Разожги мой огонь
Шрифт:
— Виновата перед тобой не меньше я, — продолжала бормотать Алана. — Не должна была тебя отпускать, да только смалодушничала. Думала, с Арвиром смогу после случившегося быть, но и его, выходит, не знала толком. Не быть мне ни невестой, ни женой, ни матерью. Да и легче-то не стало даже после того, как Арвира прогнала…
Примолкла Алана, утерла слезы руками. Не подозревала, что безмолвный слушатель у нее есть. А я все хмурилась. Неужто узнала, что Арвир в булочную мою приходил? Или соседи добрые чего нашептали?
Отвлеклась от мыслей, когда подруга
— Предательство не искупается ничем. Никогда. Только и остается верить, что уже сегодня встретимся с тобой, Мелисса, в Солнечных Лугах Матери-Земли под ласковой сенью Отца-Солнца. А уж как свидимся, загляну в твои глаза и укор немой станет мне вечной мукой…
Тут уж не смогла в тени остаться. Вышла из своего укрытия, шагнула к Алане, уперла руки в бока.
— Ты что это, Алана, удумала? Никак, ума решилась! О батюшке и матушке своих подумала? А что до глаз моих, можешь хоть сейчас в них заглянуть, там не один укор отыщется после таких речей!
— Мелисса… — Алана как стояла на коленях, так и осталась, только голову повернула, меня заслышав, да глаза расширила. Потом зажмурилась, ладонями глаза закрыла и давай бормотать: — Мелисса, ты уж и забери меня тогда, так еще лучше будет — смерть принять от той, кого сама на погибель отправила, и…
— Алана, на меня посмотри, — велела строго. Всегда с ней так говорила, когда она, об очередной проделке Арвира узнав, слезы лила. — Я на духа похожа не больше, чем ты.
Подруга осторожно пальцы разомкнула, глянула через них со страхом.
— Мелисса?..
— Дотронься до руки моей, сама убедишься, что из плоти и крови.
Протянула ей руку раскрытой ладонью вверх. Долго думала Алана, не решалась. Потом все же протянула дрожащие пальцы, коснулась едва. Я шаг сделала, заключила ее ледяную ладонь в свою.
— Видишь, теплая, — улыбнулась ей. — Какой же я дух?
— Мелисса, да как такое возможно-то?.. — жалобно произнесла. В глазах новые слезы налились. — Неужто колдовство какое?
Пожала плечами. Колдовство — не колдовство, и сама не знала.
— Изначальный Огонь меня не тронул. Сама бы дорого дала, чтоб узнать почему. — Потянула подругу за руку. — Поднимайся, на горном ветру и простуду схватить недолго.
Алана качнулась, но на ногах устояла. На щеках ее мокрые дорожки от слез серебрились.
— А хозяин вулкана как же? — прошептала, кинув опасливый взгляд мне за спину.
— Супруг он мой. А вот, — сдвинула вверх рукав платья, — метка брачная. После обряда появилась.
— А… а сам хозяин вулкана, — подруга голос до шепота понизила, — чудовище?
Перед глазами лицо Редрика стояло: упрямое, решительное, будто из камня высеченное. А еще беззащитное, словно потерял что важное, — это уж когда болел. Много часов провела, его изучая.
— В каждом из нас чудовище есть, ежели уж о том говорить. Большая трудность не дать этому чудовищу клыки показать.
— Мучил он тебя, Мелисса? — еще тише Алана спросила и всхлипнула.
Припомнила, как все тело в памятную ночь
— Ежели скажу, что мучил, солгу — и тебе, и себе.
— А жрецы ведь сказывали…
— Много они чего сказывали, Алана, — невесело улыбнулась, — да не все правда. Хозяин вулкана жизнь мне спас. Думала, и до обряда не доживу, но он выходил.
Алана голову опустила, вырвала свои руки из моих, отошла на шаг.
— Открыться я тебе должна, Мелисса. Я виновата, что ты здесь оказалась.
— Нет, Алана, перестань, прошу. Слышала я, о чем ты говорила, да только не за что тебе себя казнить. Я по доброй воле к хозяину вулкана пошла и снова бы это сделала, ведь…
— Нет, Мелисса, ты послушай меня, послушай, — заговорила Алана лихорадочно, поднимая голову. По щекам слезы влажные дорожки чертили. — Это из-за меня Арвир все придумал, понимаешь? Он с лекарем сговорился, тот настой смешал, из-за которого ты и заболела. А батюшка… батюшка мой тем настоем тебя напоил. Помнишь, как ты к нам после жребия пришла, он медовухи бочонок свежий из погреба достал?
— Помню. — Деян и правда в тот вечер уж больно настойчив был, угощая.
— Вот. Там-то этот настой и был. А уж когда ты заболела, Ульх и не думал тебя лечить. Потчевал настоем тем же самым, что кашель вызывает. Это мне все Арвир рассказал, когда ты невестой к хозяину вулкана отправилась. Я когда узнала, места себе найти не могла. И ни Арвира, ни себя с того дня простить не могу. Себя — за трусость, его — за жестокосердие. Хоть он и сказал, что заради меня это сделал, да только верится с трудом. Это как же в человеке столько злобы может таиться?.. — Алана дышала тяжело, словно каждое слово ей с трудом давалось. — Думала я, что меня твой дух покарал, когда в булочной сидела, о тебе вспоминала, а она возьми да вспыхни. Едва с батюшкой выбежать успели.
Алана все говорила и говорила, а я припомнила бутылек в камине, что хозяин вулкана разбил. Выходит, узнал обо всем, потому и не дал мне настой тот выпить. И теперь-то наконец понятно стало, отчего булочную сжег — с гневом не совладал.
— Ну вот. Теперь ты правду знаешь, Мелисса. Приму от тебя и ненависть, и…
— Да как же я тебя ненавидеть могу, Алана! — Шагнула к ней, обхватила руками, прижала к себе. — Ты же мне все равно что сестра.
— Не поступают так сестры, — глухо ответила.
— Перестань, Алана, тебя я ни в чем не виню.
— А должна! Должна!
Отзывалась тоска Аланы в сердце безбрежной болью.
— Так ведь жива я. И ты. Понимаешь?
— Так ведь узница ты здесь, Мелисса… — ответила в тон.
Отстранилась, заглянула в мокрые от слез глаза подруги. Еще несколько дней назад сама так думала, теперь же только головой покачала.
— Любую мужнюю тогда узницей назвать можно, — вытерла со щек Аланы слезы.
— Ты же и сама себе не веришь! — впилась пальцами в мои плечи. — Пойдем со мной, Мелисса! Сбежим!