Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре
Шрифт:
«Поколенческий» принцип подтверждается временем вступления в литературное поле, определяемым датой первой публикации: больше половины правых писателей начинают свою литературную карьеру до Великой войны, тогда как больше трех четвертей левых писателей заявляют о себе в межвоенный период. Ряды левых регулярно пополняются за счет новичков литературного поля, которые в два раза чаще принимают сторону левых, чем правых: если в 1920-е их 38, то к концу 30-х годов уже 58 (по абсолютным показателям): то есть если в 20-е годы это каждый пятый из всей группы анализируемых писателей, то к концу 30-х это каждый третий, в то время как пополнение правого лагеря не столь значительно (от пятидесяти двух до шестидесяти одного, то есть от одной четверти до одной трети от всего количества писателей). Однако в обоих лагерях наблюдается характерная эволюция состава, что подтверждает предыдущее утверждение о политизации области литературы в 1930-е: после 1934 года общее число ангажированных писателей [451] (как правых, так и левых) возрастает более чем на 10 %, не считая новичков литературного поля, родившихся после 1910 года.
451
Имеются в виду политически активные писатели, члены какой-либо партии или сочувствующие, обнародовавшие свои политические взгляды — по примеру Жида, который в 1932 году сообщал в «Дневнике» о том, что он поддерживает коммунизм, — или же те из них, чьи взгляды хорошо известны в их окружении или обнаруживаются в их сочинениях.
Различия поколений сказываются также в зависимости от того, в каком издательстве печатается писатель, кто выступает его первым основным издателем: как правило, правые печатаются в издательских домах, основанных в конце XIX века (каждый пятый — в крайне консервативном издательстве «Плон» (Plon), каждый четвертый — в таких издательствах, как «Альбен Мишель» (Albin Michel), «Фламмарион» (Flammarion), «Сток» (Stock) или «Кальманн-Леви» (Calmann-Levy),
452
Здесь необходимы некоторые уточнения. Мы различаем первого основного издателя и второго основного издателя (то есть писатель может печататься либо одновременно у двух издателей, либо от первого перейти ко второму). Судя по первой переменной — первому основному издателю, — у «Галлимара», «Грассе» и «Деноэля» левых в два раза больше, чем у остальных. Однако если брать параметр второго основного издателя, то в издательствах «Грассе» и «Деноэль» наблюдается прямо противоположная тенденция, что восстанавливает равновесие между правыми и левыми в этих издательских домах. Очевидно, что в этом факторе сказывается стремление «Грассе» и «Деноэля» отмежеваться от издательства «НРФ», которое в 30-е годы обладает монополией на подтверждение символического капитала.
Однако поколенческий момент является лишь одним из факторов политического расслоения писателей, и его необходимо соотносить с общими социальными условиями их существования. Как правило, правые гораздо лучше обеспечены в плане унаследованного или приобретенного капитала: в сравнении с левыми собратьями по перу это настоящая социальная «элита». С точки зрения социального происхождения, определяемого по профессии отца, левые относятся в основном к мелкой буржуазии и народным классам: двое из пяти левых писателей являются выходцами из этих социальных слоев, тогда как у правых вплоть до 1934 года это только каждый десятый, причем чаще всего речь идет о крайне правых. Однако этот разрыв сокращается после 1934 года, когда перед лицом гитлеровской угрозы и нарастающей мощи фашизма образуются объединения интеллектуалов антифашистского толка, которые позволяют писателям, ревностно охраняющих свою независимость, занять определенную политическую позицию, не вступая в ряды той или иной партии; и когда, перед лицом этой опасности, Народный фронт обеспечивает объединившимся левым беспрецедентную респектабельность и легитимность. И если ряды левых все еще в два раза чаще, чем правых, пополняются выходцами из наименее обеспеченных слоев, то теперь левый лагерь собирает под свои знамена и более обеспеченных в плане унаследованных ресурсов писателей, тогда как у правых наблюдается небольшой спад в пополнении социальными ресурсами, в чем, по всей видимости, сказывается роль фашистских движений.
