Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре
Шрифт:
Но все перечисленные выше средства борьбы против кризиса социальных наук, а именно аналогия с естественными науками, обоснование материального характера изучаемых явлений и эмпиризм, не окажут, по мнению новаторов, никакого действия до тех пор, пока не будет принято главное лекарство. Преодоление кризиса социального знания лежит на пути возращения реализма:
Реализм возвращается, как кровь через множество сосудов, пришитых умелыми руками хирурга… После того как мы прошли этим путем, никто больше не сможет задать этот дикий вопрос «верите ли вы в реальность?» — во всяком случае, его не смогут задать нам! [537] —
537
Latour В.Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge (Mass.), 1999. P. 11.
так поэтически формулирует задачу возвращения реальности предмету социальных наук Б. Латур во введении к книге «Надежда Пандоры», которую он полностью посвятил попытке решить этот нелегкий вопрос.
По мнению новаторов, господство структурализма привело к тому, что конструктивизм — представление, что социальная реальность является конструктом сознания, и в первую очередь языка, — вытеснил понятие реальности на периферию интересов социальных наук. Фраза «фактов не существует», по словам Р. Арона, «встречалась весьма благосклонно» в Париже 70-х годов. Возрождение понятия реальности, попранного структурализмом, новаторы считают своей главной задачей. Потребность реставрировать реализм прямо связывается Лораном Тевено с отказом от структуралистских понятий:
Мы не хотим, чтобы язык был единственной реальностью, — следовательно, встает вопрос о понятии блага и о реализме, которые были отвергнуты конструктивизмом. Единственный реализм, который сохранялся в рамках структурализма, был социальный реализм, образованный наложением повествования и интерпретации, что есть слабая форма реализма. Одной из главных проблем этого направления
Два понятия-близнеца попадают в центр проекта возрождения реализма — это понятие «предмета» и «нелюдей» (nonhumains). Начнем с понятия предмета. «Предмет» вводится Л. Тевено и Л. Болтански как элемент в системе социальных связей, как важная материальная составляющая мира людей [538] . Понятие предмета должно помочь решительно размежеваться как с социологией Бурдье, у которого предметы выступают исключительно как носители символических значений, так и с традицией использования этого понятия в экономической теории, согласно которой предметы способны быть только орудиями обмена или носителями цены.
538
Выбор слова «предмет» («objet»), а не «вещь» («chose») сам по себе свидетельствует о стремлении уклониться от груза философской традиции, связанной с этим последним, и взять «просто слово» для обозначения «простой вещи». Несмотря на обычно повышенное внимание к используемым ими понятиям, Болтански и Тевено нигде не пытаются предложить его генеалогию или историю.
Что касается предметов, то мы отказываемся видеть в них только безразличную опору для символического инвестирования субъектами, для которых эти предметы, в свою очередь, не представляют ничего, кроме способа выразить свою принадлежность к группе или (…) зафиксировать свое социальное отличие [539] .
Предметы наделяются материальной силой, властью и влиянием. Они становятся основой, на которую «опираются» суждения о моральных порядках и с помощью которой реализуются доказательства величия [540] . Понятие «предмет» позволяет авторам создать «динамический реализм», который совмещает «работу по конструированию и реальность без сведения ее к чистому согласию чувств, локальному и подвижному» [541] . Предметы выступают в качестве прямых сгустков реальности, отсылка к которым должна помешать усомниться в ее существовании. «Предметная реальность» постулируется в качестве исследовательского диспозитива, того единственного и главного плана, на котором разыгрывается социальное действие [542] .
539
Boltanski L., Th'evenot L.De la Justification. Les 'economies de la grandeur. Paris, 1991. P. 30–31.
540
Op. cit. P. 31.
541
Ibid.
542
«Анализ разногласий и сомнений относительно категории величия в данной ситуации (…) позволяет выявить место предметов, которые должны быть вовлечены в ситуацию, для того чтобы доказательство приобрело характер реальности» (Op. cit. Р. 30).
С помощью предметов в их материальной реальности и в их практическом функционировании социологи-новаторы рассчитывали подорвать представление о чисто символическом характере нашего мышления и показать реализм наших репрезентаций.
