Разложение, или Катабасис в пещеру Платона
Шрифт:
– Да. Но с тех пор прошло много времени.
Давид не отводил взгляд с фотоальбома.
– А утром я проснулась и обнаружила, что тебя нет дома. Ты молча уехал, даже не предупредив.
– Я опаздывал на работу, у меня не было времени будить тебя.
– Не нужно врать. – Давид посмотрел ей в глаза. – Я готова признать, что ты прав. Мне неприятно это место. Когда я слышу чертовых ворон, поднимаюсь по старой лестнице или смотрю на лес через окно, мне становится больно от воспоминаний о том, как этот мерзавец поступил со мной. Я переживаю всю злость по новой. Только поэтому я не приезжала к вам в гости. Мне трудно в этом признаться, но это правда. А ты, осуждая меня за это, сам отказываешься сознаться в том же самом?
Давид всматривался в фотографию жены и, поддавшись эмоциям, не заметил, как смял ее в кулаке.
– Хорошо. В тот вечер, когда алкоголь выветрился и я окончательно протрезвел, мне захотелось еще раз прокрутить в голове все темы и воспоминания, возбудившие в нас общительность, радость и смех. И на трезвую голову я не увидел в них ничего позитивного. Мы просто постарались найти крупицы радости в море дерьма. Выхватив их из памяти, мы зацепились за эти воспоминания и обсасывали их целый вечер, будто ничего плохого в жизни и не было. Алкоголь в этом деле оказался хорошим помощником. Но это самообман, от которого мне стало мерзко.
– Но, Давид, если не цепляться за что-то хорошее, можно пропасть вообще. Ты преувеличиваешь.
– Мы не цеплялись, а создавали иллюзию. Изменяли облик прошлых дней, будто они были не такими уж и плохими. Так или иначе, когда я это понял, больше не смог уснуть. И пожалел об этой встрече. Потому и уехал не попрощавшись.
Оставшийся вечер они просидели в тишине. Мать Давида рано ушла спать, ее сын сидел за фотоальбомом и выдирал из него неудачные, по его мнению, фотографии. Когда разглядывать изображения на них стало нелегко из-за укутавшей ночь тьмы, Давид убрал фотоальбом и тоже направился к кровати. Проходя мимо спальни матери, он услышал шум, вынудивший его остановиться около двери. Он подошел поближе и прижал ухо к стене, пытаясь расслышать его источник. Прислушавшись, Давид понял, что этим звуком был плач его матери. Она старалась выражать эмоции как можно тише, чтобы он ее не услышал. При этом она шептала слова, которые Давид расслышал не сразу. Она из раза в раз повторяла: «Я себя ненавижу».
***
Когда они с матерью заходили на кладбище, Давид увидел мужчину из ритуального агентства, который спас его от своего сумасшедшего отца. Мужчина стоял возле кладбищенских ворот и разговаривал со сторожем. Давид подошел к нему и поздоровался.
– Добрый день. – Мужчина был напряжен.
– Как там ваш отец? – Давид пытался выразить небезразличие. – До сих пор буянит, или успокоился?
– Он повесился.
Давид, потеряв дар речи, молча пялился на мужчину. Тот смотрел на него мертвым взглядом, не выражающим никаких эмоций.
– Как? – еле выдавил из себя Давид.
– До него наконец дошло, что он сам в своем гневе разломал эти памятники. Вместе с тем он осознал и своего Альцгеймера. – Он говорил необычайно спокойно. – Вот психика и не выдержала.
Чувствуя, как внутри него накаляется буря разнородных эмоций, Давид, покуда они не вылились во что-нибудь крайне непривлекательное, поспешил не сказав ни слова уйти и догнать мать.
Ветер склонял к движению ветки деревьев и седые волосы на голове мамы. Поправив их, она снова вложила свою руку в руку сына. Они были единственными посетителями кладбища в этот день. Около них красовалась свежая могила, отличающаяся от соседей особой скромностью, отчего она обретала особый шарм. Тишину, свойственную этому месту, рушило только шуршание ветра и карканье ворон. Рука Давида все еще слегка тряслась после новости о смерти старика. Он ни разу не посмотрел на тело Агаты после озера. Он не боялся смотреть на него, находя в нем всего лишь безжизненную материю, тогда как настоящий страх вызывали воспоминания. Ему просто было отвратно видеть эту пустую оболочку, понимая, что когда-то в ней текла жизнь. Его наполняло чувство злости, схожее с чувством, когда проигрываешь в карты дом и смотришь на него в последний раз. Поэтому взгляд Давида наслаждался эстетикой тихого аккуратного кладбища, пытаясь вспомнить, когда он видел что-либо более красивое.
– Я больше не могу контролировать злость.
Мама крепко сжала его руку.
– Я понимаю тебя.
Она глубоко вздохнула, помолчала пару минут и продолжила.
– Когда я была беременна тобой, моя семья погибла. В канун Рождества они ехали на машине к нам в гости, я готовила большой ужин для всех. Раздался телефонный звонок. Я сняла трубку, а на том конце соболезнования, извинения и слезы. Из нечленораздельного мычания я поняла, что какой-то ублюдок въехал в них на грузовике. Я не знаю, был он виноват или нет, и что с ним стало после, но тогда я потеряла всех. Маму, папу, сестру и племянника. Меня как будто раздавили в тот момент. У меня была жесткая депрессия, я не знала, как жить. А вскоре после ушел твой отец, и я осталась одна. Тогда я думала покончить с собой. И я ума не приложу, смогла бы я выбраться из этого дерьма, если бы держала в себе гнев.
