Рейдер
Шрифт:
59
С океана дул сырой ветер, принося заряды снежной крупы, которая припорошила улицы Уилмингтона. Из дома до офиса я хожу пешком, чтобы размяться перед началом рабочего дня. Большую часть пути ветер дул в лицо, и твердая колючая крупа врезалась в кожу, как бы обжигая ее. Мне показалось, что иду по Новороссийску во время боры зимой. Не хватало только длинных горизонтальных сосулек на фонарных столбах, как на набережной российского порта. Когда зашел в помещение, лицо сразу будто обдало горячим воздухом. Я пошлепал по щекам, приводя их в норму.
— Сделай мне чай, — поздоровавшись, приказал я секретарше Сесилии Годдард, одетой в серое платье без декольте, с корсетом затянутым так, что ее плоская
Она принесла на серебряном подносе фарфоровый чайный набор с одной чашкой, наполнила ее золотистой жидкостью, в которую положила дольку лимона и чайную ложку сахара. Делала это с такой радостной сосредоточенностью, что иногда кажется, что только ради приготовления мне чая и ходит на работу. Вполне возможно, что со мной реализует хотя бы частично женские инстинкты. Шансов выйти замуж при такой внешности у Сесилии Годдард мало, даже в среде мормонов-многоженцев. Тем более, что после войны образовалась острая нехватка мужчин, которая, правда, быстро погашается наплывом иммигрантов. Приезжают в основном мужчины. Может быть, какой-нибудь и клюнет на заботливую девушку.
— Вот утренняя газета, — закончив с чаем, кладет она передо мной местный гальюн-таймс.
Владеет газетой «Уилмингтонская утренняя звезда» мой старый приятель Мишель Деперрин. Раньше она принадлежала майору Уильяму Бернарду, называлась «Уилмингтонской вечерней звездой» и выходила по вечерам. Благодаря мне, Мишель Деперрин удачнее своих соседей-плантаторов пережил войну, а потом первым получил у меня кредит рабочими-китайцами. Теперь он опять богат, влиятелен и, чему я ни разу не удивился, больший федералист, чем нынешний президент США Эндрю Джонсон. Правда, занимать государственные должности ему все еще нельзя, как бывшему чиновнику конфедератов, поэтому реализует свои политические и иные амбиции через газету.
На первой странице была большая статья о нынешнем мэре города, который состоял в дружеских и деловых отношениях с Мишелем Деперрином и мечтал переизбраться весной на второй срок. Мне нынешний мэр не мешал жить, поэтому пусть и дальше рулит. На второй странице основной была обстоятельная статья об Аляске, приобретенной США в позапрошлом году у Российской империи за семь миллионов двести тысяч долларов золотом. Пока что там не началась «золотая лихорадка», во время которой добудут сотни тонн золота, поэтому автор приводит очень эмоциональные доводы, что эта покупка была бессмысленной тратой денег нынешним президентом страны. Так понимаю, это тоже подготовка к выборам, но только президентским, которые вот-вот начнутся. Уверен, что Аляска когда-нибудь вернется домой. Уж слишком она чужеродна для других штатов. На третьей странице среди других малозначительных новостей шел обзор военных действий на Кубе. Восставшие под командованием Максимо Гомеса и общим руководством Карлоса де Сеспендеса, у которого испанцы таки казнили сына, захватили восточную часть острова Куба, но теперь их начали теснить правительственные войска. Двенадцатого января тысяча восемьсот шестьдесят девятого года регулярная испанская армия отбили Баямо, родной город Сеспендеса и, так сказать, колыбель революции, разрушив его до основания.
Я вызвал секретаршу и приказал ей:
— Отправь курьера к капитану Муру, передай ему, что у него отпуск, я сам поведу пароход.
На «Катрин» сегодня должны закончить погрузку оружия и боеприпасов для кубинских плантаторов-революционеров. Это последняя партия, купленная на те деньги, что я получил за проданный самому себе груз, привезенный из порта Мансанильо. Часть того груза — кофе, сахар и меласса — были реализованы в Уилмингтоне, а остальное погружено на «Саманту» и отправлено в Англию. Деньги закончились, порт Мансанильо в руках правительственных войск, как и остальные крупные порты на острове Куба. Мне надо самому встретиться с доном Карлосом де Сеспендесом и выяснить, есть ли ему чем платить? При всем моем хорошем отношении к кубинцам, с которыми я учился в институте, спонсировать их революцию мне ни к чему и не по карману.