В то же время правые и левые не различаются по географическому фактору: примерно треть из них провела свое детство в Париже, половина — в провинции, что означает, что литературное поле пополняется в соответствии с общими пропорциями нашего населения [453] . Заметим тем не менее, что писатели-консерваторы чаще являются уроженцами провинции, тогда как половина из писателей крайне правого толка парижане. При этом «правые» писатели в основном чаще, чем их левые собратья по перу, переезжают в Париж во время получения среднего образования [454] , что свидетельствует о наличии в их семьях финансовых ресурсов и определенных образовательных стратегий. Правые в два раза чаще пополняют свои ряды писателями, обучавшимися в знаменитых парижских лицеях (практически это двое из каждых пяти), и теми, кто учился в католических коллежах (каждый четвертый). Левые писатели не обладают столь основательным образовательным капиталом: двое из каждых пяти не получили высшего образования, тогда как у правых — это только один из пяти; к тому же они гораздо реже получают законченное высшее образование (40 % против 70 % правых писателей). Этот разрыв еще больше увеличивается, если соотнести данные результаты с возрастом писателей обеих сторон, поскольку левые писатели, которые, как правило, в общем моложе, получили доступ к образованию в ходе развития республиканского университетского образования [455] . Заметим вместе с тем, что если те или иные проблемы в получении образования, связанные с финансовыми затруднениями, здоровьем, неуспеваемостью или войной, в общем гораздо чаще встречаются среди левых, чем среди правых (треть против менее чем четверти), то собственно неуспеваемость чаще всего характерна для крайне правых (практически каждый пятый против каждого десятого из левых), что частично объясняет их неприязнь к республиканской школе, выливающуюся в антиинтеллектуализм. При этом нельзя сказать, чтобы правые и левые писатели значительно отличались по характеру получаемого высшего образования, однако первые гораздо чаще учатся в высших школах или на подготовительных отделениях (44 % против 15 %). К концу 30-х годов расхождения, наблюдаемые в географическом и образовательном планах, постепенно сокращаются, как и различия в социальном происхождении, но при этом не наблюдается противоположной тенденции, что подтверждает отмечавшийся факт относительного спада социальных ресурсов у правых, в то время как у левых заметен подъем.
453
Здесь надо заметить, что правые писатели не часто являются выходцами из колоний или зарубежных стран.
454
Каждый второй (даже чаще) правый писатель против двух из пяти левых проживает в столице с подросткового возраста, и 80 % первых против 60 % последних являются парижанами ко времени обучения в высших учебных заведениях.
455
С 1891 по 1920 год число студентов удвоилось, увеличившись с менее чем 23 000 до примерно 50 000 чел.
Наконец, правые и левые писатели не имеют существенных отличий в плане основных профессий. Единственное и весьма характерное исключение состоит в том, что среди первых в два раза чаще встречаются профессиональные журналисты (в 1920-е гг. каждый четвертый из правых был журналистом, а в конце 1930-х — каждый третий). Этот показатель выражает в определенной мере некий дисбаланс между правой прессой и левой прессой, которая менее влиятельна и не всегда способна предоставить какие-то посты своим «идеологам». Кроме того, это свидетельствует, что лагерь правых пополняется в основном за счет самых профессиональных писателей, которые обеспечивают свой достаток писательским трудом (журналистской или издательской работой), а также членов соответствующих профессиональных институций («Общество литераторов», «Общество драматургов» и т. д.). Среди правых чаще оказываются те, кто работал или продолжает работать в частном секторе, в том числе и журналисты (около 36 % в 20-е гг. и 44 % при Народном фронте, против соответственно 30 % и 26 % в государственном секторе), в то время как левые писатели чаще оказываются на службе у государства (около 28 % в 20-е гг. и 34 % при Народном фронте, против соответственно 20 % и 24 %, работающих в частном секторе), однако это расхождение, довольно незначительное в 20-е годы, становится ощутимым лишь после 1934 года, перед лицом фашистской угрозы, и особенно при Народном фронте. На него обращают внимание противники справа, о чем свидетельствует презрение Франсуа Мориака по отношению к «стаду писателей-чиновников», «всем этим Шансонам, Кассу, Жан-Ришарам Блокам», «скамеечкам» у ног Мальро [456] . Заметим, что среди левых практически удваивается число писателей, которые были или являются преподавателями (от 4 до 9 в абсолютных цифрах, то есть соответственно 10 % и 15 % пополнения в лагере левых в 1920-е и после 1934 г.).
456
Mauriac Francois.Journal 1932–1939. Paris: La Table Ronde, 1947 P. 294.
