Рэймидж и барабанный бой
Шрифт:
На нескольких линейных кораблях и некоторых фрегатах можно было видеть результаты недавнего похода: многие спустили реи на палубу, а некоторые за борт — ясно, что они настолько сильно повреждены, что их нужно буксировать к верфи для ремонта.
Он внезапно понял: ни «Кэтлин», ни ее захватчика не было в гавани.
Он повернулся, чтобы приветствовать старого рыбака, который отложил сеть и длинную деревянную иглу и, очевидно, заметив его акцент, спросил:
— Вы француз?
— Нет, американец. Я вчера пришел с флотом. У вас прекрасная гавань здесь.
— Действительно! — воскликнул старик. — Можно войти почти с любым ветром. Только не спускайте глаз с Санта-Анны,
— Санта-Анна? — спросил Рэймидж.
— Там, — старик сказал, указывая на восточный горный хребет, выступающий в сторону моря с левой стороны от них. — Вы видите пушки на том конце — это батарея Сан-Леандро, затем дальше другая, батарея Санта-Флорентины. Потом форт внизу на маленьком мысу — видите его? Это — форт Санта-Анна на мысу Санта-Анна. Рядом с мысом — утес Санта-Анна — очень опасный. Вы не можете видеть его теперь, потому что флагман загораживает. За ним мыс Тринка Ботиджас с другой батареей на нем. Эти пушки! Плохо для рыбной ловли, вы понимаете? Шум отгоняет рыбу. Они клянутся, что это не так, но почему не ловится никакая рыба после того, как они проводят свои учения? Скажите мне, что это, если не шум?
— Это — шум, согласен, — сказал Рэймидж торопливо. — Но часто они тренируются?
— Нет, — сказал рыбак, — к счастью, нет. Вы когда-либо слышали о правительстве, тратящем деньги? Нет! Собирать — это да. Налоги, налоги, налоги. Но потратить их на порох и ядра? Нет! И это — плохой порох, к тому же. Ведь когда последняя батарея Санта-Флорентины стреляла, знаете, что произошло? Это было смехотворно. Все десять орудий должны были палить разом, но увы! Только одна пушка выстрелила. Когда они выбили ядро и порох из других девяти, они нашли, что это был плохой порох. Влажный и низкого качества. Хорошая вещь, иначе мы рыбаки голодали бы.
— Плохой порох означает хороший лов рыбы, это бесспорно, — согласился Рэймидж. — А как насчет этих? — он указал на холмы справа. — Есть какие-нибудь скалы, чтобы беспокоиться из-за них?
— Нет ни одной. Но эти самые близкие холмы, — он указал направо, на два небольших холма, похожих на сахарные головы, и один более высокий за ними (Рэймидж прикинул, что его высота больше шестисот футов), с замком на вершине, — они гасят ветер с северо-запада. Я видел много трехпалубных кораблей, заштилевавших там и дрейфовавших почти до Санта-Анны, прежде чем они смогли повернуть. А еще они построили тот большой замок на вершине: это делает ветер еще более сумасшедшим. Кастильо де Галерас, они называют его, но я мог бы придумать имечко получше. И та батарея ниже, почти на пляже. Вы знаете, как они называют ее? Батарея Апостолов. Это — богохульство, не иначе: никакой апостол не навредил бы рыбаку — вспомните Св. Петра. Но эти омерзительные пушки…
И еще видите большой холм снаружи, при входе? Это — Пунта де Навидад, и можете догадаться — другая батарея. Богохульные свиньи, — ворчал он. — Я говорил священнику много раз, что это кощунство — называть батареи в честь святых и святых реликвий, когда все пушки только и делают, что отгоняют рыбу и оставляют честных людей, вроде меня, голодать после целого дня возни с сетями.
Рэймидж кивнул сочувственно, потом посмотрел на несколько небольших суденышек каботажного плавания, стоявших у причала под разгрузкой. Ближе всех стояла шебека «Ла Провиденсиа» — прекрасный образчик одного из самых красивых судов в мире и, для своего класса, одного из самых быстрых.
