Чтение онлайн

на главную

Жанры

Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре
Шрифт:

В своей работе «Преобладание правой руки» Роберт Герц показывал, что органической асимметрии между правой и левой рукой недостаточно для того, чтобы объяснить социальные преимущества, которые повсеместно распространяются именно на правую руку. Более того, предсуществовавшая система представлений, в которой священное начало противопоставлялось мирскому, благородное — простому и низкому, сила — слабости, мужское — женскому, правая сторона — левой, способствовала развитию этой органической асимметрии [391] . Напрямую связанное с религиозным миропорядком преимущество правой стороны является одной из наиболее характерных черт традиционных обществ и в секуляризованной форме остается таковой в индустриальных обществах.

391

Hertz Robert.La pr'e'eminence de le main droite. Etude sur la polarit'e religieuse // Sociologie religieuse et folklore. Paris: PUF, 1928, r'e'ed. 1970. P. 84–109.

Когда в 1789 году Национальное собрание принимает горизонтальную оппозицию между правой и левой сторонами, это символизирует собой разрыв с прежним иерархическим социальным порядком, строившимся по вертикали, сверху вниз. В то же время можно установить и некую преемственность между двухполюсностью Национального собрания 1789 года и тем, как распределялись места в Генеральных штатах (в частности, это обнаруживается в возвращении духовенства на прежнее место, традиционно находившееся справа) [392] . В сущности, несмотря на кажущуюся нейтральность, симметричность и обратимость, которые проистекают из горизонтального представления социального пространства — в отличие от вертикального его представления, которое господствует в тех обществах, где социальная иерархия кодифицирована законом, — политические категории «правого» и «левого» сохраняют семантическую нагрузку, связанную с фундаментальной культурной оппозицией, в которой правые представляют благородную часть социума, способную к перемещению вверх, тогда как левые — неблагородную,

тяготеющую книзу его часть, и выражают тем самым новое иерархическое видение социального мира, в котором «элита» противопоставляется «народу».

392

Ср.: Laponce Jean A.Left and Right. The Topography of political perceptions. Toronto; London: University of Toronto Press, 1981. P. 48.

Но в отличие от функционального превосходства правой стороны, которое характеризует большинство систем представлений о мире, современная политика семантически тяготеет к гошизму [от фр. gauche — левый], или синистризму [от лат. sinister — «левый» и фр. sinistre — зловещий, бедственный, пагубный] [393] . Как считает канадский политолог Жан Лапонс, это объясняется тем, что политика должна четко представлять свое место в общей системе, где религия традиционно занимает правую сторону, а политика — соответственно — левую, поскольку она постоянно угрожает незыблемому порядку вещей, основывающемуся на религиозном видении мира [394] . Впрочем, об этом же самом свидетельствует и то пренебрежение, которое уже со времен Третьей республики начинают выказывать сторонники порядка и представители «элиты» по отношению к политике: сливаясь с парламентаризмом, она, как увидим в дальнейшем, предстает в их глазах пошлой, грязной, гнусной и мерзопакостной. Левые, о которых, в отличие от правых, говорится гораздо чаще и которые сами не прочь выступать под этим политическим ярлыком, в широкой мере определяют политическую карту, поскольку появление в их лагере новых движений (социализма, а затем коммунизма) неизбежно приводит к смещению основ парламентаризма. Правые же, напротив, довольно быстро отказываются от такого именования, принятого было некоторыми партиями [395] , и вообще тяготеют к отрицанию деления на правых и левых [396] . Разумеется, этот феномен отчасти объясняется меньшим единством правых политических группировок, расходящихся, в частности, в отношении республиканского и монархического принципов государственного устройства. Нельзя забывать и о выражении «синистризм», о котором упоминалось выше. Консерватизм характеризуется тем, что принимает установленный порядок вещей как нечто изначальное и само собой разумеющееся, вот почему он определяется как политическая позиция, точнее даже «реакция» [397] , только тогда, когда этот порядок оказывается под угрозой или ставится под сомнение левым флангом.

393

Альбер Тибоде также отметил это явление уже в 1932 г. Ср.: Thibaudet Albert.Les Id'ees politiques de la France. Paris: Stock, 1932. P. 17 sq.