60
В бухте Гуаканаябо ветрено и сыро. Холодный северо-восточный ветер приносит заряды мелкого и мерзкого дождя. Такое впечатление, что мы возле острова Британия. Впечатление усиливается из-за того, что берег не виден и с него не доносятся звуки, присущие только джунглям. У северо-восточного ветра только один плюс — относит нас от берега. При южных ветрах приходится постоянно отжиматься от мелководья. Пароход в дрейфе, оба двигателя работают на холостом ходу и вахтенный механик готов в любой момент выполнить команду с мостика. Это, так сказать, элементарные правила безопасности контрабандиста. Надо быть готовым в любой момент дать дёру. До сих пор никто не мешал нам заниматься криминальным бизнесом, но последние успехи правительственных войск насторожили меня.
К подветренному правому борту парохода подошел большой рыбацкий баркас. На носовой банке я различаю скукоженную фигуру, закутанную в плащ. Как по мне, сейчас не холодно. В моей тверской деревне такая погода бывает летом. У аборигенов, привыкших к тропическому климату, другая точка зрения. Они уверены, что при температуре воздуха ниже плюс пятнадцати градусов жизнь невозможна, а при температуре воды ниже плюс двадцати пяти в нее по доброй воле полезет только идиот.
Мы здороваемся с Максимо Гомесом, идем в капитанскую каюту. После свежего воздуха в ней кажется душно, и первые мгновения я улавливаю запахи предыдущего обитателя каюты Уильяма Мура, которые не успели выветриться за время перехода. Стюард — четырнадцатилетний негритенок Том — наливает нам гренаша, так любимого бывшим отставным полковником, а ныне генералом революционной армии. Раньше я думал, что революции затевают те, кто хочет быстро дорваться до власти в стране, но теперь есть подозрение, что немалый вклад вносят мечтающие о генеральских погонах. Мы выпиваем по бокалу вина, после чего переходим к делу. Я отдаю Максимо Гомесу список привезенного.
— На одну картечницу больше, чем заказывали, за счет винтовок, — предупреждаю я.
— Это хорошо! — хвалит революционный генерал.
— Это последняя партия на те деньги, что дал дон Карлос де Сеспендес, — ставлю я в известность.
— Он в курсе, — говорит Максимо Гомес, достает из внутреннего кармана сюртука аккуратно сложенный вексель на пятьдесят тысяч долларов, отдает мне.
Я не знаю, каково было состояние Карлоса ле Сеспендеса до начала революции, но сомневаюсь, что большое, что это его деньги. Наверняка движение поддерживают другие состоятельные люди острова, которые не хотят светиться, пока не станет ясно, кто победит.
— Вот список того, что нам надо привезти в следующий раз, — отдает мне революционный генерал еще один лист бумаги.
Я мельком просматриваю список. Опять пулеметы, винтовки, патроны, снаряды…
— И еще одна просьба, — Максимо Гомес, достает из-за пазухи, что не вяжется с его важным видом, запечатанный сургучом конверт. — Это письмо надо доставить по указанному на нем адресу курьером, как можно быстрее, передать лично в руки и дождаться ответа, который привезти нам. Оплату удержите из этих денег. Предупреждаю: письмо ни в коем случае не должно попасть в чужие руки!
— Не думаю, что ваши враги следят за мной в Уилмингтоне и перехватывают мою почту! — отмахиваюсь я шутливо.
— Как знать! — серьезно возражает он. — В последнее время испанское правительство узнает обо всех наших операциях и успевает принять меры.
— Предатель? — подсказываю я.
— Возможно, — отвечает генерал. — С тех пор, как дела у нас пошли хуже, у многих пропала вера в победу революции.
У меня тоже пропала, но пока будут платить, будут получать, что заказали. Чтобы платили подольше, делюсь опытом российской разведки в Первую мировую войну.