У нее был узкий гладкий корпус венецианской галеры, но с большим числом бимсов, и ее вытянутая изящная корма и тонкий бушприт особо выделялись на фоне неуклюжих, с округлыми скулами, корпусов военных кораблей. Ее корма спускалась к гакаборту изящной кривой, постепенно сужаясь, так что высилась над водой всего на несколько футов. Но для глаза, непривычного к обычаям Средиземноморья, наиболее поразительной особенностью было ее парусное вооружение: у нее было три мачты и латинские парус. Хотя грот-мачта была вертикальной, фок-мачта склонялась вперед, а бизань — к кормовой части. У каждой мачты был длинный, тонкий рей, расположенный вдоль судна и подвешенный диагонально, так что передний конец находился на уровне палубы и мягко изгибался по собственным весом. Треугольные паруса были свернуты, и все, что Рэймидж мог видеть, подтверждало репутацию этого самого простого и самого эффективного парусного вооружения.
«Ла Провиденсиа» была единственным судном у причала, с которого ничего не выгружали. У нее были пушечные порты по обеим бортам, и позади каждого из них — намного меньший порт для весла, так, чтобы в штиль команда могла грести. «Ла Провиденсиа», предположил Рэймидж, вероятно, капер: у нее новые паруса, и ее оснащение выглядит новым. И окрашена она слишком красиво для грузового судна.
Он кивнул на прощанье старику и прогулялся вдоль причала, чтобы приглядеться поближе. Да — через порты он мог видеть, что канаты, крепящие пушки, все новые. Очевидно, владельцы решили, что, раз теперь Испания вступила в войну, можно заработать больше денег каперством (так как британские торговые суда из Леванта должны были проходить в нескольких милях к югу от Картахены, чтобы попасть в Кишку — так Гибралтарский пролив был известен поколениям моряков), чем перевозкой грузов. И они правы.
На палубе был только один человек, и Рэймидж, усевшись на соседний кнехт, тер бровь, словно он вспотел и решил передохнуть, поскольку никуда не спешит. Медленно и тщательно он изучал шебеку, запоминая расположение каждого шкота, фала и браса. Он достаточно часто видел, как шебеки лавируют в гавани, чтобы представлять, как управлять большими латинскими парусами, и как только он возвратится в гостиницу, он сделает несколько эскизов и пошлет матросов на причал изучать судно.
В то время, как Рэймидж осматривал гавань и шебеку «Ла Провиденсиа», Джексон нашел офис американского консула и договорился об аудиенции для четырех обладателей Протекций на четыре часа того же дня. Бой часов собора только заполнил собой весь порт, когда Джексон привел их в консульство, построенное сразу за главными воротами на Королевской площади.
Рэймидж был благодарен за то, что консул, в отличие от испанских и итальянских чиновников, не считал необходимым заставить их ждать полчаса, чтобы продемонстрировать свою значимость. Вместо этого, когда они вошли в приемную, чей-то спокойный голос пригласил их в кабинет. Рэймидж прилагал сознательное усилие, чтобы казаться столь же взволнованным, как Стаффорд и Фуллер, надеясь предоставить объяснения Джексону.
Консул был высоким, седым человеком с мерцающими голубыми глазами, и когда четверо моряков вошли в кабинет, он убирал со столика разложенные там игральные карты.
— Добрый день, — сказал он бодро. — Вы прервали мой пасьянс, но, к счастью, я как раз достиг точки, когда мог победить только обманом. Итак, что я могу сделать для вас?
— Мы моряки, — сказал Джексон. — Мы…
— Мы думали, — сказал Рэймидж так же нервно, — что…
Консул перетасовал карты и начал раскладывать новый пасьянс. Рэймидж, предполагая, что он делает это, чтобы они не так волновались, продолжил колеблющимся и неуверенным голосом: