Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
— Ну что, объяснилась с моим отцом по телефону?
— Да. Начал было выговаривать, но потом, в заключение, добавил миролюбиво: «Ладно, сударыня, не огорчайтесь. С вашего брата, журналиста, все равно все взятки гладки...»
— Ну и печет сегодня! Прямо как в Ля Гаване...
Да что он дразнит ее своей Гаваной? Теперь, после того, что случилось между ними во время поездки в степь, думалось, что он, конечно, далеко не все поведал об отношениях с Ольгитой и определенно что-то утаил, как любой мужчина, и тогда она начинала фантазировать. Может, никакое другое чувство не способно так тщательно рисовать картину за картиной,
Павла хотела было отказаться от его гостеприимства. Он понял это раньше, чем она нашла убедительную причину, и взял под руку.
— Идем, идем, угощу свежей рыбкой, мои ребята привезли вчера.
Нет, видно, безвольная ты, Павла. Только что думала бог знает что и вот идешь безропотно за ним.
В комнате гремела музыка: Георгий, уходя в рощу, позабыл выключить приемник. Москва передавала авторский концерт Пахмутовой. Он подошел к приемнику, убавил громкость.
— Такая маленькая женщина, а вытянула на песенных салазках двух мужиков на Олимп.
Павла, занятая своими мыслями, не поняла его шутки. Тогда он объяснил, что пахмутовская музыка сделала популярными коллективные стихи двух поэтов. Она скупо улыбнулась.
— Талантливая женщина все может, — сказал он, приглашая к столу.
— У тебя сегодня хорошее настроение.
— От лесной прогулки. Ну, а что там любопытного в твоем досье?
И Павла, невольно поддавшись его настроению, коротко рассказала о Войновском.
— Слыхал о нем краешком уха, — заметил Георгий. — Неровен час, он тоже вытянет на кандидатских салазках целую кучу проблем!.. Академик Иван Павлович Бардин еще пятнадцать лет назад советовал дать нашему комбинату «зеленую улицу». Но воз и ныне там. Так что, Павлуша, не торопись, подумай. Иные выступления в печати оказывают медвежью услугу энтузиастам.
— Согласитесь, я же не могу спокойно наблюдать...
— Ну-ну, смотри сама. Я хотел лишь предупредить, что голосовы могут помешать Войновскому довести дело до конца.
— Что же ему в наше время подпольно работать, что ли?
— Да чуть ли не каждый новатор до поры до времени подпольщик.
— Этого я не понимаю. Газетчики должны смело расчищать дорогу бойцам технической революции.
— Ах, Павла, не говори красиво! Сейчас не те времена, когда мы щеголяли высокими сравнениями, вроде «Магнитострой литературы», или «фруктовый Донбасс», или «молочные реки Кубани».
— Но и приземленность ни к чему.
— Только не спеши ты, пожалуйста. — Он взял ее за руку, близко заглянул в темные глубокие глаза. — А вообще ты молодец, умеешь отыскивать людей ураганной пробы.
— То остерегаешь, то расхваливаешь.
— Остерегаю потому, что нужна обстоятельность. Нынче и рядовой рабочий мыслит инженерными категориями.
— Однако согласись, газетчик не может быть и геологом, и металлургом, и строителем.
— Верно. Но знать основы дела, о котором пишешь, надо.
— Твой Голосов тоже не металлург.
— О-о, «мой» Голосов все может, он профессор демагогии! Да речь не о Голосове, речь о том, чтобы серьезно помочь Войновскому решить проблему обогащения руды... Ладно, хватит о делах. Поделись-ка лучше, что у тебя
Павла начала убирать посуду, недовольная, что Георгий заговорил о личном. Он закурил, молча наблюдая за легкими, изящными движениями рук Павлы, которая быстро, умело привела в порядок стол, накрыв свежей скатертью, сменила воду в стеклянной вазе и снова поставила цветы — полевую кремовую кашку — на середину круглого стола.
— Спасибо за обед.
Он так и знал, что она поспешит уйти, а ему уже не хотелось оставаться одному; тем паче в мажорном настроении.
— Ну посиди еще, выпьем по бокалу сухого.
Он загородил ей дорогу, бесцеремонно обнял за неподатливую талию.
— Георгий Леонтьевич!..
Целуя ее в глаза, он чувствовал, как словно бы пытаются взлететь ее длинные ресницы. Она откинулась назад — верхние кнопки на платье расстегнулись, и он снова, как на Тоболе, подивился этим снежным крутеньким распадком ее груди.
Внутреннее сопротивление Павлы вдруг заставило его одуматься, тем более, что из соседней комнаты с громким лаем влетел белый пудель. (О-о, пудель терпеть не может таких сцен в доме!)
— Какой ты, право, Георгий... — сказала Павла.
— Ну, извини, извини.
— Да сколько можно извиняться?
— Ладно, я провожу тебя.
— Не надо.
— Не надо так не надо...
Он закрыл дверь, сел в низенькое кресло, положил руки на полированные подлокотники, с удовольствием вытянул ноги. «Ну и ну!.. Павла все еще ведет счет прошлых огорчений. А впрочем, женская месть — просверк молнии: жгуче, немилосердно ослепит и тут же погаснет. Нельзя без конца ревновать к прошлому. И неизвестно, что бы получилось из того молодого счастья, которое не сбылось по его вине. Может быть, им с Павлой и нужно было вдосталь хлебнуть всего, прежде чем выйти на общую дорожку. Кто знает, где оно, счастье-то, в самом начале или в середине жизни? Но должен быть какой-никакой баланс печалей и радостей: они, как ненастные и погожие дни в году, в конечном итоге уравновешиваются».
Он встал, позвонил ей, чтобы сказать об этом, не откладывая. Но она была еще, наверное, в пути.
«Однако характерец», — думала Павла, возвращаясь домой. Не легко, ох, не легко будет с ним. Да поздно теперь рассуждать о том, что будет. Она стыдливо припомнила вновь, что произошло весной на Тоболе, и выругала себя за бабью жалость к Георгию и за уступчивость. Юная безрассудность не к лицу женщине в годах. Как могло случиться, что все старые обиды оказались перечеркнутыми в одну минуту? Георгий грубо не дал тебе собраться с мыслями, понять и принять внезапную перемену в жизни. Видно, прошлое в таких случаях на стороне мужчин, если они могут оправдывать прошлым любую свою дерзость. Иначе Георгий не поступил бы так.
А она не может наказать его. Правда, старается избегать лишних встреч, заставляет вовремя остепениться или демонстративно уходит, как сегодня, но все это игра в самолюбие, не больше. И он, конечно, понимает ее отлично. Быть может, тайно посмеивается над ней. Ну зачем она опять зашла к нему, хотя собралась на пляж? Так вот и чередуются уступки и раскаяния. Но кому ты уступаешь? Георгию или самой себе? В том-то и беда, что люди чаще всего уступают своим слабостям.
Да полно, Павла, чего ты хочешь? Нельзя же в сорок лет выглядеть кисейной недотрогой. С поздней судьбой легко и разминуться.