Эти расхождения в пополнении социальных ресурсов у правых и у левых обнаруживают зависимость между политическим расслоением и оппозицией старые/молодые, которая выступает как один из главных структурообразующих элементов литературного поля. Они показывают также, что это расслоение восходит к унаследованному социальному положению, подтверждая практически очевидную устойчивость того антагонизма между светскими писателями и литературной богемой, о котором применительно к концу XVIII века пишет Дарнтон: на одном полюсе находятся высокопрофессиональные писатели, живущие своим литературным трудом и составляющие элиту журналистики (обозреватели, хроникеры, репортеры), на другом — новички, берущиеся, чтобы заработать, за любую работу в журналистике или в издательствах (мелкие репортеры, корректоры, литературные поденщики). При этом оппозиция частный/государственный начинает играть какую-то роль только во времена Народного фронта. Имея в виду первых, Академию и салоны, Альбер Тибоде, вслед за Аленом, политическому синистризму левых противопоставлял правизну самой литературной карьеры: «уклон в профессии писателя всегда идет вправо», пишет он в «Республике профессоров» [457] . Но если эта оппозиция между писателями социально господствующими и писателями социально зависимыми, свидетельствующая здесь о социальном старении (сопровождающемся профессионализацией в ходе карьеры), имеет значение, когда мы сравниваем, например, членов Французской академии с сюрреалистами, она, однако же, не передает всех позиций литературного поля и не выражает, в частности, быть может, основную позицию — позицию признанного авангарда, занимаемую, например, Андре Жидом. Как и во время дела Дрейфуса [458] , в 1930-е годы размежевание интеллектуалов на два лагеря обнаруживает зависимость между оппозицией правые/левые и вторым принципом структуризации литературного поля, а именно противостояния относительно автономного полюса гетерономному полюсу.
457
Thibaudet Albert.La R'epublique des professeurs. Op. cit. P. 169.
458
Ср.: Charle Christophe.Naissance des «intellectuels». Op. cit. Chap. 5.
Таким образом, эта бинарная оппозиция лишь частично отражает сложные отношения между литературой и политикой и, сводя их к простой оппозиции социального характера, оставляет в тени опосредующее влияние литературного поля на политический выбор писателей. Кроме того, политический выбор должно соотносить еще с одним фактором структуризации литературного поля, а именно с существующей с начала индустриализации книжного рынка оппозицией крупное книжное производство / мелкое книжное производство: если первый полюс подчиняется главным образом законам рынка и объемам продаж, то второй характеризуется стремлением сохранить относительную автономию по отношению к рыночной экономике и ориентируется не на читательский успех, а на писательские суждения, которые составляют здесь единственную основу символической ценности произведения [459] . Вот почему та же самая перекрестная структура, в силу которой в социальном пространстве правящие классы противостоят, в соответствии с первым фактором, классам подчиненным в зависимости от общего объема имеющегося капитала, а обладатели капитала с экономической и политической доминантой (светская власть) — в соответствии со вторым фактором — держателям капитала культурного и символического (власть духовная), обнаруживает себя и внутри литературного поля, правда, в прямо противоположном виде: если ориентироваться на общую величину «знаменитости», то вполне возможно противопоставить писателей «господствующих» писателям «зависимым», однако, если принимать во внимание сам тип «известности», которой они обладают, картина меняется: с одной стороны оказывается знаменитость светского порядка (институциональное признание, читательский успех, большие тиражи и т. д.), с другой — признание собратьев по писательскому цеху, которое выступает как основа символического капитала [460] . По внутренней шкале ценностей литературного поля главенствующим является второй тип знаменитости.
459
Ср.: Bourdieu Pierre.Les R`egies de l’art. Op. cit.
460
Ср.: Bourdieu Pierre.Le Champ litt'eraire //Actes de la recherche en sciences sociales. 1991. № 89, sept. P. 4–46 (и, в частности, диаграммы). О структуре социального пространства см.: Bourdieu Pierre.La Distinction. Op. cit. P. 128 sq.
Это переворачивание ценностей особенно благоприятно для распространения «синистризма», благодаря чему в политике асимметрия (то есть преимущество правой стороны, о котором говорил Герц) изначальной культурной оппозиции сдвигается влево. И в самом деле, в то время как правые писатели чаще всего выходят из рядов тех, кто имел успех у светской публики, или тех, чьи книги хорошо распродавались (это можно сказать почти о половине из них), около двух третей писателей, занявших левую позицию, имеют признание специфического типа (зато доля писателей, не имеющих большого признания, практически одинакова, что у левых, что у правых: в общем это примерно четверть от всей группы рассматриваемых авторов) [461] . Эта же оппозиция в общем соотносится с географическим противостоянием Правого берега и Левого берега. Говоря в 1947 году о «войне двух берегов», Андре Бийи писал: «Кто станет сегодня отрицать, что Левый берег в конце концов взял верх? Кто станет отрицать, что дух НРФ после 1918 года одержал победу над академизмом и парижанством? [462] »
461
Показатель типа знаменитости разрабатывался с учетом совокупности переменных, относящихся к типу символического признания, которые были описаны ранее: литературные премии, институциональное признание (принадлежность к академиям или к премиальным жюри), цитирование и объем заметок в современных антологиях, посмертное признание (современные словари) и т. д. Исследование соотношений, которое мы провели в нашей группе писателей, позволяет четко разграничить два типа известности, светскую и специфическую, а также инстанции символического признания, характерные для каждого из них: с одной стороны, академии и Премия года за лучший роман, с другой — Нобелевская премия и Национальная премия в области изящной словесности; ср.: Sapiro Gisite.La Guerre des 'ecrivains… Op. cit. (см. Диаграммы в приложениях).