394

Laponce Jean A.Left and Right. P. 44–45.

395

Ср.: R'emond Ren'e.Les Droites en France. Paris: Aubier, 1982. P. 390.

396

Данный факт заставляет Алена в 1931 году высказать фразу, которая сразу станет знаменитой: «Если меня спрашивают, имеет ли еще смысл различение между партиями правыми и партиями левыми, просто между правыми и левыми, первое, что приходит в голову, — это то, что человек, задающий такой вопрос, явно не сторонник левых». Ответ Алена в опросе Бо де Ломени «Что вы называете правым и левым?» ( Beau de Lnm'enie.Qu’appelez-vous droite et gauche? Paris: Librairie du Dauphin, 1931. P. 64).

397

«Либеральный консерватизм фракций правящего класса, осуществление которого становится уже действием естественным и необратимым, противостоит, таким образом, реакционно настроенным фракциям, которые при угрозе их общему будущему могут сохранить свою значимость, лишь соотносясь и постоянно возвращаясь к системам ценностей, то есть к принципу определения ценности, соответствующему предыдущему состоянию структуры поля социальных классов» ( Bourdieu Pierre.La Distinction. Critique sociale du jugement. Paris: Minuit, 1979. P. 530).

Это вступление было необходимо для того, чтобы приступить к рассмотрению одного вопроса, который нас здесь интересует, а именно условий переноса категорий правого и левого в литературное поле и их социального значения. Сформулировав несколько гипотез по поводу переноса этих категорий как схем классификации в литературное поле и их функций, мы попытаемся затем нарисовать, на основе статистических данных, социологический портрет правого писателя и левого писателя в период между двумя мировыми войнами, учитывая при этом допустимые пределы подобного подхода. После чего будет рассмотрен вопрос о литературных основаниях «синистризма» в словесности той эпохи, а также произошедший в ходе Освобождения переворот силовых отношений между «правыми» и «левыми» в литературном поле и формирование собственно «левой» литературы вокруг Жан-Поля Сартра и журнала «Тан модерн».

Перенос оппозиции правые / левые в область литературы

Френсис Гаскелл [398] упоминает о том, чем язык художественного слова обязан общей политизации жизни после Французской революции: именно тогда такие термины, как «авангардный», «реакционный» или «анархистский» появляются в словаре тех, кто пишет об искусстве. Но если стремление к соотнесению стиля и политики можно отнести к эпохе Революции, то использование политических терминов в критике искусства становится распространенной практикой лишь в период романтизма, точнее, во второй четверти XIX века. Так, например, Стендаль начинает свою статью о Салоне 1824 года следующим заявлением: «Мои воззрения на живопись можно считать крайне левыми», —таким образом, он соотносит их со своей политической позицией, которая была «умеренно левой» [399] . Однако подобное использование парламентского словаря, которое у Стендаля носит провокационный характер, остается исключением. Кроме того, процесс обособления литературы от политической, религиозной и экономической власти ставит под вопрос правомерность использования политического языка в области художественной литературы [400] . Этот процесс связан с завершением эпохи меценатства и началом индустриализации книжного рынка в XIX веке, которая в качестве компенсации закона рынка порождает потребность в эстетической ценности, не совпадающей с рыночной стоимостью издания (признание коллег против высоких продаж), а также со все возрастающим разграничением литературной, политической и журналистской деятельности и повышением уровня профессионализма работающих в каждой из этих сфер, начиная с первых лет XX века. Перестройка политических практик, вызванная наступлением демократического режима в период Третьей республики, также способствует тому, что писатели, эти аристократы мысли и слова, которые не скрывают своего презрения к «парламентской кухне», все решительнее отмежевываются от политики. Не случайно, что в тот самый момент, когда книжный рынок переживает невиданный дотоле подъем, а затем кризис [401] , эти два феномена — капитализм и демократия — тесно сплетаются в исконных представлениях, образуя негативные ценности, которые отличаются тем, что первая отрицает вторую и наоборот: частные интересы, демагогия, поиск дешевой популярности, борьба за голоса избирателей, закон рынка и закон большинства — вот всего лишь несколько понятий, которых вполне достаточно, чтобы представить принципы отторжения, которые диктуют писателям их представления о капитализме и демократии, те принципы, что основываются на несовместимости ценностей, предлагаемых этими двумя системами с элитаристской концепцией литературной деятельности и тем отношением к языку, которое она подразумевает [402] : «Французский язык — язык учености, он аристократичен по своей природе и строению, ему по определению противопоказана демократия», — заметил Шарль Моррас в беседе с Фредериком Лефевром в 1923 году [403] . Успех «Аксьон франсез» в литературном поле во многом объясняется теми взаимосвязанными разоблачениями пороков демократии и власти денег в литературе, которые составляют основы учения этого литературного движения, где политика, опираясь на определенную социальную философию и эстетическую теорию, обретает статус благородного занятия. Таким образом, вопреки этому антагонизму между парламентаризмом и элитаризмом литераторов, а также несмотря на сопротивление некоторых из них, политический словарь приживается в «Республике словесности».

