Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
Хоронили Белякова скромно, на кладбище не все и ездили. Старые уходят, молодые занимают их место. Об этом и говорили на следующий день в институте. Выбор пал на Михаила Борисовича Соломина, вон он, пожалуйста, знакомьтесь. Ему быть начальником отдела.
Конечно, от Викентия Вацлавовича Поплавского не ускользнуло, как, здороваясь с ними, Дерябин побагровел, не ускользнуло и то, что на протяжении всего разговора Дерябин сидел к ним вполоборота, с затаенной усмешкой. Застенчивый до крайности, Викентий Вацлавович принял всю неприязнь на себя, ерзал на жестком диване, моргал. К
А Дерябин рассеянно катал карандаш по зеркальной поверхности стола. Искоса он взглядывал на молчаливого, преисполненного важности Михаила Борисовича Соломина. Он пополнел, этот Мишка Соломин, под глазами обрисовываются мешки, говорящие, что сему мужу не чужды бывают и земные радости. Дерябин наливается гневом. Вскочить бы сейчас, закричать в бешенстве и вытолкать за дверь, как когда-то на заводе вытолкали из цеха: «Пока война, отсижусь здесь…» — назойливо стучат в ушах слова прежнего Мишки. Дерябин почти не понимает, что говорит ему Поплавский, он занят одной мыслью: «Человек с такой закваской не может измениться к лучшему». Только как объяснить Поплавскому: времени-то сколько прошло? Окажешься смешным, не больше.
— Вам работать, вам и решать, — холодно сказал он Поплавскому. — Я-то тут никакой роли не играю.
С тем и разошлись. Викентию Вацлавовичу и в голову не приходило, что причина отчужденности, с какою встретил их Дерябин, кроется вовсе не в нем, а в человеке, которого он как секретарь парторганизации привел знакомить с вышестоящими руководителями. Знай он истинную подоплеку, может, все и пошло бы по-другому, тем более что и у него не было особых симпатий к Соломину, он даже сейчас и не припомнил бы, кто первый назвал эту кандидатуру.
Худо ли, хорошо ли, но он считал: с Соломиным дело решенное. Однако, возвратившись в институт, он узнал от директора, что на место начальника отдела, по всей вероятности, придется рекомендовать другого человека.
Викентий Вацлавович изумился:
— Пожалуйста, объясните, что все это значит?
Директор отводил глаза, что-то недоговаривал. Это был старый, умудренный жизнью человек. Когда-то бросался он в драку с поднятым забралом, но те времена безвозвратно прошли, сейчас ему больше всего хотелось, чтобы все вопросы решались тихим, мирным путем. Но, если они так не решались, он считал нужным, опять-таки тихо и мирно, отступить.
— Требую собрать ученый совет. Немедленно! — выкрикнул Поплавский сорвавшимся на визг голосом. — А вы, Борис Викторович, если вы честный человек, вы доложите все, что произошло.
Директор впервые видел добрейшего Викентия Вацлавовича в таком возбужденном состоянии, боясь за него, стал уговаривать не горячиться, что в конце концов все обойдется, все станет на свое место.
— Нет и нет, — стоял на своем Поплавский. — Я требую собрания.
На собрании директор заявил, что руководители института посоветовались и решили в интересах дела предложить на освободившееся место другую кандидатуру, это, кстати, согласовано с соответствующей организацией.
Поплавский тут же спросил:
— Борис Викторович, с кем вы советовались? Члены партийного бюро удивлены вашими
Оправдываясь, Борис Викторович сбился, никак не мог подобрать убедительных слов. А его продолжали допрашивать:
— Из сказанного явствует, соответствующая организация против кандидатуры Соломина. Объясните, какие на то причины?
У Бориса Викторовича была привычка смотреть на несогласного долгим, укоряющим взглядом. Что он сделал и на этот раз. Но спрашивающий выдержал пытку, не мигнул даже. Был это не кто иной, как сам кандидат, Михаил Борисович Соломин. Честнейшие, с печалью глаза его повергли в смятение директора.
— Никаких особых причин нет, — промямлил он.
— Выходит, кандидатура Соломина не снята? Есть два кандидата? — спрашивали из зала.
— Борис Викторович, вы упоминаете соответствующую организацию. Где же решение?
— Решения нет, нам советуют, — произнес вконец растерявшийся директор.
— Кто советует?
— Я разговаривал с товарищем Дерябиным.
— Товарищ Дерябин еще не организация, — резонно заметили ему. — Будет правильно, если мы сейчас проведем голосование.
В общей запальчивости так и сделали, проголосовали за Соломина. Что было удивительно в этой процедуре — личность кандидата как-то отошла на второй план, защищали не его, а право на свое независимое суждение. Теперь отступать было некуда, ждали, как будут развиваться события.
На следующий день сотрудников стали приглашать по одному к Борису Викторовичу. Он не был изобретательным, каждому говорил одно и то же:
— Дело, голубчик, страдает от всей этой смуты. Нам ли заниматься подобными дрязгами? Бог с ним, с Соломиным, найдется и ему что-нибудь. Отступить надо.
В ответ сотрудники написали письма в разные инстанции, в которых, между прочим, резко осуждалось непринципиальное поведение директора института.
— А еще вот какая история…
Вася не сбавлял скорости и не закрывал рта. Он не заботился, слушают ли его.
— После трудов праведных надо ведь по капельке… Припасем, что надо и — прямо в гараже. Дверь не всегда закрыта. Зачем? Работа кончилась. И вот залетел к нам соседский, Марьи Шумилиной, петух: «Ко-ко-ко». Дескать, примите в компанию. А нам что. Хлеба накрошили, облили водкой и: «цып-цып…» Всё склевал. Наутро, смотрим, пришел похмеляться. Ах ты, думаем, такой-сякой. Ладно, петух деловой. Еще ему… Так и повадился каждый день. И думаешь что, наклюется, а после кур идет гонять. Только перья по шумилинскому двору летят. На все сто был петух, до животиков хохотали. А хозяйка не поняла. Зарубила петуха.
…Трофим Иванович выложил перед Дерябиным письма сотрудников института — в них возмущение за непрошеное вмешательство и давление. «Порядка там нет, в институте. Я же этого человека, кого они хотели поставить на место Белякова, знаю», — вырвалось у Дерябина. Трофим Иванович внимательно глянул на него, жесткая складка прочертила лоб. «Надо навести порядок. И хорошо, что вы знаете, с чего начать». Сказано было так, что у Дерябина будто что оборвалось внутри. «Не понимаю», — проговорил он. «А вы подумайте, торопить не будем».