462
Bitty Andr'e.Rive gauche et rive droite // Loc. cit.
Противостояние между правыми и левыми, в том виде, в котором оно дает о себе знать в литературном поле, восходит к двойственной сущности самой литературы: будучи порождением интеллектуальной элиты, которая таковой себя считает, доступной, во всяком случае в прошлом, лишь образованным классам, которые и являлись ее основным потребителем, литература может быть, с одной стороны, инструментом легитимизации господства, который укрепляет чувство превосходства и ценности правящих классов, а с другой — орудием, подрывающим господство этих же самых правящих классов. «Может статься, нам не найти в бунтарской поэзии революционных теорий. Однако литературное движение почти всегда заключает в себе угрожающую силу», — пишет критик Леон-Пьер Кент в период Освобождения [463] . Этот подрывной потенциал начинает набирать силу с эпохи романтизма, заставляя новые поколения проявлять себя в движении вечного неприятия творческих решений старшего поколения, ломать косность языка и стиля. «Ego — правый по велению инстинкта, левый — по велению духа, правыйсреди левых, левыйсреди правых», — замечает в 1934 году Поль Валери в «Тетрадях» [464] . «Умом я правый, а сердцем левый», — вторит ему Андре Жид, который объяснял Жану Шлюмберже в 1941 году: «Как будто и в литературе нет „сил порядка и сил свободы“, как ты прекрасно говоришь выше! правых и левых; мы ведь прекрасно понимаем, что хотим сказать, когда противопоставляем, хоть даже и про себя, тех и других» [465] . Противостояние между правым и левым, которое в этом случае относится к таким литературным противопоставлениям, как классицизм и романтизм, композиция и стиль, ограничения и свобода, разум и чувство, выражает здесь также шаткую позицию, занимаемую представителями независимого полюса. Со времени Второй империи последние самоопределяются в неприятии как буржуазного, так и социального искусства [466] . Если исповедуемая ими элитарность и нежелание подчинять свое искусство внелитературным целям заставляют их решительно отвергать приверженцев социального искусства или таких их восприемников, как пролетарские романисты или последователи социалистического реализма, то как раз в стычках с консервативными писателями, которые осуждают подрывной потенциал их произведений во имя сохранения морального и общественного порядка, самые независимые писатели чаще всего оказываются на стороне левых.
463
Quint L'eon-Pierre.Les 'ecrivains devant la soci'et'e // Les Lettres francaises. 1945. 26 mai.
464
Val'ery Paul.Cahiers. Т. II. Paris: Gallimard, coll. «Biblioth`eque de la Pl'eiade», 1974. P. 1494.
465
Андре Жид, письмо Жану Шлюмберже, 5 июня 1941 года ( Gide Andr'e, Schlumberger Jean.Correspondance 1901–1950. Paris: Gallimard, 1993. № 722. P. 930). Первая цитата из Люсьена Комбеля ( Сотbelle Lucien.Je dois `a Andr'e Gide. Paris: Fr'ed'eric Chambriand, 1951. P. 51).
466
Ср.: Cassagne Albert.La th'eorie de l’art pour l’art… Op. cit.; Bourdieu Pierre.Les R`egies de l’art. Op. cit.
Это противостояние между консерваторами и поборниками автономности выражается, в частности, в оппозиции между идеей ответственности художника и идеей творческой свободы (бескорыстности), которая составляет основу литературных дебатов о предназначении искусства в периоде 1880 года до Освобождения [467] . На протяжении всего этого периода понятие ответственности широко используется консерваторами и реакционными идеологами, которые, вслед за мыслителями контрреволюции, склонны видеть в интеллектуалах возмутителей и посему пытаются всячески ограничить критическую мысль и творчество, видя в них выражение того самого разрушительного потенциала.
467
В развернутом виде это наблюдение представлено в моем сообщении, озаглавленном «Ответственность писателя: от Поля Бурже до Жан-Поля Сартра», на коллоквиуме «К социальной истории литературы», организованном Жозефом Жюртом, 21–23 октября 1999 года (готовится к изданию).