Разноцветная история
Шрифт:
Ровно через пять минут Всеволод уходил. Он был такой же, как в первый день, когда появился здесь, - весёлый, красивый и какой-то лёгкий. И не было ему никакого дела до лесника и до его семьи.
Я высунулся в окно. Когда он проходил мимо, то помахал мне рукой и сказал:
– Привет рыбакам! В этом доме художника не поняли.
Ко мне подошёл Иван Семёнович. Он курил папироску, а когда брал её в руки, то видно было, что пальцы у него слегка дрожат.
– Художник, - сказал он, - а жизнь рубит. Красоты настоящей не понимает.
– Он бросил папироску на землю, притушил её носком сапога и посмотрел узкими, прищуренными глазами в ту сторону, куда ушёл Всеволод.
– Ты, может, подумал, что я испугался, что он срубил сук у дерева?
Я кивнул.
– Нет, - ответил Иван Семёнович.
– Дерево не погибнет, оно живучее. Здесь вопрос глубже. Он всё для себя и для себя, а о других никогда не подумает. С таким человеком в разведку не пойдёшь. Как кукушка перелётная.
– Отец, - крикнул Ваня, - смотри, летит!
А самолёт уже разворачивался над лесом, и тоненькая ниточка дыма оставалась позади него.
– Папка, папка!
– закричал Максим.
– У самолёта белый хвост. Жар-птица. Самолёт жар-птица!
Скоро самолёт скрылся. Остался только белёсый туман, который медленно оседал на лес.
– Дождя бы не было, - спокойно сказал Иван Семёнович, - а то лекарство смоет.
КЛИНОК КРАСНОГО КОМАНДИРА
Николай Фёдорович работал в своём саду - белил стволы яблонь. Он уже шестой день был в отпуску и всё выискивал себе разные заботы, чтобы заглушить обиду на дочь.
Ещё весной Николай Фёдорович списался с Машей, что та приедет к нему с сыном Серёжей, он не видел их целых пять лет. Со дня на день ждал гостей, и вдруг пришла телеграмма, что они задерживаются.
«На смех отца выставила!
– думал Николай Фёдорович.
– Всем соседям разболтал, а Машенька, вместо того чтобы поехать к отцу и внука привезти, возможно, укатит в какие-нибудь южные края».
Ему не работалось, но он упрямо водил кистью по шершавым, в бороздах стволам деревьев, пока вдруг не прогудела сирена автомашины. И сейчас же ей в ответ прокричал горластый соседский петух.
«Кого там нелёгкая принесла?» - подумал Николай Фёдорович. Он бросил кисть, снял передник и заспешил на улицу.
Р кузове грузовой машины стояли двое: мужчина, одетый по-городскому, и мальчишка лет десяти.
– Николай Фёдорович Панов здесь живёт?
– Я и есть Панов, - ответил Николай Фёдорович.
– Фу!
– шумно вздохнул мужчина.
– Значит, всё-таки удалось доставить в полном порядке. Принимайте внука.
– И он с неожиданной лёгкостью подхватил мальчишку и опустил его на землю. Потом таким же манером выставил небольшой чёрный лакированный чемоданчик.
– Всё. Счастливо оставаться.
– Мужчина цокнул костяшками пальцев по шофёрской кабине, и не успел Николай Фёдорович даже спасибо сказать, как машина укатила.
Дед внимательно посмотрел на внука, ещё не веря, что всё то, о чём он мечтал, произошло так просто. И что вот этот самый белобрысый худой мальчишка и есть его внук Серёжа. Но мальчишка стоял перед ним и держал в руке чемоданчик. Тот самый чемоданчик, который он подарил Машеньке, когда она поступала в медицинский институт.
– Ну, здравствуй, Серёжа. Как это мама тебя одного отпустила?
– проговорил наконец Николай Фёдорович.
– Где же одного? Если бы одного! От самого дома с провожатым.
– И Серёжа кивнул в ту сторону, куда уехала машина.
– Наш сосед. В командировку приехал. Будет у вас элеватор строить.
Николаю Фёдоровичу хотелось приласкать внука, но почему-то постеснялся и только, когда входили в дом, на ходу прижал его к себе и потрепал за волосы.
Скоро с базара пришла Наталья Семёновна. Когда она увидала Серёжу, ей даже плохо стало от радости. Она расцеловала его, при этом ощупала и нашла, что он худой до ужаса. Потом повела умываться и тут же усадила за стол.
Серёжа ел варенец с хрустящей ярко-коричневой пенкой, а Наталья Семёновна сидела напротив и говорила:
– Вылитая Машенька! Правда, мальчик очень похож на Машеньку?
– обращалась она к Николаю Фёдоровичу.
– Нет, ты посмотри глаза, это же её глаза!
Она засыпала его вопросами: что они едят дома, как выглядит Машенька, и ещё многими другими, на которые Серёжа при всём своём желании не знал, как отвечать.
Тогда к нему на помощь приходил Николай Фёдорович. Он ничего такого не говорил, а повторял одни и те же слова:
– Ты, Серёжа, ешь. Наваливайся, ешь.
– И всё расхаживал по комнате и занимался какими-то ненужными делами: то откроет окно, то закроет, то почему-то включит электрический свет, хотя на улице было светло.
Потом Серёжа ходил по комнатам и оглядывал всё серыми цепкими глазами. Только одна вещь приковала его внимание - старый клинок, который висел над кроватью Николая Фёдоровича.
Угомонились в этот день поздно. Но Николай Фёдорович уснуть не мог. Давно засопел Серёжа, заснула тревожным старушечьим сном Наталья Семёновна, а Николай Фёдорович всё смотрел в темноту открытыми глазами.
«Он, наверное, ни разу не был в настоящем лесу, - размышлял Николай Фёдорович про Серёжу.
– Жил только на пригородных дачах. Это же смех! Надо его приучить к лесной работе». …Шли дни. Николай Фёдорович подолгу копался в небольшом садике при доме, стараясь, правда без всякого пока успеха, приучить к этому делу и внука. Мальчик уже совсем освоился здесь и не отличался ничем от местных ребят.
Серёжка знал удачливые места для рыбалки, умел нырять до самого дна и ловко управлять лодкой-плоскодонкой. Уступал он только маленькому чернявому парнишке со смешным именем Дормидонт.
Дормидонт был отчаянная голова, человек вредный и коварный. Как-то, обогнав Серёжку в лодочном состязании, сказал ему небрежно:
– Весло у тебя не то…
– А какое же надо?
– Полегче, чтобы руку не оттягивало. Из молодого деревца…
После этого Серёжка подрубил у деда в саду молодое грушевое дерево.