Рейдер
Шрифт:
— Ты капитан? — полюбопытствовала девушка.
— Судовладелец, — ответил я. — У меня три судна. По случаю войны, капитаню на одном из них.
— Ах, да, у вас же там война! — припомнила Саманта Брук.
— Которая помогает мне стать еще богаче, — проинформировал я.
Об американцах уже сложилось мнение, которое без изменений доживет до двадцать первого века, что они — богатое туповатое хамье. Каждая нация в этой характеристике делают акцент на одном из трех слов. Западноевропейцы выбирают первое. Русские — второе. Китайцы — третье. И только арабы пытаются разорваться на три части. Поскольку я теперь числюсь стопроцентным янки, англичанка должна простить мне второй и третий пункты.
— До скольких ты работаешь? — спросил я.
— Наш
— Я заеду за тобой, поужинаем в хорошем ресторане, — поставил ее в известность и сразу ушел, чтобы сдуру не отказалась.
Предполагаю, что время до закрытия магазина Саманта Брук потратила на прихорашивание. Мне даже показалось, что кое-что изменилось в ее одежде, только не мог вспомнить, что именно, и добавилась черная шляпка с вуалью — щитом грешниц. Со временем вуаль в этой роли заменят солнцезащитные очки. Повез девушку в ресторан «Париж», в котором был отличный шеф-повар из Франции. Английская кухня, обогатившись блюдами из индийской, точнее, взяв лишь карри — сухую смесь специй на основе куркума, решила больше не делать резких движений, чтобы не исчезнуть бесследно. Это они зря беспокоились. Скоро янки доведут английскую кухню до совершенства — гамбургер, чипсы, кола — и в принудительном порядке постараются привить всему человечеству. Чем это закончится, я не застал, но было большое подозрение, что китайская кухня окажется заразнее, хотя бы потому, что у нее больше адептов.
Я приехал на двуконном кэбе, нанятом на весь вечер. С десяток молодых продавщиц универсального магазина странным образом оказались на улице именно в тот момент, когда я помогал Саманте Брук сесть в кэб. Вот так рождаются легенды о богачах, которые женятся на продавщицах.
В ресторане девушка чувствовала себя расковано, хотя, уверен, в заведении такого уровня была впервые. Может быть, не боялась рядом с янки сделать оплошность и потому не делала. Шампанское и тонкие блюда помогли ей спокойно выслушать мое предложение.
— Я женат, поэтому предлагаю стать моей любовницей. Сниму для тебя дом, найму служанку, дам денег на жизнь более достойную, чем ведешь сейчас. В Ливерпуле я бываю наездами. Эти дни будешь проводить со мной. Всё остальное время занимайся, чем заблагорассудится, кроме, конечно, романов с другими, — четко и конкретно выложил я.
— Я бы хотела пойти учиться, — даже не подумав ломаться, произнесла Саманта.
— Кем хочешь стать? — поинтересовался я.
— Актрисой, — ответила она.
Не стал ей объяснять, что каждая женщина — немного актриса, а каждая актриса — немного женщина. Что-то мне подсказывало, что Саманте повезет — эта мечта не расстанется с ней до смерти.
— Оплачу учебу, — согласился я.
После ужина мы поехали в чистую и недорогую, расположенную неподалеку от порта, что уже само по себе характеризовало ее, гостиницу «Бригантина». Меня немного удивила вера Саманты в мою честность. Не сказал бы, что у янки когда-либо была репутация честных людей. Может быть, заждалась принца на белом коне, потому что ей уже под двадцать, а, скорее, целомудрие является излишним достоинством для актрисы. В гостинице нас зарегистрировали, как супругов Хоуп. То, что семейная пара путешествует без багажа, не смутило портье — пожилого мужчину с невозмутимым широким лицом и круглыми совиными глазами, которые, как мне показалось, смотрели на триста шестьдесят градусов.
— Пять шиллингов за ночь. Деньги вперед, — потребовал он.
Я дал ему шесть и шестипенсовик мальчику, который проводил нас до номера, все время пытаясь заглянуть даме под вуаль. С возрастом поймет, что интереснее заглядывать под юбку.
