Рецепт Екатерины Медичи
Шрифт:
— А дядя Георгий?
— Он тоже был там. Кстати, знаешь что? — Ники нерешительно смотрит на сестру. — Торнберг явно решил, что Пауль — просто мой приятель и больше ничего. Ну, немец, ну, приехал из рейха по служебным делам… Он его увидел и забыл, что называется. А дядя Георгий, мне кажется, догадался, что Пауль связан с антифашистами. И отнесся к этому очень неодобрительно. У него лицо просто-таки перекосилось при виде Пауля! Понятно, он беспокоится за меня, но я уже вполне взрослый…
— О да! — едко говорит Марика. — Ты уже большой мальчик, это правда! А дядя Георгий тебе что-нибудь говорил, намекал, еще как-то выражал свое неодобрение?
— Нет. Ничего не говорил. Он только начал обращаться со мной весьма холодно. И спросил, знаком ли Алекс с «этим молодым человеком», как он назвал Пауля. Я сказал, что, конечно, нет, и даже перекрестился.
— Ты что, с ума сошел? — ахает Марика. — Зачем же еще и креститься, если врешь?
— А где я врал? — обижается Ники. — Алекс только имя знает — Пауль, а его самого он и в жизни не видел. Паулю в районе лагеря никак нельзя появляться, это было бы подозрительно. Они с Алексом держат связь через Михеля, двоюродного брата Пауля, который работает в лагере и близлежащих деревнях мусорщиком. Ездит на грузовичке с надписью на борту. Видела, наверное?
Марика кивает. Конечно, она видела. Значит, там, на лесной опушке, к Алексу подъехал связной…
— А почему дядя Георгий назвал Пауля «этот молодой человек»? — снова спрашивает она.
— Потому что Пауль и в самом деле молод — он примерно мой ровесник.
— Еще один глупый мальчишка! — вырывается у Марики.
— Полегче, — тихо говорит Ники. — Меня ты можешь называть, как тебе заблагорассудится, но насчет Пауля — полегче! Когда этому мальчишке было шестнадцать лет, штурмовики прогнали его сквозь строй: били плетьми. Девяносто ударов! Удивительно, как он не умер тогда. Могу представить, как выглядит его тело, наверное, до сих пор один сплошной шрам. Он всегда застегнут до горла, носит рубашки только с длинными рукавами и не любит о том эпизоде вспоминать. Говорит только: хорошо, что не били по лицу.
— А что, он внешне красив?
— Ну, можно сказать и так, — задумчиво кивает Ники. — Он смуглый, итальянского или испанского типа. На немца совсем не похож! У него густые, вьющиеся черные волосы, большие томные глаза, красивый рот. Он очень нравится девушкам.
Марика пренебрежительно пожимает плечами. Ей вообще не по вкусу брюнеты. Итальянцы, испанцы, евреи — какая разница? Ей нравятся высокие блондины. Шатен среднего роста по имени Бальдр фон Сакс — исключение.
— А Паулю известно, что дядя Георгий и Торнберг знают о существовании шляпки?
— Конечно. Так же, как и мадам Роз, и Вики были об этом осведомлены. Но никого, заметь, это не заставило обеспокоиться, потому что о шляпке немало посторонних людей знало. Но ведь о шляпке, а не о лентах! Ну что, ты успокоилась? Больше не будешь меня донимать? Постараешься утихомирить Алекса, когда вернешься?
— Постараюсь, — кивает Марика.
В самом деле, вроде бы можно не волноваться. Случайная встреча Торнберга с Ники, с Паулем, с ней самой… Жизнь состоит из случайностей, несчастных и счастливых. В конце концов, она ведь тоже совершенно случайно подняла там, в развалинах, глаза и увидела в руке мертвого Вернера загадочный листок…
И вдруг ее словно обжигает: да ведь она и думать забыла про шифровку Торнберга! А между тем она — в Париже! В том самом городе, который обозначен на шифровке девизом «Fluctuat nec mergitur» — «Зыблема, но непотопляема». А в Париже, если догадки Алекса были правильны, обитает какой-то таинственный шаман… Или не обитает никто, никакого шамана нет, а предположения Алекса всего-навсего игры ума, сущая чепуха, так же как и имя Меркурий, которое почему-то не дает ей покоя…
В это время мысли ее прерываются возвращением за столик Вики и Бальдра, пресытившихся фокстротом. Пианист принимается играть чарльстон, и у Марики сами собой начинают дрожать ноги.
Она бросает взгляд на Бальдра, и тот мгновенно понимает. Вскакивает, предлагает ей руку:
— Дорогая?
Марику не надо приглашать дважды. Музыка набирает темп! Марика начинает танцевать, даже не отойдя от столика, и таким образом, разбрасывая в стороны ноги так быстро, что за их мельканием невозможно уследить, продвигается вслед за Бальдром к центру зала. У Бальдра совершенно счастливое, мальчишески-беззаботное лицо. Через минуту рядом оказываются Ники и неутомимая Вики, а прихрамывающий князь Оболенский и нагруженный подносами, снующий туда-сюда граф-официант Сирил поглядывают на них с завистью. Так и продолжается вечер.
Народу в «Монте-Карло» становится все больше, появляются и гитлеровские офицеры в форме. Некоторые узнают Бальдра — почтительно поглядывают на него и первыми отдают ему честь. Все танцуют, едят, пьют, Сирил сбивается с ног, угрюмый Оболенский рано уходит, взяв с Ники и Бальдра обещание проводить его жену. Марика танцует то с Бальдром, то со своим братом, беззаботная Вики Оболенская то болтает, то хохочет, заражая смехом всех, то подпевает каким-то подвыпившим абверовцам, заставившим тапера играть популярную песенку о неграх, которым надоело жить в Африке:
Негритята в Африке Хором поют: Немцами быть хотим, В рейхе дайте нам приют!Даже отправившись под ручку с Марикой «попудрить носики», Вики не перестает болтать — на сей раз о том, как ей трудно было приспособиться к «новому порядку», воцарившемуся после окончания dro?le de guerre:
— Когда немцы вошли в Париж, я два дня из дому выйти не осмеливалась! Но куда деваться, пришлось. И все же меня била дрожь: это немыслимо, немыслимо, немцы около Сакре-Кер, на Елисейских Полях, около памятника Анри IV… А через несколько дней я решила просто не обращать на них внимания. Ну вот нет их, и все, я их не вижу! И помогло, знаете. В самом деле, не застрелиться же оттого, что по улицам шляются эти «les Fridolins».
— Фридолины? — смеется Марика. — Кто ж такие?
— Равзе вы не знаете? — хохочет Вики. — Это из песенки, которую поет солдатня — «Веселый Фридолин». Потом все приспособились, привыкли к этой жизни. Но иногда так и пронзит: оккупация! Мы в оккупации! Тогда ждешь не дождешься вечера: в десять часов закроешься одеялами, включишь приемник — в это время по Би-би-си передача «Французы говорят французам»… Голос другого мира, голос воли… О Господи! — вдруг всплескивает она руками. — Я говорю вам такие вещи… Для меня вы сестра Ники — значит, совершенно своя. А между тем ваш кавалер — один из опаснейших людей рейха. Многие англичане дорого дали бы, чтобы он оказался в их руках.