398

Haskell Francis.L’art et le langage de la politique // De l’art et du go^ut. Jadis et nagu`ere, 1987, trad. fr. Paris: Gallimard, 1989. P. 147 sq.

399

Stendhal.Salon de 1824 // M'elanges, III, Peinture. OEuvres compl`etes. Gen`eve, 1972. P. 5 et 7.

400

О процессе обособления литературы см.: Bourdieu Pierre.Le march'e des biens symboliques // L’Ann'ee sociologique. Vol. 22. 1971. P. 49–126; Les R`egies de l’art. Gen`ese et structure du champ litt'eraire. Paris: Seuil, 1992. О продвижении чисто эстетических ценностей см.: Cassagne Albert.La Th'eorie de l’art pour l’art en France chez les derniers romantiques et les premiers r'ealistes. Paris: Hachette, 1906, r'e'ed. Champ Vallon, 1997.

401

Ср.: Charle Christophe.La Crise litt'eraire `a l’'epoque du naturalisme. Roman. Th'e^atre. Politique. Paris: Presses de l’ENS, 1979.

402

Фредерик Бон предлагает один из ключей к пониманию этого антагонизма, когда он объясняет, что в противоположность предписаниям научной риторики, которая осуждает чрезмерное употребление оборотов речи и перенасыщенность фразы, политический язык злоупотребляет такими фигурами речи, как прозопопея и метафора, предпочитая «заурядное» и «утомительное» изысканному ( Bon Fr'ed'eric.Langage et politique // Grawitz, Madeleine, et Leca Jean. Trait'e de science politique (dir.). Op. cit. P. 561–565).

403

Entretien avec Charles Maurras, in Lefevre, Fr'ed'eric.Une heure avec… Paris: Gallimard, 1924–1929, r'e'ed, s'elective pr'esent'ee et annot'ee par Nicole Villeroux. Nantes: Silo"e, 1996–1997. P. 263.

Перенос политических категорий правого и левого в литературное поле с последующим использованием их в качестве классификационных схем связан с двойным процессом: речь идет, с одной стороны, об универсализации пространственных категорий, обозначающих политическую идентичность начала XX века, а с другой, о легитимизации политических категорий в качестве системы классификации, применимой в рамках литературного поля.

Лишь с начала двадцатого столетия понятия правого и левого, которые до тех пор принадлежали исключительно парламентскому полю деятельности, начинают фигурировать в избирательных кампаниях и становятся первостепенными категориями политической идентичности [404] . Эта перестройка политического словаря является следствием стечения таких факторов, как усиление социалистов, которое изменяет правила парламентской игры, появление новых партий, объединение консерваторов с республиканцами, рождение «национализма» и, особенно, размежевание, вызванное делом Дрейфуса: «Правые и левые — отныне эти имена будут использоваться прежде всего для обозначения тех двух Франций, что противостоят друг другу по самому существу: в вопросах об истине, справедливости, религии, нации, революции» [405] . Показательны в этом плане выборы 1902 года, отмеченные победой «блока левых», успешное внедрение этих терминов подтверждается спорами по религиозному вопросу в момент разделения церкви и государства и становится всеобщим во время выборов 1906 года. Накануне Первой мировой войны их употребление устанавливается окончательно. Этот феномен, несомненно, должен быть соотнесен с появлением на рубеже века особой группы профессионалов от политики, которые выступают посредниками в процессе политизации французского населения [406] , и небывалым взлетом тиражей прессы, обеспечившим этим понятиям широкое распространение [407] .