Давид в сотый раз слышал эту историю, но раньше он не смотрел на нее под таким углом.
– У тебя был я. Ребенок дарил стимул и рождал смысл для дальнейшего существования.
– Ты тоже в состоянии найти свой смысл. Но пока не выпустишь злобу, ты будешь зациклен только на ней. К хорошему это не приведет.
Сзади послышались шаги. Последовавший за ними запах выдал в них бездомного. Он остановился около Давида. Длинная грязная борода падала на его грудь, а одежда была на нем уже не первую неделю. И хоть август был не слишком холоден, его макушку прятала грязная дырявая шапка. Бездомный спрятал лицо руками и громко рыдал.
– У вас кто-то умер? – Давид обратился к нему с особой учтивостью.
– Все умерло… Все погибло… – Мужчина всхлипывал и говорил сквозь слезы. – Скорбь не отпускает меня… Она меня пожирает…
– Ну что вы. – Давид выдавил из себя улыбку. – Уверяю, все наладится.
Нищий перестал плакать, убрал руки от лица и презрительно на него посмотрел.
– Ты сам-то в это веришь?
***
Снаружи зима была еще далеко, зато в сердце Давида она уже нашла свой приют. Телевизор фоном бормотал что-то про оппозиционные протесты и извержение вулкана на юге. Этого события жители тех земель ожидали долгое время и наконец их желания воплотились. Давид ходил по комнате, распивал виски и думал о будущем. Сначала долго размышлял о прошлом и настоящем, но его мысли уперлись в тупик, когда пришло время заглянуть вперед. Чувствуя себя художником, неспособным реализовать желанные образы, потому что в самый ответственный момент они решили покинуть его воображение, Давид кинул бокал в стену. Разбившись вдребезги, он распугал обосновавшихся за окном ворон. Мама спала в своей комнате, подарив сыну возможность вновь насладиться одиночеством, и не слышала звуков разбивающегося стекла. Обнаружив, что бутылка опустела, Давид предпочел алкоголю сон.
Деревья бежали по лесу вместе с ним. Минуя кустарники, Давид пробирался в глубь чащи, убегая от какого-то невидимого противника. Он не рисковал обернуться, борясь с любопытством узнать, кто именно его преследует. Скорость его бега резко замедлилась, когда ноги окутало чем-то вязким. Давид остановился и огляделся. Он оказался посреди огромного болота, преграждавшего ему путь. Болото делило широкий ночной лес пополам. Преследующий противник не ждал, поэтому медлить было нельзя. Давид двинулся вперед, с каждым шагом погружаясь все глубже в трясину. Сделав очередной шаг, он почувствовал, как кто-то давит ему на плечи. Посмотрев по сторонам, он увидел вокруг себя кучу людей, оккупировавших болото целиком. Сотни обнаженных мужчин и женщин беспорядочно избивали друг друга посреди трясины. Когда кому-то удавалось утопить своего противника, победитель тут же переключался на ближайшего человека и принимался яростно его ударять. Давид расталкивал их, уворачиваясь от случайных ударов. Он толкал преграждающих ему путь и продолжал бежать, несмотря на то что вязкая трясина делала его ноги ватными. Он чувствовал, что наступает на тела проигравших в схватке. Кто-то из глубины, умирая, пытался схватить его за ноги, но Давид резкими движениями освобождал свои ноги от захватчиков. Он наступал на многочисленные тела и, находя в них опору, продвигался гораздо быстрее. Под его ногами хрустели чьи-то головы, но ему не было до этого дела. Один из все еще дравшихся безумцев со всей силы стукнул его по плечу. Давид пошатнулся и чуть было не свалился в трясину, но, кое-как удержав равновесие, толкнул обидчика в ответ и постарался ускорить бег. Однако в следующий же миг кто-то под водой внезапно схватил его за ногу. От неожиданности Давид больше не смог держаться и рухнул в болото, головой вниз…
Полная луна освещала водную гладь. Вокруг озера не было видно ни зги. Давид стоял на берегу и чувствовал холодную поверхность земли пятками. Слишком реально чувствовал для сна. Он не смел касаться воды и тем более входить в озеро полностью. Что-то останавливало его. Желание слиться с водой было немыслимым, но какая-то сила не давала Давиду исполнить его. Он бесился словно ребенок, неспособный выбраться из манежа. Внезапно он услышал какие-то звуки из глубины озера. Их характер был ему непонятен, а источник неизвестен, но с каждой секундой громкость этих звуков увеличивалась. Не найдя других вариантов, Давид решил просто стоять на месте и ждать. Ждать чего-то, что поможет ему зайти в воду. Звук стал таким громким, что у него чуть ли не закладывало уши. Вода начала пульсировать, из-под нее показался человеческий силуэт. Он становился все больше, начал выходить из воды и двигаться прямо на Давида. Когда с этого существа стекла влага, Давид пригляделся и понял, что это была Агата. Посиневшая, с пустыми глазами, точно такая же, какой он достал ее из воды в тот день. Она двигалась на него. Давида обуял страх, он хотел убежать, но его ноги будто вросли в землю. Один за другим из воды начали выходить десятки точно таких же клонов-близнецов мертвой Агаты, и все они двигались к нему. Давид был в ужасе. Они приблизились к нему вплотную и повалили на землю, укрывая своими холодными и мокрыми телами. Каждая из них шептала ему какой-то нечленораздельный бред. Он пытался сопротивляться, но его силы явно были меньше. Через какое-то время вся толпа клонов его мертвой жены оказалась на его теле.