Рейдер
Шрифт:
Мы с ней и без визитов находили, чем заняться. Шоппинг помог ей пережить горечь от потери возможности потусоваться в светском обществе. Объездили весь центр разросшегося города, посетили исторические места, о которых я знал больше, чем коренные лондонцы, погуляли в многочисленных парках. Город стал намного чище, а Темза — не такой вонючей, как раньше. Все это, благодаря канализации и дворникам, которые мигом очищали мостовые от конских «каштанов», хотя лошадей стало в разы больше, чем во время моего предыдущего проживания в Лондоне. Появилось и уличное освещение. Это были газовые фонари, которые специальные люди зажигали по вечерам и гасили утром. Газ получали из угля при коксовании последнего. В нашей гостинице тоже было газовое освещение, но не в номерах, где использовались только более дорогие стеариновые свечи с позолоченными подсвечниками.
В аукционах по продаже товаров и фрегатов участвовал и Авель Стоктон. Ничего не купил, потому что такой
Обратил внимание, что экипажи теперь стали интернациональными. Раньше экипажи были одной национальности. Иногда затесывались один-два чужака, обычно переселившиеся в эту страну. Смешанные экипажи встречались на пиратских судах, в которых, как и в любой банде, национальность была вторична. В прошлую эпоху в британском военном флоте стали появляться люди любой национальности, в том числе русские, и даже французы и испанцы, с которыми воевали англичане. Если ты готов погибнуть во славу Британской империи — мы берем тебя на службу. Теперь почти каждый экипаж был многонациональным. Встречались самые экзотические варианты, типа индейцев-ирокезов, которые мне ни разу не попадались на флоте в будущем, а я повидал немало.
В будущем основным поставщиком моряков для всего мира, как рядовых, так и офицеров, станут Филиппины. Основным их достоинством будет знание английского языка, который в стране второй государственный. С некоторыми недостатками, типа отсутствия в филиппинском языке звука «ф». Кстати, свою страну они называют Пилиппины. Филиппинцы в большинстве своем исполнительны, но туповаты. Индонезийцы такие же исполнительные, но еще тупее. Дальше по понижению уровня интеллекта идут выходцы из Африки и Океании. Лидерами были выходцы с Кирибати — островного государства, в котором тысяч сто жителей и, как по мне, все кретины. Африканцы отличаются еще и неряшливостью. Некоторых приходилось в приказном порядке заставлять мыться. Особенно это вгоняло в тоску янки, которые, прибыв на судно, первым делом идут в душ, потом перегружают все свои шмотки из чемодана в стиральную машинку, засыпают в нее столько стирального порошка, что пена лезет из всех щелей, и опять идут в душ. Индусы малограмотны, ленивы и слаще сладкой ваты. Хороши мьянмцы (бывшие бирманцы), особенно, как младшие офицеры. Это их потолок. Арабы созданы делать жизнь на судне нескучной, иногда слишком. Израильтянина надо пожалеть — и он станет твоим другом, особенно, если будешь еще и обсуждать с ним, куда лучше эмигрировать. Греки несут в себе память об эллинах, на земле которых проживают, но забывают, что это единственное, что их связывает, поэтому ведут себя так, будто научили всему всё человечество и теперь остальные должны им за это платить. Хорваты склочны и вспыльчивы. В малых дозах легко переносимы, но если их набирается треть экипажа или больше, начинают травить остальных по национальному признаку. Немцы в этом плане — их полная противоположность, спокойны, педантичны и исполнительны до безобразия, но инициативы не жди. Поляки постоянно ищут, кто виноват в их бедах. Если капитан русский, то немцы, и наоборот. И еще стучат постоянно и самозабвенно. В том числе и на своих соотечественников. В плане стукачества фору дают им только бразильцы-мужчины. На что в немецкой компании, в которой я как-то работал, по-немецки четко реагировали на каждый сигнал с судна, но и там вскоре сломались и перестали обращать внимание на доносы бразильцев. Бразильские женщины, которых на флоте больше, чем бразильцев-мужчин, в том числе и среди рейтингов, как называют рядовой состав, в этом плане намного лучше, хотя тоже не без греха. Русские были бы лучшими специалистами, если бы не два основных порока: пьянство и незнание своего места в судовой роли. Каждый русский рождается капитаном-старшим механиком, но по непонятным причинам оказывается матросом-мотористом, с чем не может смириться без алкоголя. И гадит в первую очередь своим. Другие нации всячески продвигают соотечественников, только не русские. За редчайшим исключением, лучшие моряки — норвеги, голландцы и англичане. За пределами профессии говорить с ними не о чем, но дело свое знаю прекрасно и в быту уживчивы и спокойны. Поэтому с каждым годом их становилось на флоте всё меньше.
Призовые фрегаты вернулись к своему предыдущему владельцу. Как догадываюсь, выкупить их было делом чести для Корнелиуса Вандербильта. Наблюдая за аукционом по продаже призовых судов, я вдруг вспомнил, что какой-то наследнице американского магната будет завидовать Эллочка-людоедка. Я написал на
50
Американских рейдеров у устья Темзы не было. Я убеждал всех знакомых англичан, что больше в море не выйду до конца Гражданской войны. В том, что она закончится скоро, уже никто не сомневался. Перед самым выходом в море я прочитал в английских газетах, что южане проиграли несколько сражений, отступили из города Петерсбурга в Виргинии, а потом остатки этой армии сдались генералу северян Гранту. Не остановило наступление и убийство президента США Авраама Линкольна самоотверженным южанином, привившим янки новое хобби. Если не ошибаюсь, грохнут еще троих, по одному в пятьдесят примерно лет. Наверное, англичане поверили мне и не стали сообщать о моем местонахождении заинтересованным лицам, а может, корабли северян искали меня или какого-нибудь моего коллегу в другом месте, вдали от британских владений. Мы с ними не встретились — и хорошо.
Я отправился по проливу Ла-Манш на запад. По пути проверяли все встречные суда на национальную принадлежность. Североамериканских среди них не было. Затем недельку поболтались в Кельтском море, где удача с нами опять не задружилась. Пошли дальше нас север, в Бристольский залив, где повстречались со штормовым северным ветром. Я приказал повернуть на север, к полуострову Гауэр. Там ветер будет не так опасен. Да и места там красивые, много бухточек с песчаными пляжами. Когда-то давно, в двадцать первом веке, я ездил на эти пляжи купаться и загорать.
Мы стояли на мостике вместе со старпомом Уильямом Муром, решали, встать на якорь или идти малым ходом на одном двигателе? У обоих вариантов были свои недостатки. В первом случае при резкой смене ветра на западный или южный пришлось бы срочно сниматься с якоря и уматывать подальше от берега, а во втором — потратить зря много угля. Я был за первый вариант, потому что верил в мощь судовых двигателей, старпом — за второй, потому что расходы на уголь ему были не интересны. Всё-таки сделали по-моему.
Наверное, от огорчения Уильям Мур высказал мнение экипажа, что раньше сделать никто не осмеливался:
— Если мы так близко к берегу, то можно будет высадить мисс Саманту и ее служанку. Экипаж считает, что неудачи преследуют нас из-за них.
Имелось в виду не то, что она — моя содержанка, а появившаяся в последнее время примета, что женщина на борту — не к добру, если это, конечно, не пассажирское судно. Я так и сделал. И потому, что приметы надо блюсти, иначе перестанут сбываться, и потому, что начал уставать от Саманты. Она забеременела и решила, что теперь имеет право капризничать больше. У меня на этот счет было противоположное мнение. Когда ветер стих, я перевез ее и служанку на катере в порт Суонси, где мы провели ночь в гостинице «Золотой олень», а поутру дамы отправились в Ливерпуль в карете, запряженной парой лошадей. Как мне сказали, этот экипаж оказался здесь, благодаря залетному лондонскому денди, упавшему со скалы во время охоты и погибшему. Выяснилось, что денди в долгах, как в шелках. В итоге в счет оплаты его проживания и питания в гостинице ее хозяину и досталась карета. Я выкупил карету за половину ее реальной цены, перекрыв вдвое долг денди, чем несказанно обрадовал хозяина «Золотого оленя» — малоразговорчивого валлийца, которого вдобавок удивил знанием его родного языка. Он даже предоставил мне бесплатно пару упряжных лошадей, разрешив заплатить только кучеру, который должен будет отвезти дам в Ливерпуль и потом вернуть лошадей хозяину.
После чего рейдер «Катрин» пошел на юго-запад, в Кельтское море, намереваясь направиться оттуда к берегам Франции, и уже на следующий день встретил четырехмачтовую шхуну водоизмещением девятьсот тонн. Три передние мачты имели прямые марселя. Такие суда не типичны для северян, поэтому я не сразу поверил в удачу, увидев на первой грот-мачте флаг Соединенных Штатов Америки. После нашего холостого выстрела из погонной пушки, на шхуне убрали все паруса, кроме главного на фок-мачте, чтобы удерживаться на ветре, и спустили на воду рабочую шлюпку, на которой на борт парохода прибыл капитан — вальяжный тридцативосьмилетний брюнет с густыми бакенбардами и лихо закрученными, густыми усами, одетый по последней, в его понимании, английской моде — в мешковатый темно-серый сюртук и высоковатый черный цилиндр. Головной убор постоянно сдувало ветром, приходилось его придерживать рукой, что нимало не смущало вальяжного брюнета.