404

Ср.: Gauchet Marcel.La droite et la gauche // Loc. cit. P. 408 (подч. Марселем Гоше).

405

Ibid. P. 413.

406

Появление этих профессионалов от политики рассматривается, в частности, Максом Вебером в работе «Ученый и Политик» (пер. на фр. — Париж: Плон, 1959). Об их роли в процессе политизации см.: Lacroix Bernard.Ordre politique et ordre social // Trait'e de science politique. Vol. 1. Op. cit. P. 530.

407

Общий тираж парижских ежедневных газет вырастает от 2 до 5,5 млн экземпляров, тираж ежедневных газет в провинции — от 700 тыс. до 4 млн. В то время как в 1880 году тиражи самой продаваемой газеты «Пти журналь» (Petit Journal) не превышают 600 тыс. с большим отрывом от всех остальных, в 1912 году «Пти паризьен» (Petit Parisien) достигает отметки 1295 тыс. Ср.: Delporte Christian.Les Journalistes en France (1880–1950). Naissance d’une profession. Paris: Seuil, 1999. P. 44–45.

Будучи внешним для литературного мира фактором в том отношении, что он относится к развитию политического языка в момент специализации политической деятельности как таковой, распространение пространственных категорий в качестве идеологических маркеров тесно связано также со специфической исторической ситуацией, в которой наблюдается рождение «интеллектуалов» как особой социальной группы и политической силы: речь идет о деле Дрейфуса [408] . Активная мобилизация писателей обоими оппозиционными лагерями, один из которых символизируется фигурой Мориса Барреса, тогда как другой фигурой Эмиля Золя, петиции, к которым прибегают обе стороны, закрепление этого размежевания в соответствующих социальных сферах (литературные салоны делятся по политическому принципу) и, наконец, институциализация этого явления в форме ассоциаций и лиг (Лига прав человека, Лига французского отечества) — все это должно было благоприятствовать внедрению политического расслоения как особого вида классификации в литературном поле. Особенно это касается основанной Шарлем Моррасом лиги «Аксьон франсез», которой Апьбер Тибоде приписывает первостепенную роль в процессе внедрения оппозиции правые/ левые в мире изящной словесности: «Нельзя сказать, что это они придумали данную оппозицию, нельзя сказать даже, что они особенно часто к ней прибегали. Но речь идет о первой политической газете, которая появилась в сугубо литературном кругу […]. Стало обычным делом называть правыми писателей сторонников „Аксьон франсез“, а левыми — наследников публицистов-дрейфусаров» [409] .

408

Ср.: Charle Christophe.Naissance des «intellectuels» 1880–1900. Paris: Minuit, 1990.

409

Ответ Альбера Тибоде в опросе Бо де Ломени «Что вы называете правым и левым?» (Цит. соч. С. 76–77). Ср. также: Thibaudet Albert.Les Id'ees politiques… Op. cit. P. 29.

Если дело Дрейфуса и сыграло роль катализатора, одного его было бы недостаточно для того, чтобы объяснить тот успех, которое приобретает оппозиция правое/левое в литературном поле в период между двумя мировыми войнами. Между установлением принципа распределения писателей согласно их политической позиции, который прежде являлся лишь одним из прочих принципов, и легитимацией использования политических терминов как принципа классификации, включающего в себя эстетические и этические постулаты, или даже как способа определения позиций в литературном поле, имеет место своего рода количественный скачок, а вовсе не причинно-следственное отношение. Оговариваясь, что здесь необходимо более доскональное исследование, мы можем тем не менее обозначить те эндогенные факторы, которые способствовали процессу переноса классификации правое/ левое в литературное поле. В качестве пространства, где борьба за сохранение или изменение силовых отношений принимает открытую форму и по большей части вполне соотносится с традиционными принципами разделения на «стариков» и «молодых», «ортодоксов» и «инакомыслящих», литературное поле служит благодатной почвой для разделения на два полюса — черта, сближающая ее с политикой. Впрочем, именно эта особенность литературного поля предопределяет активное участие писателей в деле Дрейфуса, которому благоприятствовали также трансформации интеллектуального поля, вызванные ростом влияния республиканского Университета [410] . Появление правой литературы, которое, как считается, способствовало поляризации литературного мира, тесно связано с этими изменениями. Однако принятие классификации правое/левое в литературном поле зависело также от ее склонности накладываться, в ходе полемики (арьергард versus авангард) [411] , а также на литературную географию (Берег правый/Берег левый). В 1929 году Бернар Грассе отмечает следующее: «В живописи говорят „помпезный“ и „авангардный“, в литературе — „левый“ и „правый“. В сущности, это одно и то же: вы „за“ или „против“ того, что было вчера» [412] . Как пишет Пьер Бурдье:

