Ричард Длинные Руки – монарх

Орловский Гай Юлий

– Нехорошим? – спросил я. – Да народ одевается в праздничное и прет к месту казни, как на карнавал!

– И все-таки нехорошо, – возразила она. – Нет, казнить хорошо, преступления должны быть наказаны, но любоваться казнью нехорошо!

– Предлагаете казнить там же, в тюрьме?

– Да!.. Это гуманно!

– Я гуманист, – согласился я, – и вполне с вами согласен. Но как насчет воспитательного эффекта?.. Вы женщина, будущая воспитательница своих детей, разве вы не должны их удерживать от незаконной преступной деятельности?..

Она вспыхнула негодованием.

– Ваше Величество!

– А разве не самый простой, –

спросил я, – и действенный способ удерживать детей и юношество от всего такого нехорошего, показывать, к чему это приводит?

– Но не самый достойный!

– Леди Ширли, – сказал я мягко, – одному из ста подростков достаточно и моральных запретов, а всем остальным нужно показывать казни, чтобы представили наглядно, что их ждет. Только один из ста ведет себя хорошо, потому что нехорошо вести себя нехорошо… а остальные ведут себя хорошо, потому что страшатся петли палача! Я, как политик, свои призывы быть хорошими людьми подстраховываю статьями уголовного кодекса, где четко прописано, что ожидает нехороших. И если наказание суровое, то даже нехорошие ведут себя хорошо!.. А в нашей жизни человеку все равно, почему у него не украли: потому что хорошие или потому что страшится виселицы.

Она сказала жалобно:

– Ваше Величество! Но четвертование…

Я вздохнул.

– Леди Ширли… Как вы знаете, большинство преступников как раз и заканчивают жизнь легко и радостно на плахе, виселице или в рудниках. К экстремальному четвертованию прибегаем редко. В силу исключительности преступления.

Она сказала горько:

– Потому, что посягнули на вашу жизнь?

– Леди, – ответил я с надменностью, – за себя я постоять могу. Но эти заговорщики, подняв мятеж, обрекли бы на смерть сотни, а то и тысячи людей, как говорят у нас церковники, ни в чем не повинных… Повинных только в том, что поверили мерзавцам и пошли за ними. Повинных в том, что убивали бы верных королю людей. Их бы тоже убивали, чему противится мое сердце, ибо это налогоплательщики и мое народное достояние. Потому того, кто ради кошелька убил в темном переулке горожанина, оставил его жену вдовой, а детей сиротами – вешают, а того, кто поступил точно так же с тысячами, я говорю о главарях мятежа, подвергают особо мучительной смерти!.. Вообще-то вы меня натолкнули на мысль…

Она спросила испуганно:

– Какую? Господи, что я наделала… Вы же чудовище, можете придумать что-то вообще зверское.

– Зачем придумывать? – пробормотал я. – Один великий мудрец сказал: «Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, приближайтесь к нему, переносите из него в настоящее сколько сможете перенести…»

Она в испуге распахнула хорошенький ротик, спохватилась и прикрыла его такой же розовой и почти просвечивающейся в пламени свечи ладошкой.

Я со щемом подумал, что вот ее хорошо бы в фаворитки, такая просить дворцы и земли, даже для бедных родственников, не станет, чистая и бескорыстная душа с крылышками…

Холодный голос в душе напомнил язвительно, что бескорыстные обходятся дороже. Для себя ничего, такие стараются для народа, еще не понимают, что народу сколько ни дай – все мало и все недовольны, потому что у короля как бы больше.

Я поклонился и нежно поцеловал ей пальчики.

– Леди Ширли…

Она снова распахнула ротик в удивлении, женским чутьем уловив и мое расположение, и мое желание помять ее в постели, в то же время не понимая, почему так

не делаю, если хочу и могу.

Увы, только один из тысячи догадывается, что поступать нужно как надо, а не как хочется.

Но даже этот один редко так поступает, ибо семя Змея в нас сильно, а голос Каина звучит громко. И все-таки я начинаю понимать, чего притащился именно сюда, а не вышел на крышу любоваться звездами.

Я красиво развернулся у дальней стены и направился обратно, делая вид, что малость размял ноги, а теперь вот снова за стол и государственные бумаги, я же король и тружусь на благо, а как же иначе.

Все кланяются, кто с надеждой быть замеченным, кто с облегчением, что страшило уходит, без него проще будет отрываться. Я шел напыщенный и важный, леди Мередит снова улыбнулась мне, когда я проходил мимо.

Я кивнул и легонько взял ее за локоть, увлекая за собой.

– Как вам здесь? – спросил я. – Вы так чисты и невинны…

Она сказала с удовольствием:

– Я знаю.

– И как жаль, – вздохнул я, – что человек я уже, увы, женатый.

Она посмотрела с удивлением:

– И что?

– Дык, – проговорил я со вздохом, – теперь многое вроде бы не совсем льзя. А скорее нельзя.

В ее глазах удивление переросло в патетическое изумление.

– Почему?

– Моральные узы, – сказал я важно, – святость брака.

Мы миновали зал, оставив там придворных, я вел ее по тихой галерее, освещенной только редкими свечами, и с нами по стенам двигаются две огромные темные тени, причем одна то и дело намекающе налезает на другую.

Леди Мередит тихонько фыркнула.

– Ну да, так и поверю! К тому же вы не совсем муж, а как бы… нет, не скажу. И вообще… там вы в подчинении, а неужели вам никогда не хотелось самому нагнуть женщину? Показать ей, кто хозяин?

– А кто хозяин? – спросил я тупо. – Я думал… Господь Бог…

– Господь Бог, – напомнила она, – сказал, что хозяин всему – человек. В том числе и женщине. А что, вы против Господа Бога?

Я сказал поспешно и в страхе:

– Нет-нет, леди Мередит!.. Я же не еретик!.. Раздевайтесь скорее, а то Господь Бог вдруг не так поймет мотивы моего так долго сдерживаемого целомудрия. Ой нет, что это я так сразу, пойдемте лучше… ко мне или к вам?

Она посмотрела на меня с холодным достоинством.

– Сэр Ричард!.. Как вы можете даже говорить такое? Я приличная женщина!.. И никому не позволю… Конечно же, к вам! Неужели я похожа на распутницу, что принимает мужчин в своей спальне?

– Простите, леди Мередит, – сказал я с покаянием, – я просто подумал, ваша спальня ближе…

– Понимаю, – ответила она, – вы весь пылаете от страсти и ожидания, когда будете терзать меня, но, умоляю, подождите еще три минуты, и мы будем у двери вашей спальни.

В постели, когда мы отдыхали и подкреплялись вином и сладостями, она рассказала, к моему удивлению, что вообще-то она уже трижды вдова. За первого мужа выдали в шестнадцать лет, но через полгода его тяжело ранил огромный вепрь на охоте, он умер в момент, когда провозили под аркой ворот в замок. Второго мужа подобрали через год траура, прекрасного молодого и красивого барона Клапауциуна. Этот прожил с нею в счастливом для него браке всего три месяца, но был убит предательской стрелой в спину, когда благородно пытался мечом раздвинуть свои владения, посягнув на земли ослабевшего соседа.