ничего не ответил. Они оставили город позади, выехав на пустое шоссе, окруженное лесом и полями.

– Ты же отпросился с работы?

– Я не работаю. – Давид отвечал скупо, будто бы разговор с матерью был ему в тягость.

– Вообще?

Он кивнул. Мама посмотрела на него с удивлением.

– Почему?

– Меня уволили, около месяца назад. Разве ты не в курсе?

– Нет, ты ничего не говорил. – Она задумалась. – А из-за чего?

– Ничего серьезного. – Давид не хотел делиться с ней. – Не сошлись во взглядах с начальством.

Мама смотрела на него без остановки.

– Это случайно не из-за этих… – она, сжав кулак, поднимала руку вверх на манер протестующих.

– Нет, я же сказал… – Давид, снова перебив ее, говорил со сдержанной в шепоте злостью. – Ничего серьезного. Не переживай, я уже в поисках нового места. Вернее, был в поисках…

Он не стал заканчивать. А мама не стала допрашивать. Не доехав до дома несколько километров, Давид внезапно свернул на одном из поворотов. Шоссе сменила узенькая дорога, ведущая к большим черным воротам.

– Заедем по-быстрому на кладбище, нужно обо всем договориться.

Мама понимающе кивнула. Давид припарковал машину у ворот, пообещал ей скоро вернуться

и пошел в сторону кладбища.

Сотни одинаковых надгробных плит стояли ровными рядами, словно солдаты на построении. Они не посмели бы упасть, даже если бы захотели, поэтому принужденно держали строй в течение долгих лет, отличаясь высокой дисциплиной. Каждая из них являла собой произведение искусства, созданное творцом, вложившим душу в свое детище. По-хорошему они могли бы конкурировать с культовыми романами классиков или сонатами великих композиторов. Но вместо этого высокие статные камни были вынуждены украшать собой холм, являясь всего лишь дополнением к закопанным здесь же мертвецам. Горячее полуденное солнце, освещавшее холм, помогло Давиду найти домик ритуального агента, на выходе у кладбищенских ворот. Идя вдоль могил, он вновь почувствовал запах разлагающихся трупов, который снова изо всех сил въелся в его нос. Он легко объяснил себе, что на кладбище это вполне естественный запах. Подходя к деревянной хижинке смотрителя кладбища, которая по совместительству была ритуальным магазином, Давид думал о словах местного сторожа. Когда он спросил у него, где он может найти ритуального агента, сторож, отвечая, ехидно улыбнулся и двусмысленно пожелал ему на прощание удачи.

Когда Давид тихо постучал, дверь слегка приоткрылась и из нее выглянул лысый престарелый мужчина. Несмотря на низкий рост и преклонные годы, он выглядел довольно подтянуто.

– Добрый день, я хотел бы…

Приветствие Давида было прервано тихим бубнежом старика себе под нос.

– Ща ты у меня захочешь. Ща все будет, не переживай.

Он захлопнул дверь изнутри. Спустя минуту молчаливого непонимания внутри снова послышались тихие шаги по скрипучему полу. Старик распахнул дверь. В его руке появилась длинная трость, которой он принялся яростно колотить Давида по голове. Пытаясь спастись от неожиданных ударов, Давид отбивался от трости руками. Ему удалось поймать ее рукой и выхватить из рук старика.

– Что вы делаете?! – возмущенно прокричал он.

– Ща ты все поймешь, – пробубнил старик и, схватив Давида за затылок, потащил его в дом.

Посреди темного зала на столах лежали массивные гробы на продажу, на стенах висели картины на религиозные темы, а под ними были витрины с иконами. У одной из многочисленных витрин стоял стул, куда старик насильно посадил Давида.

– Сиди, не то застрелю! – злостно прохрипел он.

Давид хотел ослушаться приказа, так как стрелять старику было не из чего, но не успел он встать со стула, как тот достал откуда-то из-за спины тяжелое старое ружье и нацелил его прямо ему в лицо.

– А теперь говори, зачем ты это делаешь? – в голосе старика слышалась искренняя ненависть.

– О чем вы? – Давид в растерянности боялся ляпнуть лишнее слово. – Я ничего не делаю.

– Не включай идиота, щенок! Кто тебе позволил осквернять памятники погибших?

– Чего? О чем вы говорите вообще?!

Искренне недоумевая, Давид хотел было встать со стула, но старик резко замахнулся на него ружьем, нивелировав таким образом всякое возмущение.

– Будешь отнекиваться, я тебе башку отшибу. Думал, я в ночи не разгляжу твою рожу, да? Не тут-то было!