410

Ср.: Charle Christophe.Naissance des «intellectuels». Op. cit.

411

Об этом приеме, который делает возможным составление и наложение серии оппозиций, следуя простой антиномии, и который, наряду с удвоением, становится одним из излюбленных способов идеологических таксономий, на ранее существующие, см.: Bon Fr'ed'eric.Langage et politique // Trait'e de politique. Op. cit. P. 556–557.

412

Grasset Bernard.La Chose litt'eraire. Paris: Gallimard, 1929. P. 190 (цитата, любезно подсказанная Филиппом Оливера).

[…] оппозиция между правым и левым, которая в своей изначальной форме касается отношения между господствующими и подчиненными классами, может также, чуть этого коснется дело, означать отношения между господствующими и подчиненными фракциями господствующего класса, при этом слова «правое» и «левое» близки по смыслу к таким выражениям, как театр «правого берега» или театр «левого берега»; в пылу полемического задора она может с равным успехом использоваться для разграничения противоборствующих тенденций, существующих внутри одной авангардной литературной или художественной группировки и т. д. [413]

413

Bourdieu Pierre.La Distinction. Op. cit. P. 547.

Превратившись в главный мостик, ведущий к широкой аудитории, пресса представляет собой такое пространство, где происходят эти переносы смысла из мира политики в литературное поле. Не приходится сомневаться, что именно пресса сыграла решающую роль в данном процессе, поскольку различные литературные фракции стали широко использовать этот рычаг для упрочения своих позиций в этот период преобразований рынка и способов достижения литературного признания, в период возникновения литературных премий и конкурсных жюри.

Поделиться:
Популярные книги

Дядя самых честных правил 6

«Котобус» Горбов Александр
6. Дядя самых честных правил
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Дядя самых честных правил 6

Я снова граф. Книга XI

Дрейк Сириус
11. Дорогой барон!
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я снова граф. Книга XI

По осколкам твоего сердца

Джейн Анна
2. Хулиган и новенькая
Любовные романы:
современные любовные романы
5.56
рейтинг книги
По осколкам твоего сердца

Не возвращайся

Гауф Юлия
4. Изменщики
Любовные романы:
5.75
рейтинг книги
Не возвращайся

Толян и его команда

Иванов Дмитрий
6. Девяностые
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.17
рейтинг книги
Толян и его команда

Ритуал для призыва профессора

Лунёва Мария
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.00
рейтинг книги
Ритуал для призыва профессора

Воевода

Ланцов Михаил Алексеевич
5. Помещик
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Воевода

Бастард

Осадчук Алексей Витальевич
1. Последняя жизнь
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
попаданцы
5.86
рейтинг книги
Бастард

Дикая фиалка Юга

Шах Ольга
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Дикая фиалка Юга

Идущий в тени 4

Амврелий Марк
4. Идущий в тени
Фантастика:
боевая фантастика
6.58
рейтинг книги
Идущий в тени 4

Менталист. Эмансипация

Еслер Андрей
1. Выиграть у времени
Фантастика:
альтернативная история
7.52
рейтинг книги
Менталист. Эмансипация

Газлайтер. Том 1

Володин Григорий
1. История Телепата
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Газлайтер. Том 1

Я не князь. Книга XIII

Дрейк Сириус
13. Дорогой барон!
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я не князь. Книга XIII

Дворянская кровь

Седой Василий
1. Дворянская кровь
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.00
рейтинг книги
Дворянская кровь