Ричард Длинные Руки – майордом
Шрифт:
Он смотрел пристально, словно уже влез взглядом в мои кишки и перебирает их, отсортировывая еще годные от вконец испорченных.
– Сын мой, – сказал он со вздохом. – Ни разу не упасть – не самая большая заслуга в жизни. Главное – каждый раз подниматься. Если человек ежедневно начинает борьбу с собой, чтобы жить праведно, и… проигрывает, он все равно стоит многого! Ты считаешь праведниками тех, кто безгрешен?.. Кто и был безгрешен? Но разве Иисус не сказал, что ему дороже одна раскаявшаяся блудница, чем сто девственниц? Безгрешным можно быть по множеству причин!.. Вон животные все безгрешны…
Я спросил жалко:
– Но вам же как-то удается?
Он взглянул, как мудрый дед на внука, который все еще верит, что детей приносит аист, хотя сам родился в январе. Или их находят в капусте.
– Сын мой, – произнес он трудным голосом, словно еще не решался говорить мне ужасающую правду, что может ошеломить дитятю, – даже в моем возрасте все еще борюсь с дьяволами в моей душе! Когда был моложе, было труднее. И соблазнов было больше, и сам я был слабее. Скажу только тебе, что бывало… да, бывало… срывался. И в такие бездны… но находил в себе силы выкарабкиваться. И всякий раз становился сильнее. То же самое со всеми святыми и подвижниками. Да-да, в подвалах Ватикана хранятся подлинные их жизнеописания, а не те, о которые рассказываем народу!.. Простому народу нельзя всю правду, он обязательно выбирает лишь самое гадкое, что вроде бы служит оправданием и его гадостной жизни… Скажи правду, что святой Симеон сорок лет был разбойником, грабил, бражничал, чревоугодствовал и распутничал, даже насиловал – в народе запомнят только это и будут ликовать, что и они такие же! А вот то, что Симеон потом раскаялся, заставил своих людей принять веру Христа, сорок лет охранял дороги и защищал паломников, за что и был брошен живым на съедение львам, этого простой народ постарается не запомнить…
Я слушал, стало чуть легче, но упрямо помотал головой.
– И все равно я скот, свинья, тупое похотливое насекомое!.. Я смалодушничал сразу же, когда открыл гроб! Я сподличал, когда тешил похоть, а когда убил – это гнусно! Да, защищался, иначе бы сожрала, но все-таки убил женщину… с которой только что имел стыд… такой сладкий стыд… особенно сладкий, что с такой нечеловекой грех втройне! Но так нельзя, так нехорошо, так неправильно… Она сама должна была как-то убиться! Почему у других убиваются, а у меня нет?
Он развел руками.
– Господь дал человеку свойство забывать горечь и страдания, но помнить уроки.
Я взмолился:
– Отец Дитрих! А нельзя ли как-то закодироваться от соблазнов? Ну, если не от соблазнов, это чересчур, то хотя бы от дуростей?.. А то соблазн на полчаса, а потом неделями страдаешь. Вот уже на стены бросаюсь, ибо самому стыдно… Да хорошо бы на стены, а то и на людёв. Тоже мне, отец народа!
– Вот-вот, – произнес он с великим сочувствием. – Ощутил, что отвечаешь не только за себя?.. Простые люди не знают соблазна. Точнее, их соблазны настолько малы, что бороться с ними просто. Конечно же, тебе труднее, сын мой. Но тем выше и твоя победа.
Я пробормотал жалко:
– Помню в детстве… мой дядя пил по черной. Неделями не просыхал! В животное превращался. А потом, устыдившись и пряча от всех глаза, работал с утра до ночи, а то и ночи напролет, все восстанавливал, выплачивал долги и всякий раз клялся, что больше вина в рот не возьмет… Я что, в дядю?
Отец Дитрих перекрестил меня снова.
– Ты сорвался по мелочи, сын мой. И сразу пришел в себя. Но бывает, человек держит себя в святости многие годы… Хорошо? Хорошо, даже замечательно. Но, бывает, срывается уж очень надолго. И падает в такие бездны, что не всегда удается и выбраться. В нашей истории такое бывало с великими людьми. Обычно это засекречено, мы стараемся стереть отовсюду эти имена. Одно дело, когда великие злодеи раскаиваются и становятся на путь истинный, но другое… Для людей нужно отбирать только положительные примеры.
– Да и то, – согласился я, – свинья норовит в грязь. Спасибо, отец Дитрих. Ладно, раз гуманитарной помощи со стороны не будет, а только добрые пожелания демократических перемен, буду стараться сам… Хотя я все-таки свинья.
Он грустно улыбнулся.
– Если бы тебя мои слова утешили, я бы их не сказал, поостерегся. Если человека такое может утешить, он тут же снова… Но тебе этого надолго хватит.
Я сказал пламенно:
– Отец Дитрих! Да я никогда больше! Да ни за что!.. Я же крестоносец, я же рыцарь и паладин, мы выжигаем гниль из себя еще яростнее, чем из королевства!
Он грустно улыбался и кивал моим словам. Наконец перекрестил и сказал ласково:
– Пусть всегда будет с тобой Господь, сын мой.
Таким образом, я не повидался с герцогом ни вечером, как намеревался, ни даже на другой день. Лишь на третий, когда пешее войско двинулось дальше, а город начали покидать рыцари, я послал гонца, что Ричард Брабантский перед отъездом желает нанести благородному герцогу прощальный визит.
Гонец унесся, я прикидывал, что одеть к герцогу, здесь принимают по одежке, пусть запомнит меня богатым и грозным. Барон Альбрехт с ехидцей советовал то одно, то другое, я смотрел в зеркало и не понимал, ну что за дураки могут такое напяливать… но одевают же! И еще считаются щеголями, изящно одетыми…
Поток мыслей прервал топот копыт под окном. Видно было, как на землю спрыгнул и пропал внизу Макс. Через несколько минут в коридоре новый топот, он ворвался раскрасневшийся, глаза блестят, словно только что водрузил знамя на вражескую башню.
– Сэр Ричард! – выпалил он. – Там за городом в большом поместье захвачена целая гильдия магов!
Я вскинул брови.
– И?
Он спросил торопливо:
– Что с ними делать?
Я раздраженно дернул плечом.
– Почему спрашиваете меня? Это забота инквизиции.
Он смущенно потупился.
– Мне показалось… что маги вас интересуют…
Я ощутил, как мои губы сами складываются в брезгливую гримасу.
– Не такие, что дают себя захватить и повязать. Это либо шарлатаны, либо такая мелочь… словом, вы меня поняли?
– Да-да, сэр Ричард!
– Ну так и не приставайте с глупостями, – ответил я раздраженно. – Вы не простой ратник, сэр Максимилиан. Вы должны представлять общую концепцию крестового похода!
– Да-да, сэр Ричард, представляю, а как же!.. Как всегда. А что такое концепция?
Я нахмурился, подвигал бровями, Макс смотрит с великим уважением и вообще заглядывает мне в рот, словно хочет рассмотреть полипы в глотке, наконец я сказал важно:
– Это такое… словом, понятие. Понятно? Идите, сэр Максимилиан, выполняйте. Если что не ясно и вообще туманно, посоветуйтесь по дороге с отцом Дитрихом.
Он исчез, барон Альбрехт в задумчивости посмотрел вслед.
– Мне раньше казалось, – проговорил он, – что вы покровительствуете магам. Хотя бы не слишком открыто, но… сочувствуете. И не шарахаетесь от нечеловеков.