Религия
Шрифт:
Надежды Карлы на то, что удастся подчинить этого человека своей воле, начали угасать. Он указал на второй инструмент.
— А это что?
— Теорба. [56]
Он взял лютню с двойными струнами и принялся изучать ее устройство с не меньшим любопытством.
— Эта девушка тоже играет как одержимая, — произнес он. — Но скорее ангелами, чем демонами.
Он посмотрел на Карлу, и та снова не нашлась, что ответить.
— Я поражен ее мастерством — тут больше струн, чем я могу
56
Теорба — щипковый инструмент, разновидность лютни.
— Ампаро обладает настоящим даром. Я же обязана успехами только длительной практике.
— Вы недооцениваете свой талант.
Она ощутила облегчение, когда Бертольдо, дворецкий, вошел в комнату с серебряным подносом, на котором стояли два хрустальных бокала и кувшин с мятным ликером. Бертольдо сморщил нос и бросил неодобрительный взгляд на мускулистого визитера. Тангейзер не подал виду, что его возмутило подобное неуважение. Бертольдо поставил поднос, наполнил бокалы и повернулся к Карле.
— Больше ничего не надо, — произнесла она.
Едва заметно кивнув головой, Бертольдо развернулся, чтобы уйти. И замер, когда голос Тангейзера словно ударил его в спину.
— Задержись-ка, парень.
Бертольдо повернулся, губы у него побелели.
— Разве слугам не полагается кланяться госпоже, прежде чем уйти?
Карла видела, что Бертольдо готов огрызнуться, он был достаточно нахален для этого, но, судя по лицу Тангейзера, риск получить звучную оплеуху был слишком велик. Дворецкий поклонился Карле с подчеркнутой униженностью:
— Прошу прощения, госпожа.
Карла подавила ехидную улыбку. Бертольдо быстро ретировался, а они с Тангейзером сели за стол. Тангейзер взглянул на кувшин, и стало ясно, что его мучит жажда. Карла взяла один бокал, чтобы дать ему возможность взять второй. Ощутив прохладу хрусталя, он снова по-волчьи усмехнулся.
— Снег с Этны? — спросил он. — А вы тут неплохо устроились. — Он поднял свой бокал. — Ваше здоровье.
Она пригубила ликер, глядя, как он одним глотком осушил свой бокал и со вздохом поставил его на стол.
— Исключительный напиток. Вы должны позволить мне взять у вашего слуги рецепт.
— Он наверняка впишет туда болиголов.
Тангейзер засмеялся, непринужденно и звучно, и она осознала, как редко за всю свою жизнь слышала мужской смех и каким упущением это было.
— Он считает, что я ниже его по положению, а он обязан мне прислуживать. Это плеть, которую он сам опускает себе на спину, но, надеюсь, вы простите меня за то, что я немного присыпал его раны солью.
Карла наполнила его бокал, обезоруженная такой прямотой. Наливая ликер, она знала, что его глаза неотрывно следят за всеми ее движениями, и задумалась, достаточно ли они изящны. Когда она ставила кувшин, тот задел бокал, бокал начал падать, и ужас сжал ей внутренности. Но его рука метнулась — именно так! — подхватила падающий бокал
— Вы так добры, — произнес он и выпил. — Итак, госпожа моя, я снова спрошу вас: чем я могу вам служить?
Карла не знала, как начать. Взгляд его чистых голубых глаз лишил ее дара речи.
— По моему опыту, — сказал он, — в подобных делах лучше начать с самого начала, это придает храбрости.
Она глотнула.
— Я приехала сюда шесть недель назад. И сразу же оказалось, что все двери для меня закрыты. И мне дали понять, что только вы моя последняя и единственная надежда.
— Я польщен, — произнес он. — Но вы должны сказать, что за дверь я должен для вас открыть.
— Я ищу способа добраться до острова Мальта.
Она хотела продолжать, но то, как напряглись и застыли черты его лица, заставило ее умолкнуть. И снова ей на ум пришло сравнение с волком. На этот раз — с волком, который услышал шаги охотника.
— Вы сознаете безрассудство, если не сказать глупость, подобного предприятия? — спросил он.
— Мне сотни раз объясняли, насколько это опасно, и в таких подробностях, каких я предпочла бы не слышать. Я знаю все о жестокостях турок и о мрачных перспективах, какие ждут жителей Мальты. Несмотря на то что многие стекаются в крепости, чтобы умереть, мне отказывают вправе избрать подобную судьбу для себя.
— Но вы явно стремитесь не в крепость и не на смерть.
— Нет. Я, разумеется, стремлюсь возложить на Религию ответственность за свою жизнь и благополучие, уменьшить их запас продовольствия и воды и вообще доказать, что я именно то, чем они меня считают: самодовольная и бесполезная женщина, у которой ума ни на грош.
Затаенный гнев, прорвавшийся в голосе, испугал ее. Тангейзер ничего не ответил, и она покраснела. Она поднялась, стиснула руки и отвернулась от него.
— Простите меня, сударь, но, как вы видите, я в отчаянии.
— Они неделями вывозили с острова лишние рты, тысячами, — произнес он, — и их можно понять. При осаде Сент-Квентина защитники крепости выставляли ненужных людей за ворота под копья врагов, где те погибали самым печальным образом.
— Я не стану спорить с вами. Я ведь лишний рот.
— Ради чего вы хотите попасть на Мальту?
Карла не оборачивалась.
— Я мальтийка. — Она никогда раньше не претендовала на это звание, потому что ее предки были родом с Сицилии. Но кажется, так будет вернее. — Она добавила: — Мальта мой дом.
— Никто не бежит в горящий дом только потому, что это его дом, — заметил Тангейзер. — Только если внутри осталось что-то особенно ценное. Что-то такое, за что не жалко отдать жизнь.
— Мой отец живет на острове, в Мдине.
Она давным-давно умерла для своего отца. И он тоже давным-давно умер бы для нее, если бы не боль в сердце, которую поддерживали воспоминания. Тангейзер ничего не ответил. Она понимала, что ее объяснения неубедительны, ей хотелось бы увидеть выражение его лица, но она так и не повернулась.