Рельефы ночи
Шрифт:
Я-то знала, что она означает.
Медлить нельзя было. Надо было бежать туда, куда надо было бежать, и предупреждать о Великом Страхе того, кого надо было предупредить.
Выпал первый снег. Черное небо ноябрьской ночи все рвалось на клочки, неистовствовало, ярилось. И посреди черных лоскутьев, рвущихся на ветру, стоял красный круглый огромный глаз — небо глядело на землю выколотым глазом, кровавой глазницей.
Я заметила за собой, что я хорошо стала толковать небесные знаменья. Я понимала, что Красная Луна восходит на небо раз в сто лет. И я мчалась предупредить того, в чьих силах еще было предотвратить
Я втиснула руки в пальто, меховая шапка сомкнула мохнатые уши-завязки у меня под подбородком. Бегом! Может быть, он тоже увидел Кровавую Луну. Он не поведет свои войска туда, на Юг, чтобы убивать людей. Он не отдаст приказа.
Я мчалась по ночному городу, задыхаясь, то трясясь под землей в железных поездах, то останавливая на земле железные повозки, то перебегая дорогу там, где нельзя было ее перебегать — под визги прохожих и крики машинных гудков, — пока не остановилась перед уходящим ввысь, как башня, домом. Я пролетела мимо охранника, он не задержал, он знал меня, и нажала кнопку лифта. Скорей!
Лифт вознес меня, будто в небо. Я повисла на кнопке звонка.
И мне открыли дверь.
Мне открыл дверь высокий человек в военной форме. Генерал. Генеральские погоны тускло светились в полутьме прихожей. По всему было видно — он только вернулся домой. На его лице, в его плотно сжатых губах была написана решимость. Небо его предупреждало. А он решал по-своему. Властный подбородок чуть выдвигался вперед. Серые прозрачные глаза проткнули меня остриями зрачков.
— Здравствуй. — Он измерил меня взглядом. — На тебе лица нет. Времени двенадцать ночи. Ты бежала через всю Москву. Я сам только перешагнул порог. Умотался. Судя по всему, война начнется, дорогая. Что говорят твои звезды?
Генерал держал меня за домашнего астролога, за личного предсказателя. Я не могла затмить звездную славу Нострадамуса, но я исправно несла свою службу. Со мною это началось давно. Еще в детстве моем. Перед тем, как случиться чему-то непоправимому, я видела на небе знаки. Но я не понимала, зачем, для чего они. Я догадалась об этом потом — когда я научилась читать звездные кресты и стрелы, когда я почувствовала в себе великую силу, способную предугадывать то, что будет. Я умела видеть время. Время сдвигалось передо мной, как занавес. А я знала: времени нет. Люди придумали лишь цифры и буквы для его обозначенья. А на самом деле оно было — мираж, фантом. Его не было, а все верили, будто оно есть. Война была? Была. Любовь была? Была. Горе было? Было, хоть отбавляй. Дети рождались? Рождались. Люди умирали? Всегда. Так что же такое время на самом деле, если все повторяется? Если различий нет, и нет разницы для Бога, сегодня это произошло или веком раньше? Или тысячу лет спустя?
Генерал был верующий. Он веровал во Христа. Вместе с тем он верил и в тайные силы. Каша, однако, у него была в голове. Меня он подцепил на политическом форуме — я потащилась туда, чтобы поглядеть на то, как месят тесто времени люди, мнящие себя повелителями других людей. И он пристально поглядел на меня через весь гудящий, как улей, зал, через ряды амфитеатра. И он сделал мне, сидящей в кресле с блокнотом и ручкой в руках, знак: подойдите. И я встала и подошла.
«Вы писатель? — спросил он резко, как отрубил. — Журналист?»
«Нет, —
Зачем я так сказала? Я не знала тогда, что это правда, но ведь это и было последней правдой. Генерал склонил голову набок, будто он был большая птица, и угол его рта дернулся нервно.
«Вы странная, вы непонятная, — его слова рубили воздух. — Вы посланы мне кстати. Может быть, вы даже нужны мне. Вы свободны после заседанья?»
Он говорил быстро, я быстро отвечала.
«У меня нет никаких срочных дел».
«Тогда поедемте со мной. У меня умерла жена. Похороны завтра. Я ее очень любил. Я хочу, чтобы вы побыли со мной в эту ночь. Не бойтесь, я вас не съем. Все странно, да?..»
«Стремительно, — выдавила я. — Я еду с вами».
Тогда мы приехали на его роскошной машине в его похожий на башню особняк — генерал сам вел машину, не его шофер, а я думала, у такого генерала должен быть свой, личный шофер, — гнал, как безумный, по ночной Москве, — сбросили пальто, прошли в гостиную, и я увидела — на столе стоит букет ярко-алых тюльпанов. Снаружи мела метель, а красные тюльпаны стояли на столе. И где-то в недрах огромного генеральского особняка лежала мертвая женщина, жена этого высокого, худого, желчного человека с пронзительными серыми глазами, так и пожирающими меня. Зачем он меня привез сюда?.. Чем я могу ему помочь?..
— Вы красивая и странная, — сказал генерал, вытаскивая из шкафа бутылку коньяка. — Вы словно светитесь. Вы обладаете силой, да?..
— Я не буду коньяк, — сказала я ему тихо. — Зачем мне пить?.. Вы думаете, я приехала сюда для того, чтобы посмотреть, как живет знаменитый генерал, и каково ему после смерти жены, одному, у себя дома?.. Вы один здесь, в особняке?
— Один. — Он наклонил голову. Упрямо разлил по рюмкам коньяк. — Дети у нас взрослые, живут одни. Мы жили с женой одни. Она не любила этот особняк. Она жаловалась мне: я в нем пропадаю.
Он взял рюмку и пригубил. Посмотрел на просвет. Сдвинул брови. Выпил до дна.
— Я вспомнил, как я вез вас в машине. Как вы согласились поехать сюда. Я кажусь вам сумасшедшим?..
— Не слишком. Я сама такая сумасшедшая. Я тоже помню, как мы ехали. Я сбоку смотрела на вас.
— Ну?.. И что же рассмотрели?..
— Что вы ждете не дождетесь, когда мы с вами приедем сюда, выпьем коньяка и вы обнимете и поцелуете меня — при мертвой жене, лежащей где-то здесь, рядом, за стеной.
Он вскинулся. Бросил рюмку через плечо. Рюмка разбилась. У него лицо искривилось, будто оно было стеклянное, а в стекло попал камень.
— Вы все чувствуете верно. Я именно этого и хотел. И знаете почему?..
— Потому что вы хотите утешенья. Вы потрясены смертью. И вы хотите забыться. Победить ее. Победить смерть. Вы очень любили свою жену?
Он, наступая на осколки, — они захрустели под его ногами, — подошел ко мне. Взял меня руками за плечи. Я не отстранилась.
— Любил. — Голос его глухо ударил над моей головой, как колокол в полях. — Я любил ее. Но я вас привез не потому, что вы лекарство, и я вас выпью. А потому, что вы — это вы. А я?.. — Он наклонился, и близко я увидела его пронзительные глаза. — Ведь вы поехали со мной потому, что…