Реки не умирают. Возраст земли

Бурлак Борис Сергеевич

Она охнула, переменилась в лице:

— Надо сейчас же делать операцию!

— Генерал Шкодунович приказал вызвать главного хирурга армии.

— Лучше бы доставить полковника в госпиталь: там все условия. А то пока мы ждем... Разрешите, я отвезу его?

Командир батальона заколебался.

— Это мой долг, товарищ майор. Полковник Родионов воевал в гражданскую войну вместе с моими родителями.

— Ладно, поезжайте, Полина Семеновна.

Раненого осторожно перенесли в санитарную машину. Полина забежала в землянку, взяла все необходимое,

простилась с Галиной и Людой Ивановой. Уже из автомобиля она увидела по-детски растерянную Олю, пожалела, что в спешке не попрощалась и с ней. Ну да к обеду вернется...

— Пожалуйста, потише на ухабах, — сказала она шоферу.

Тот согласно кивнул головой, не отрывая глаз от пойменной разбитой дороги, по которой двигались встречные грузовики. Они прижимались к самой обочине, уступая путь закрытой машине с красным крестом на ветровом стекле.

Сергей Митрофанович лежал на широкой полке, обтянутой серым дерматином, и на чистой белой подушке, заботливо подложенной ему под голову. Он то неразборчиво, скороговоркой бредил, то умолкал. Его гладко выбритые щеки, на которых обычно поигрывал румянец, сейчас были под стать коленкоровой наволочке, а губы жарко запеклись.

Она подумала с болью, что может не довезти его до места, где главный хирург армии, кудесник, мог бы еще побороться за жизнь Сергея Митрофановича.

Пытаясь как-нибудь отвлечься от этих мыслей, Почина бесцельно глядела по сторонам, не узнавая проселочную дорогу, по которой столько прошло автомобилей, танков, орудий и которая вся была в наспех, кое-как засыпанных воронках. В одной мокрой низине образовалась пробка: машина остановилась, шофер посигналил, посигналил, потом махнул рукой, начал выбираться из-за руля.

Полина оглянулась и неожиданно встретилась глазами с Сергеем Митрофановичем.

— Это я, я, Карташева!.. — задыхаясь от радости, громко повторяла она с надеждой, что он узнает ее, обязательно узнает.

— То-то я смотрю... — невнятно сказал он и трудно улыбнулся. О, эта вымученная улыбка тяжело раненного человека. — Хорошо, что ты со мной, Поленька.

Она склонилась над ним, поцеловала его в седой висок и тут же отвернулась, чтобы он — не дай бог! — не увидел слезы.

— Не плачь, выживу!

— Да-да, конечно, конечно! — подхватила она.

— Я думал, медики не плачут.

— Простите меня, Сергей Митрофанович... Скоро доберемся до госпиталя. Там главный хирург армии сделает вам операцию, и вы сразу почувствуете себя лучше.

— Как, сам полковник Журавский? Какая честь. — Он опять слабо, вымученно улыбнулся, закрыл глаза.

Полина с нетерпением ждала, когда Сергей Митрофанович соберется с силами. Щеки его немного потемнели, лицо уже не казалось таким безжизненным, как несколько минут назад, и на висках выступили бисерные капельки пота. «Душно ему», — она опустила боковое, в веерообразных трещинах, мутное стекло. В машине повеяло свежим ветерком с тонким запахом тираспольской айвы.

— Спасибо, дочка. — Он вздохнул, поморщился, но не застонал.

— Ну,

что там, сержант? — торопливо спросила она водителя, который усаживался за руль.

— Сейчас, сейчас, товарищ капитан, освободят дорогу..

— Поленька...

— Слушаю, Сергей Митрофанович.

— Возьмешь в моей сумке адрес, напишешь домой, если...

— Да что вы?

— Подробно напиши. Дома у меня дочь-невеста. Сын-то погиб в сорок первом на канале Москва — Волга. Так пусть Рита знает все... Не перебивай. Мало ли что. Сама берегись. Ты еще не жила. И не сторонись Валентина. На его руку можно опереться: недаром с Валей охотно идут в разведку. Обещаешь жить, как советую?

— Обещаю.

— Ну и умница...

Автомобиль натужно тронулся по глинистому раскату. Сергей Митрофанович замолчал, плотно сжал губы, чтобы не стонать. По обе стороны дороги стояли шоферы встречных грузовиков, готовые помочь санитарному легковику.

А Сергей Митрофанович снова начинал бредить.

Есть своя логика в том, что называется бредом, пусть и невозможно бывает со стороны соединить разорванные мысли в логическую цепь. Полина не раз убеждалась, как обостряется память у людей, когда они борются один на один со смертью. Память — последнее, что остается с человеком до конца, хотя и говорят, что он без памяти.

Сергей Митрофанович заговорил о Шкодуновиче, который не пускал его на передовую, а он все-таки ушел с НП. «Эх, если бы не Бендеры...» — сказал он, И Полина поняла, что он ранен под Бендерами, куда по комиссарской своей привычке должен был пойти непременно, чтобы находиться среди солдат в день штурма крепости.

Машина подходила к реке: между вековыми деревьями-великанами посверкивали солнечные блики плеса. «Только бы не застрять на берегу», — забеспокоилась Полина, оглядывая Сергея Митрофановича. Длинный накат мучительного бреда, кажется, ослабевал.

Наконец открылся весь Днестр — в пене, взмыленный от непосильной круглосуточной работы. По мосту шла бесконечная колонна автомобилей — понтоны оседали так, что вода хлестала по радиаторам, Нечего было и думать, чтобы остановить всю эту лавину, хлынувшую на запад по рубчатому следу танков. Но выше моста как раз отчаливал от того берега паром.

— Давайте на паромную переправу, — сказала Полина шоферу.

Однако и здесь выстроились машины, загородившие самый въезд на подмосток. Шофер властно засигналил. Тогда к санитарному легковику подбежал лейтенант-сапер.

— Кого везете?

— Раненого, — ответил сержант.

— Вы, к сожалению, не один.

— Но поймите, — вмешалась Полина, — мы просто не можем ждать. Я везу опасно раненного полковника Родионова.

— Как, полковник Родионов ранен?! — не поверил лейтенант и, распахнув дверцу автомобиля, заглянул внутрь, отшатнулся. — Он же меня принимал в партию... На Кавказе...

Лейтенант окликнул своих автоматчиков. Машину пропустили на паром вне очереди. И тут, как на грех, начался обстрел берега.