В весьма сходных целях Латур вводит в свою антропологию понятие «нелюдей». К «нелюдям» причисляются предметы, которые традиционно назывались научными фактами или артефактами. Установление «принципа симметрии», согласно которому противопоставление «природа и общество», равно как и противопоставление естественного и гуманитарного знания, признается ложным, приводит к появлению понятия «социоприроды». В его рамках границы между людьми и нелюдьми растворяются, создавая общие сети контактов между ними. Прослеживая трансформации природных явлений или предметов в артефакты и факты науки, Латур приходит к выводу, что он получил новый предмет, как если бы попытка зафиксировать этот переход была способна предотвратить размывание реальности вещи в процессе рефлексии, в процессе ее конструирования наукой. Таким образом, по мнению Латура [543] , ему удается снять оппозицию природы и общества, мира и мышления, попутно решая наболевший вопрос о социальной реальности как конструкте, противопоставленном природе. Иными словами, представление о континууме между природой и ее восприятием призвано уничтожить эпистемологический барьер между материей и сознанием и интегрировать материю в процесс мышления.
543
La science telle qu’elle se fait / Sous la dir. de M. Callons et B. Latour. Paris, 1991.
Как видим, оба понятия — и предмета, и нелюдей — нацелены на решение общей задачи: с их помощью пытаются не только «непосредственно взять подлинную реальность», к чему безуспешно стремились, как известно, социальные науки еще в 60-е годы, но и примирить реализм с глубоко укорененным в сознании исследователей конструктивизмом. Создать компромисс, который позволял бы, не скатываясь к вульгарному реализму, признать закономерным допущение, что предмет социальных наук может быть непосредственно дан нам в ощущении, — такова была задача, решению которой были призваны служить эти понятия.
Ради возвращения реализма социальным наукам новаторы прибегают и к некоторым другим понятиям. Латур вводит понятие сети, которое интегрирует в себя людей и нелюдей и противостоит идее структуры, а также интеракционизму в социологии [544] . Понятие сети и вправду выглядит гораздо более эластичным и гибким, чем понятие структуры, хотя их сходство не исчерпывается тем, что они являются пространственными метафорами [545] . Идея сети, которую пытаются представить как альтернативу понятию структуры, призвана преодолеть структурализм при сохранении прежних, макросоциальных целей и задач исследования, претендующего на открытие нового всеобъясняющего метода.
544
Dosse Francois.L’Empire du sens. P. 122–123.
545
Интересно, что идея сети социальных связей легла в основу попыток микроисториков осуществить проект, с которым не удалось справиться макроистории, а именно создать единый глобальный способ исторического описания на основе анализа непосредственно взятой социальной реальности. Повторяемость этого демарша крайне симптоматична. Она указывает на неспособность выйти за рамки привычных метафор и образов, на замкнутость мысли в кругу традиционных для социальных наук сюжетов и идей. См.: Копосов Н.О невозможности микроистории // Казус, 2001.
Помимо идеи сети, бороться за реализм социальных наук помогает Латуру понятие «фактиш». Рожденное из комбинации слов «факт» и «фетиш», оно рассматривается как орудие, позволяющее снять оппозицию конструкта и реальности. Такие понятия-гибриды едва ли могут иначе, чем метафорически, решить проблему социальной реальности. Торжество нового, полнокровного, несомненного реализма, восстановленного, по мнению Латура, в своих правах благодаря всем этим ухищрениям, находит свое лирическое выражение в предисловии к «Надежде Пандоры»:
Теперь
В социологии оправдания поиск нового реализма оказывается еще более радикальным. В центре внимания Болтански и Тевено находится действие. Как это и естественно для критики структурализма, речь идет именно о сознательном действии субъекта, противопоставленном отрицанию свободы воли и рационального выбора в «философии подозрения» предшествующего этапа. Действие рассматривается в контексте конкретной ситуации — преимущественно конфликта или кризиса, который вынуждает социальных актеров эксплицитно описывать и оправдывать свои поступки [547] . Модели оправдания и достижения компромиссов социологи называют «градами» или принципами справедливости, апелляция к которым находится в центре социальной драмы. Потребность в построении системы доказательств, а также в анализе ситуации сближает представления субъектов действия и работу исследователя-социолога. Благодаря этому социологу даны, так сказать, «в чистом виде» описания социального действия. Не являясь конструктом, созданным исследователем с помощью особого метода, а прямо взятые из социальной реальности и, следовательно, имеющие объективную ценность, эти описания, по убеждению новаторов, могут служить непосредственной основой для научного анализа. Социальная реальность становится неотъемлемой частью научного дискурса. Субъекты сами создают «объективную дистанцию по отношению к ситуации» и предполагают существование истины [548] . Родственность теорий агентов социального действия с научными теориями создает континуум между наукой и социальным действием, снимая их оппозицию [549] .
546
Latour В.Pandora’s Норе. Р. 10.
547
Boltanski L., Th'evenot L.De la Justification. P. 436.
548
Op. cit. P. 436–437.
549
Эта логика выражена еще более непосредственно в последних работах Тевено; см., например: Тевено Л.Наука жить вместе в мире // Неприкосновенный запас. 2004. № 35.