Рэймидж и барабанный бой

Поуп Дадли

— Они не хотят рисковать, — пробормотал Джексон.

— Я не обвиняю их: мы не сделали… — начал было Рэймидж, но оставил предложение незаконченным, поскольку два испанских охранника погрозили ему мушкетами.

Было жарко, и все судно воняло: сточные воды, пот, чеснок, несвежее оливковое масло, гниющие овощи и грязь от животных, содержавшихся на баке — все добавляло свою долю к зловонию. Наконец, они услышали знакомые звуки: реи были развернуты, судно пошло полным ходом, и испанские охранники дали знак, что они могут сесть.

Несколько минут спустя

они должны были встать снова, поскольку по трапу спустился испанский офицер с судовой ролью «Кэтлин» в руке. Рэймидж задался вопросом на мгновение, смог ли Саутвик рассказать достаточно убедительную историю, и тут же рассердился на себя: он возложил неподъемное бремя на плечи старого штурмана. Если испанцы узнают, то Саутвик тоже пострадает, и Рэймиджу было стыдно, что он так легко согласился на обман, предложенный Джексоном. Однако Саутвик, казалось, принял все со своей обычной жизнерадостностью; похоже, думал Рэймидж, что они с Джексоном все обсудили заранее.

Испанские моряки стали по стойке «смирно», насколько им это удалось, опустив плечи и склонив шеи, поскольку высота помещения была чуть больше пяти футов. У подножья трапа испанский офицер повернул судовую роль так, чтобы на нее падал свет, и прочитал вслух имя одного из матросов. Матрос смотрел с испугом.

— Туда, — сказал офицер, указывая в сторону. Он назвал еще несколько имен, каждый раз указывая названному человеку жестом, чтобы тот оставил группу. Внезапно Рэймидж понял, что офицер отделяет иностранцев — генуэзец, два американца (по крайней мере, они так числились в судовой роли, но Рэймидж знал, что оба были англичанами), португалец, житель Вест-Индии и датчанин. Потом он назвал Джексона и Рэймиджа, и как только они присоединились к другим, велел им следовать за ним по трапу.

Палуба была залита солнцем, и, глядя вокруг, Рэймидж был поражен, увидев, что они находятся посреди большого флота — шесть больших трехпалубных кораблей, больше двух дюжин двухпалубных, один из которых буксировал лишенный мачт фрегат, и пять или шесть фрегатов — один из них вел на буксире «Кэтлин» под испанским флагом. Видя ее в качестве приза, воображая испанского офицера в его каюте — каюте Джанны, — Рэймидж, чувствовал, что почти лишился сил от тревоги и гнева.

Когда они выстроились в шеренгу вдоль мостика под руководством испанского офицера, он понял, что был единственным, кто брился в течение последних двадцати четырех часов, и быстро потер лицо, чтобы размазать по нему грязь и пот.

Когда офицер пошел к каюте капитана, Джексон прошептал:

— Думаю так: теперь мы просто поклянемся, что нас захватили на нейтральных судах и заставили служить.

— И что в этом хорошего? — спросил Рэймидж. — Они просто заставят нас служить им.

— Не обязательно. И если даже так, то легче сбежать с испанского судна в порту чем из испанской тюрьмы. Но мы для начала потребуем, чтобы нас освободили как нейтралов.

— Ага, — сказал один из матросов, Билл Стаффорда, чей акцент кокни явно противоречил записи «Америка» в графе «Где родился». Запись была,

вероятно, сделана из уважения к факту, что он купил Протекцию. — Ага, — пробормотал Стаффорд себе под нос, — мы должны иметь наши права: нас не должны были мобилизовывать, говорю я. Мы — свободные люди! — Он цыкнул зубом, как бы утверждая собственную Декларацию Независимости, и добавил: — И это и про нашего Ника тоже.

Остальные матросы захихикали осторожно, но Джексон зашипел на них:

— Ради Бога не забывайте, парни: он теперь для нас Ник!

Испанский офицер возвратился с капитаном — высоким, худым молодым человеком с черными, тщательно уложенными вьющиеся волосы. Рэймидж предположил, что в то время, как его друзья называют его черты орлиными, его враги говорят, что у него лицо вырублено топором.

Капитан остановился в нескольких шагах, посмотрел на них свысока, как если бы они были рогатым скотом на рынке, и сказал на прекрасном английском языке:

— Вот люди, которые предали пять разных стран!

Джексон быстро спросил:

— Как так, сэр?

— Ни один из вас не англичанин?

— Нет, сэр.

— Тогда, сражаясь за англичан, вы предаете свою собственную страну.

— У нас не было никакого выбора, сэр! — сказал Джексон с таким негодованием, что ему нельзя было не поверить.

— Почему?

— Мы были просто похищены с наших собственных судов англичанами. Мы должны были служить — они повесили бы нас, если бы мы отказались.

— Это правда? — спросил капитан Рэймиджа.

— Да, сэр. Эти англичане как только взойдут на борт, снимают матросов, каких они хотят — обычно лучших, — и это все.

— Вы американцы?

— Да, сэр.

— Но у вас есть Протекция или нет?

— Да, и я показал ее офицерам, но они не обратили внимания.

— Но вы могли настаивать.

— Без толку, сэр: мы пытались не один раз. Единственный способ получить свободу — сойти на берег и найти американского консула, который направит ноту. Тогда они должны освободить нас.

— Почему вы не сделали этого?

Рэймидж изобразил то, что он надеялся, сойдет за уважительный, но циничный смех.

— Никаких шансов сойти на берег в порту, сэр. Мне разрешали сойти на сушу только дважды за два года — дрова и вода.

— Дрова и вода?

— Да, сэр: нарубить дров для котлов кока и заполнить бочки пресной водой. Всегда в пустынных местах.

— Конечно, я понимаю. Хорошо, теперь я уверен, что все вы хотите пойти на службу Его Католическому Величеству?

— Кому? — спросил Джексон с таким удивлением в голосе, что оно, очевидно, не было притворным.

— Моему хозяину, королю Испании.

— Ну, большое спасибо, сэр, — сказал Джексон, — но нам всем хотелось бы поскорее получить разрешение пойти по домам.

— Очень хорошо, — отрезал испанец, раздраженный тем, что упустил шанс заполучить восемь опытных моряков. — Вы будете переданы на флагман. В конечном счете вы, возможно, пожалеете, что отказались служить у меня.