В последние лет сто пятьдесят женская мода тратила свои усилия не столько на фасоны платьев, сколько на нижнее белье, которое к середине двадцатого века достигло своего пика, а потом покатилось в обратном направлении. Если раньше, чтобы раздеть женщину, достаточно было стянуть с нее платье и нижнюю рубаху, а в будущем всего лишь сдвинуть вертикальную полоску стрингов, то теперь надо было попыхтеть. Платье было с кринолином — овальными обручами, в данном случае из ивовых прутьев, которые придавали нижней части форму. Мода сделала виток и опять вернулась к обручам. Дальше были льняная кофточка на корсет и длинная нижняя юбка с кружевами понизу. Корсет зашнуровывался сзади. На служанку у Саманты вряд ли были деньги. Наверное, жила с подружкой, помогали друг другу одеться. Панталоны были до середины икр и с кружевами везде, где только можно. Штанины в промежности не сшиты, потому что панталоны заправляются под корсет и затягиваются, просто так не снимешь. Черные чулки снимать не стал. Подчеркивая белизну тела, они добавляли даме сексуальности, как и темные волосы на лобке.
Когда я положил руку на ее грудь с бледно-розовым соском, небольшую и упругую, девушка сжала ее своей рукой, задержала, давая себе время на то, чтобы подготовиться к предстоящему. Наверное, ждет не самое приятное продолжение. Ей ведь, согласно нынешним представлениям об отношении полов, столько лет вбивали в красивую голову, что секс служит только для удовлетворения мужчин, а женщины берут их за вставшие члены и ведут в нужном направлении. Сейчас она узнает, что всё как раз наоборот. Не всегда и не со всеми, но ей-то повезло. Впрочем, женщины в обоих случаях в выигрыше.
Я высвобождаю свою руку, веду ее над телом девушки так, чтобы не касалась кожи, но между ними создавался наэлектризованный слой, немного лоскотный. Осторожно запускаю раздвинутые пальцы в пушистую растительность на лобке. Затем медленно протискиваю их между плотно сжатыми ногами, твердыми от напряжения и теплыми. Указательным и средним пальцами сжимаю губки над клитором, нежно треплю их, пока Саманта не расслабляется, доверившись мне, и раздвигает ноги. Продолжая работать рукой, я целую ее лицо, шею, грудь. Когда первый раз обхватываю губами набрякший сосок и как бы сдаиваю его, девушка вскрикивает удивленно и радостно. После чего расслабляется окончательно, позволяет делать с ней, что захочу, поощряя вскриками, которые становятся всё громче и утробнее, с низкими нотками.
Я становлюсь на колени между ее ног, которые беру за бедра и поднимаю, раздвигая. Тонкие лодыжки в черных чулках ложатся на мои плечи. Я смотрю на красивое женское личико с зажмуренными глазами, на приоткрытый ротик с поблескивающими от слюны белыми зубками, маленькими и острыми, на тонкую шею, на которой слева бьется синеватая жилка, на груди, похожие на два конуса с розовыми вершинками, которые поднимаются часто, в такт ускоренному дыханию, на плоский живот, на темные густые волосы на лобке, примятые, словно их сваляли, на срамные губки, алые и влажные. Медленно ввожу между ними, наблюдая, как напрягается живот и застывает на вдохе грудь, как трепещут ресницы, подергиваются щеки, шевелятся губы, словно пытаются не выпустить изо рта что-то очень сладкое. Саманта медленно выдыхает, а потом начинает постанывать в такт моим фрикциям.
Кончает долго, изгибаясь при этом всем телом, из-за чего напоминает ползущую на месте гусеницу, и издавая звуки, напоминающие плачь. Выгнувшись в последний раз, замирает в такой позе на несколько секунд, а затем опускается плавно, будто невесомая. Затихает расслабленная, но стоит мне пошевелится, Саманта вздрагивает и сладостно дергается в следующем оргазме, не таком ярком, как предыдущие. Я ложусь обессиленный рядом. Ее рука, горячая и влажная, находит мою, подносит к своим губам и начинает целовать медленно, словно растягивает удовольствие. Я чувствую на ладони ее мокрые губы и кончик горячего язычка между ними. Дотрагиваюсь подушечками пальцев к горячей щеке с бархатистой кожей, поглаживаю, едва касаясь, нежными короткими движениями. По щеке стекает теплая слеза. Саманта всхлипывает, прижимается лицом в моей груди и начинает плакать бурно, взахлеб. В переводе на мужской язык это значит, что результат превзошел ее самые смелые ожидания.