Реальность и мечта
Шрифт:
Меня начали приглашать на пробы довольно рано, как только я стал работать в театре, но все они оканчивались ничем, пока в 1953 году меня не утвердили на роль Алексея Колыванова, вожака комсомольцев революционного Петрограда, в фильме режиссера Юрия Павловича Егорова «Они были первыми».
Многое из тех первых съемок забылось, но прекрасно помню впечатление от просмотра отснятого материала, когда я увидел себя на экране.
Я был ошарашен и ничего не понимал. Да и что можно было понять из многократно повторявшихся дублей и отдельных кусочков роли. Я не представлял себе, как из этих отрывков склеится образ и сама картина. И вообще, все было непривычно: обстановка на съемочной площадке,
Притом полное подчинение режиссеру: он видит фильм в целом, видит лица героев, слышит, что они говорят… Кино — это мозаика сценок, снятых в разное время, фрагментов и отрезков, на которых актеру следует очень быстро пробегать небольшие расстояния. А режиссер соединяет эти отрезки согласно замыслу фильма, и получается дорога без остановок.
Театральный спектакль так создать нельзя. Работа актера в театре — бег на длинную дистанцию, где нужны и стратегия, и тактика, и расчет сил, и распределение дыхания. Здесь от актера требуется умение ощущать роль целиком. И не только ощущать, но от действия к действию воплощать эту роль на сцене, на глазах у зрителей. В театре при неудаче никто не скажет спасительное «стоп!». Спектакль каждый раз играется набело, без черновиков.
Театр — это прежде всего актер. Как бы долго ни шли репетиции и как бы ни был одарен режиссер, но открывается занавес, и только актер остается один на один с публикой. Он полномочный представитель и драматурга, и режиссера, и театра.
Иное дело кино, где режиссер может монтажом, музыкой, операторским ракурсом спрятать актерские недостатки и выигрышно подать сильные стороны. В театре этого сделать нельзя. Театр потому и воспитывает настоящих актеров, что в нем они имеют больше простора для самостоятельной работы над ролью.
А самое притягательное в театре — это непосредственное общение со зрителем. Именно там актер обогащается опытом, который поможет ему на киносъемочной площадке, где нужно в сжатые сроки воплотить образ, который в неизменном виде будет сохранен на экране на долгие годы. Но во время съемок актер обязательно вспоминает глаза театральных зрителей, чтобы ощутить, кому он адресует свою игру.
Однако, как бы ни были различны условия работы в кино и театре, как бы ни отличались требования экрана от требований сцены, сами по себе принципы актерского творчества остаются неизменными.
Настоящая творческая жизнь артиста немыслима без театра, без сцены, без публики. Но правда и то, что сегодня трудно представить себе его жизнь без кино. Со мной согласится каждый, кто хоть раз испытал то удивительное чувство, когда сидишь в кинотеатре и смотришь на свою работу со стороны, мысленно представляя поражающий воображение зрительный зал на десятки миллионов мест.
Ощущение мощи кино пришло ко мне не сразу. Егоров впервые привел меня в этот иллюзорный мир и предоставил возможность подивиться чудесам и хитростям кинематографа. После работы в картине «Они были первыми», после этого «крещения в кинокупели», честно скажу, у меня осталась какая-то сумятица в голове. Но я уже начал постигать особенности актерской работы в кино, его законы и, кажется, делал успехи. Поэтому Юрий Павлович предложил мне сниматься в своих последующих картинах: «Добровольцы» и «Простая история».
Егоров обладал светлым восприятием мира и человека. Все его фильмы тому подтверждение. И его обращение к романтически приподнятой поэме Евгения Долматовского «Добровольцы» было закономерным. А находящаяся в самом расцвете своих творческих сил и женской красоты Элина Быстрицкая, угловатый и открытый Петр Щербаков, озорной и лиричный Леня Быков
Мы были зелены и молоды. Мы были беспечны и самоуверенны. Мы были наивны… Но был среди нас человек, который все же выделялся своим особенно идиллическим взглядом на мир.
Есть люди, в которых живет солнечный свет. Природа наделила их особым даром: они ведут себя спокойно и просто, а почему-то с ними рядом тепло и радостно. И вроде нет в них ничего особенного, не говорят они и не делают ничего выдающегося, но какой-то внутренний отблеск освещает их обычные поступки. Это свет доброты. Люди эти оставляют по себе неувядаемую, согревающую тебя память. Таким был Леонид Быков. Роста небольшого, с утиным носом, с добрейшими и печальнотрагическими глазами, с удивительной мягкостью и скромностью в общении. И это не было вышколенностью, лукавым желанием произвести приятное впечатление. Напротив, природа характера Леонида Федоровича была проста и открыта. Это обаяние освещало и его актерские работы. Комсомолец-доброволец Акишин — отнюдь не геройской внешности, робкий, глубоко спрятавший в сердце любовь к Лёльке, — а трагическую минуту гибели подлодки, на которой служил, проявляет поразительное мужество. Бесконечно добрый, чистый душой и в чем-то смешной человек — таким играл Быков своего Акишина. Впрочем, играл ли? Может быть, просто был им в предлагаемых обстоятельствах, подарив своему герою светлый характер.
«Добровольцы» — единственный фильм, где мы играли вместе. Такова уж наша актерская судьба. Я даже всех его фильмов не видел. Но, посмотрев картину «В бой идут одни старики», искренне порадовался успеху Быкова. Что-то есть в этом фильме певуче-украинское и нежно-наивное. Что-то звучало в нем отголоском, эхом от «Добровольцев» — те же распахнутость и романтика. Но главное и самое выдающееся в фильме — образ комэс- ка, созданный Леонидом Быковым с необыкновенной влюбленностью и душевной щедростью! Он будто спел, а не сыграл свою роль. И дело не в музыкальности всего фильма. Секрет в бьющей через край талантливости актера, в его умении проникнуться характером лихого летчика. Герой Быкова буквально рожден летать, это ас, бесстрашный и умный боец, мастер воздушного боя. Но зритель все же понимает, что война для него — необходимость, опасная и надоевшая необходимость. А стихия комэска — не бой, а музыка, которая вечна, ибо он — артист. Быков таким создал один из самых ярких образов отечественного кинематографа, и этот фильм по праву оказался в ряду лучших кинокартин о войне.
По-разному завязываются актерские дружбы. Съемки — странное дело. Иной раз снимаешься с человеком в двух-трех картинах, а отношения не налаживаются. И не потому, что не сходишься характерами, или взглядами, или возникли какие-то конфликты. Все вроде бы нормально, но что-то не складывается. А с другим и после одной совместной работы — будто век дружили. Потом можно долго не видеться, но встретишься — и все на месте, будто и не расставались. Такие отношения сложились у меня с Алексеем Баталовым, так же было и с Петром Щербаковым.
Петр был не самым крупным актером, зато он был замечательным человеком. С ним рядом я чувствовал себя в полной безопасности. Есть люди, с которыми опасно, от которых неизвестно чего ждать. Они могут взорваться, если ты, по их мнению, что-нибудь не так скажешь. С ними рядом, будто в прифронтовом окопе, всегда находишься в напряжении. А с Петром Щербаковым было спокойно и хорошо: если ты ошибешься, сглупишь, если даже погладишь его против шерстки — он отнесется к этому спокойно и человечно. При своей